Затем смущался, краснел, как местный актер Тишин, и убегал под всеобщий гвалт, радость и улюлюканье с гиканьем-подхлестом. Говорят, Коля был комсомольцем, выгнали, повествуют, даже окончил вуз, его уже за это хулиганство и сажали, обсуждали на партийно-профсоюзных собраниях. Не помогло. Он обещал сотню раз не показывать гражданам:, родители его под давлением общественности женили на одной шлюхе, на которой места для проб не было. Не помогло. Предлагали даже ампутировать, но граждане успели к показу привыкнуть, некоторые даже по Колиному раскрытию сверяли часы. Ровно десять часов, минута в минуту, точь-в-точь.
Вторник был днем гомырным. В хозяйственном с девяти часов продавали рыночный напиток – гомыру, закрашенный не то чернилами, не то сажей денатурат. Этот напиток так поднимал чувства, что на досках стройки и под ними начинался день зачатий. Летели костыли и протезы, обнимались в совокуплениях и драках, целовались и чешежопились на ангарских плахах, кирпичах Лисихинского завода и цементных мешках с красными иероглифическими надписями «Марка Великая Стена».
«Начальник, что делать? Один лежит в котловане и наполовину забетонировался. Вытащить не можем, кричит, орет. Где брать отбойные молотки?»
В такой бедлам я попал, чтобы проходить практику, заключительную, преддипломную.
Валанчус с литовским акцентом сказал: «Лучшую характеристику напишу, месячной дополнительной зарплатой одарю. Только помоги, ты молодой, рослый, сильный, красивый. Пособи этот смрад разогнать. Милиция ничего не может поделать. Подумай, скоро в наш город Эйзенхауэр прибывает. Из его свиты могут и сюда заглянуть. Как увидят, меня сразу на долгие годы упрячут. Вот, на – сто рублей, поищи помощников. Подумай».
Вышел я на рынок, разыскал уже спившегося вора Чалдона, мягкого, популярного, авторитетного человека, в безобразиях участия не принимавшего, но под хмельком бывшего почти всегда. Мы с ним познакомились однажды на вокзале, разговорились и с тех пор раскланивались при встречах.
– Чалдон, есть разговор в двух плоскостях: ты должен просветить меня по части напитков и помочь удалить рыночную шантрапу с моей стройплощадки. Ныне я там прохожу практику. Помоги, Чалдон, пособи. Пою, кормлю за свой счет.
Он подумал и сказал: «Это стоит восемь бутылок молдавской бормотухи “Рошу де десерт”, а угощение зависит от твоей щедрости».
Мы с ним потащились в пельменную, что на углу улиц Дзержинского и Литвинова. Пельменную, известную всем, там недавно один непойманный шутник водрузил фашистский флаг, прямо напротив окон КГБ.
Прикрепил удачно, да так, что полдня город смотрел, как чекисты не могли снять. На столе стояло четыре бутылки «Солнцедара», из форточки валил холод прямо на пельмени.
– Рассказывай, Чалдон, о том, что люди пьют. А, ежели не против, запишу в блокнот на память.
– Пиши, мне все равно.
Люди пьют все, что течет, движется, переливается, мажется, красится, нюхается, тянется, слюнявится, прилипает к телу, губам, ушам; все, что грызется, переваливается на языке, смакуется; все, в чем есть градусы – любые: спиртные, эфирные, кислотные; все, из чего идет балдеж, кайф, цимус, выход в себя и из себя, а так же от всего – ментов, людей, матерей, друзей, корешей; творят спирт из всего – томатной и сапожной пасты, из овощных и рыбных консервов, соков и ростков бамбука; известкуют овес, рожь, ячмень в молочных бидонах и спирт готов – одуряйся, мочись, балдей.
Спирт есть везде, даже во вшах, ежели их собрать и перегнать, получится вшивая настойка, пот от которой уничтожит всех живущих на теле и одежде вшей. Спирт есть во всем живом, мертвом, гнилом, здоровом и радостном. Только уметь надо его добыть, выгнать. Хорош спирт из экскрементов, что гонят китайцы, прекрасен хмель из молока, что делают буряты, похож на спирт настой из грибов, что пьют коряки, эвены, ороки, орочи. В этом случае лучше всего пить вторяк после перегонки телом, то есть мочеиспускания этих чудаков. Пьют люди крем сапожный, намазав на кусок хлеба, и откусывая куски, где спирт впитается в мякоть; тянут клей, проболтав его в ведре размочаленным обрубком палки, укрепленной на сверлильном станке; не подыхают, глотая гидролизный спирт в Зиме, Тулуне, Бирюсинке и прочих пунктах. Ты, небось, не знаешь, что человек так пропитывается спиртом, что самовозгорается «синим пламенем» и горит тихо, не делая пожара. Горит, горит и не догорают только рожки да ножки, черепные коробушки, ботинки ЧТЗ и «Скороход», а также втулки-бобушки в половых органах. Хорошо горят, сам видел как полыхают полные, крикливые и беззубые бабы.
– Расскажи, что тебе приходилось пить памятного?
– Ворвались мы на танках в один польский город и там все прошерстили, а выпивки нет. Думали, гадали, как и где набраться, накачаться. Паны разводят руками, паночки ногами. Нет и все. Тогда была с нами такая личность, национальности непонятной, но ум не земной, а космический. Звали его Поликарп Обалдуевич. Мы к нему: помозгуй, подумай, где выпить раздобыть. Начал он издалека, как еврей: «В мире одинаковость в чем: в том, что все совокупляются – это раз; в том, что везде бабы рожают – это два, там, где начало начал, там и конец концов – это в-третьих. Посему делаем вывод, по-научному резюме: в этом городе должен быть родильный дом, а там уж наверняка спиртишко водится». Расцеловали мы Оболдуя Поликарповича и взялись за рычаги, погромыхали и нашли это заведение. Там, несмотря на войну, рожают. Мы – якобы с обыском. Смотрим – музей уродов человеческих. Да какой большой – вся стена в уродиках, плавают несостоявшиеся гении и солдаты в спиртном бульоне и эссенции, помахивая отростками и многоголовостью. Решение принято мгновенно, без слов – уродов оставили на праздник крысам, пусть напьются в честь нашей победы. А жидкость слили – целая походная кухня наполнилась. Бери сей коньяк – настой на уродах, и пей. Чистейший спирт с привкусом соплей, как пантакрин. Нажрались мы тогда и опохмелялись без блевотины. Война от всего отучит, от всех тонкостей бытия и обоняния. И я пивал сей элексир.
– Чалдон, ты все пивал и везде, но есть ли средство, чтобы не пить и завязать с этим делом насовсем?
– Есть, скажу по секрету и только тебе. Когда человек умирает, то он последний раз оправляется. Надо собрать этот смертный кал, высушить и настоять на водке. Пусть попьет два, три раза. А потом ему рассказать, что за напиток он пил и обязательно фамилию почившего назвать. Хорошо, если бы это были его мама или папа. Ночью вскакивать начнет, может и супругу убить, ежели она подсунула. Гнев у пьяницы будет страшный, но потом навсегда бросит питье. Другой способ менее эффективный, но с рвотой до крови – это настойка водки на сотне древесных клопов-щитников – зеленых, пахучих, вонючих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66