Потеряв ориентировку, некоторые подразделения заблудились в лесу. Управление боем нарушилось. Я несколько раз вызывал к телефону командира дивизии, но он толком ничего объяснить не мог.
На следующее утро выяснилось, что 1323-й стрелковый полк этой дивизии, сбившись в темноте с указанного ему направления, блуждал по лесу и оказался в тылу немцев около села Тростье. Командир полка решил атаковать не ожидавшего нападения противника. Красноармейцы с криком «ура!» поднялись в атаку и внезапным ударом разгромили в Тростье два пехотных батальона фашистов и штаб 55-го пехотного полка. Немцы разбежались по лесу, бросив материальную часть, оставив много убитых.
1323-му полку надо было закрепиться в селе, выслать разведку. Но у командира полка не было боевого опыта. Ни он, ни командиры батальонов не приняли мер предосторожности. А люди, обрадованные победой, не думали, что немцы могут вернуться. Уставшие, они разошлись по домам на отдых. Фашисты подтянули тем временем подкрепления и через несколько часов бросились в контратаку. На рассвете 1323-й полк был выбит из села Тростье и с потерями отступил к разъезду Буриновскому.
В ходе боев удалось выявить силы противника. Разведка корпуса уточнила, что перед нами обороняются вовсе не три - четыре пехотных батальона, как считал разведотдел фронта. Уже 15 ноября мы узнали, что перед нами занимают оборону части двух пехотных дивизий противника. С ходу прорвать такие плотные боевые порядки невозможно.
Меня удивляло: почему немцы сосредоточили здесь столько сил? Это казалось тем более странным, что все пленные заявляли: они совсем не ожидали нашего наступления.
Я по телеграфу сообщил командующему фронтом о сложившейся обстановке. В ответ Жуков резко упрекнул меня за медленное развитие операции и приказал быстрее продвигаться вперед.
План контрудара оставался в силе, но фактически он был уже невыполним. Стрелковые дивизии 49-й армии не смогли прорвать оборону противника и пропустить в его тыл конно-механизированную группу. Даже бросив в наступление все силы, мы не смогли прорвать оборону немцев. На выбранном для контрудара участке оказалось куда больше фашистских войск, чем предполагалось.
Зная теперь, что враг выставил против нас по меньшей мере две пехотные дивизии, я все же надеялся еще на успех, считал, что мы хоть и медленно, но взломаем оборону противника, выйдем ему в тыл и ударим по коммуникациям.
Правда, мне так и не удалось добиться полного использования приданных танков. Из обеих танковых бригад к передовой подтянулось меньше половины боевых машин, остальные либо вышли из строя, либо застряли на дорогах.
Полковник Таранов составил подробную объяснительную записку о причинах отставания танков. Но пользы от этой бумаги было не много. Таранов не сумел сделать главного - ввести в действие все боевые машины. Еще более виновны были командиры бригад, которые так и не добились должной организованности. Использование танков затруднялось, конечно, и тем, что местность, в которой развернулись бои, была лесистая и без дорог, а это позволяло немцам создать сильную противотанковую оборону на опасных для них участках.
Конно-механизированная группа продолжала наступление почти без поддержки со стороны 49-й армии. Лишь изредка армейская артиллерия помогала нам своим огнем.
Только через два дня после начала операции, 16 ноября, мы с командующим 49-й армией генерал-лейтенантом Захаркиным подписали план взаимодействия, который не могли согласовать с полковником Верхоловичем.
Если перед началом операции увязать, взаимодействие требовало дело, то теперь, подписав план, мы выполнили лишь формальность, требовавшуюся для штабной отчетности. К сожалению, командование Западного фронта не позаботилось о выделении специального лица, которое помогало бы координировать действия конно-механизированной группы и 49-й армии, хотя в ходе операции возникало немало вопросов, решать которые нам было порой очень трудно.
Ночь на 18 ноября я провел в 9-й кавалерийской дивизии. Вместе с полковником Осликовским побывал на передовой. К этому времени мы уже применились к условиям ведения наступательного боя в лесу. Спешенные кавалеристы действовали главным образом в темноте. Ночь укрывала их от вражеской авиации, да и легче было просачиваться через позиции противника, окружать опорные пункты, наносить удары с тыла. А немцы в темноте действовали не так уверенно, их огонь реже достигал цели, и мы несли меньше потерь.
Дивизия полковника Осликовского освободила несколько деревень, но никак не могла овладеть сильно укрепленным пунктом Высокое. В ночь на 18 ноября здесь завязался особенно напряженный бой. По позициям противника дали залп батареи гвардейских минометов из полка, которым командовал подполковник Дегтярев. Огненные трассы прорезали ночное небо. Над укреплениями немцев полыхало пламя.
Спешенные кавалеристы, поддерживаемые танками 145-й танковой бригады, начали продвигаться вперед. Артиллеристы, катившие орудия вместе с ними, прямой наводкой уничтожали огневые точки противника.
Наконец передовым подразделениям удалось зацепиться за окраину населенного пункта.
- Сегодня вышибем немца! - уверенно сказал Осликовский.
Проверив готовность частей к ночному бою, я решил отдохнуть. Уже несколько суток спал урывками, где придется, и теперь отправился в землянку штаба дивизии. Прямо скажем, землянка оказалась не очень уютной: четырехугольная неглубокая яма, накрытая сверху двумя рядами бревен; потолок такой низкий, что стоять во весь рост невозможно. В углах ямы разложены костры. Над каждым из них - дыра в потолке, но дым почему-то упорно не хотел подыматься вверх, клубился в землянке, выжимал слезы из глаз, щекотал горло. Лишь внизу, у самого пола, можно было дышать более или менее нормально.
Люди спали на соломе, на еловых лапах. В углу сидел над картой начальник штаба полковник Баумштейн. Он то разговаривал с кем-то по телефону, то выслушивал доклады связных.
Мне уступили место у дальней стены землянки. Голову согревал один костер, ноги - другой. Приятно было, конечно, согреться после мороза, но лежать пришлось согнувшись, поджав колени. А вытянуться опасно: головой или ногами угодишь в костер.
Я спал не шевелясь, как убитый. Повезло: не сжег ни шапку, ни подошвы сапог.
На рассвете меня разбудил шум, веселые голоса. Я приподнялся. Посреди землянки стоял Осликовский. Запрокинув голову, он пил из кружки. Заметив, что я проснулся, полковник оттолкнул кого-то, шагнул ко мне:
- Товарищ ге-ге-генерал! - Осликовский заикался, особенно когда был возбужден. - Крымская ди-дивизия взяла Высокое!
Я поднялся и пожал ему руку.
Осликовский рассказал подробности боя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
На следующее утро выяснилось, что 1323-й стрелковый полк этой дивизии, сбившись в темноте с указанного ему направления, блуждал по лесу и оказался в тылу немцев около села Тростье. Командир полка решил атаковать не ожидавшего нападения противника. Красноармейцы с криком «ура!» поднялись в атаку и внезапным ударом разгромили в Тростье два пехотных батальона фашистов и штаб 55-го пехотного полка. Немцы разбежались по лесу, бросив материальную часть, оставив много убитых.
1323-му полку надо было закрепиться в селе, выслать разведку. Но у командира полка не было боевого опыта. Ни он, ни командиры батальонов не приняли мер предосторожности. А люди, обрадованные победой, не думали, что немцы могут вернуться. Уставшие, они разошлись по домам на отдых. Фашисты подтянули тем временем подкрепления и через несколько часов бросились в контратаку. На рассвете 1323-й полк был выбит из села Тростье и с потерями отступил к разъезду Буриновскому.
В ходе боев удалось выявить силы противника. Разведка корпуса уточнила, что перед нами обороняются вовсе не три - четыре пехотных батальона, как считал разведотдел фронта. Уже 15 ноября мы узнали, что перед нами занимают оборону части двух пехотных дивизий противника. С ходу прорвать такие плотные боевые порядки невозможно.
Меня удивляло: почему немцы сосредоточили здесь столько сил? Это казалось тем более странным, что все пленные заявляли: они совсем не ожидали нашего наступления.
Я по телеграфу сообщил командующему фронтом о сложившейся обстановке. В ответ Жуков резко упрекнул меня за медленное развитие операции и приказал быстрее продвигаться вперед.
План контрудара оставался в силе, но фактически он был уже невыполним. Стрелковые дивизии 49-й армии не смогли прорвать оборону противника и пропустить в его тыл конно-механизированную группу. Даже бросив в наступление все силы, мы не смогли прорвать оборону немцев. На выбранном для контрудара участке оказалось куда больше фашистских войск, чем предполагалось.
Зная теперь, что враг выставил против нас по меньшей мере две пехотные дивизии, я все же надеялся еще на успех, считал, что мы хоть и медленно, но взломаем оборону противника, выйдем ему в тыл и ударим по коммуникациям.
Правда, мне так и не удалось добиться полного использования приданных танков. Из обеих танковых бригад к передовой подтянулось меньше половины боевых машин, остальные либо вышли из строя, либо застряли на дорогах.
Полковник Таранов составил подробную объяснительную записку о причинах отставания танков. Но пользы от этой бумаги было не много. Таранов не сумел сделать главного - ввести в действие все боевые машины. Еще более виновны были командиры бригад, которые так и не добились должной организованности. Использование танков затруднялось, конечно, и тем, что местность, в которой развернулись бои, была лесистая и без дорог, а это позволяло немцам создать сильную противотанковую оборону на опасных для них участках.
Конно-механизированная группа продолжала наступление почти без поддержки со стороны 49-й армии. Лишь изредка армейская артиллерия помогала нам своим огнем.
Только через два дня после начала операции, 16 ноября, мы с командующим 49-й армией генерал-лейтенантом Захаркиным подписали план взаимодействия, который не могли согласовать с полковником Верхоловичем.
Если перед началом операции увязать, взаимодействие требовало дело, то теперь, подписав план, мы выполнили лишь формальность, требовавшуюся для штабной отчетности. К сожалению, командование Западного фронта не позаботилось о выделении специального лица, которое помогало бы координировать действия конно-механизированной группы и 49-й армии, хотя в ходе операции возникало немало вопросов, решать которые нам было порой очень трудно.
Ночь на 18 ноября я провел в 9-й кавалерийской дивизии. Вместе с полковником Осликовским побывал на передовой. К этому времени мы уже применились к условиям ведения наступательного боя в лесу. Спешенные кавалеристы действовали главным образом в темноте. Ночь укрывала их от вражеской авиации, да и легче было просачиваться через позиции противника, окружать опорные пункты, наносить удары с тыла. А немцы в темноте действовали не так уверенно, их огонь реже достигал цели, и мы несли меньше потерь.
Дивизия полковника Осликовского освободила несколько деревень, но никак не могла овладеть сильно укрепленным пунктом Высокое. В ночь на 18 ноября здесь завязался особенно напряженный бой. По позициям противника дали залп батареи гвардейских минометов из полка, которым командовал подполковник Дегтярев. Огненные трассы прорезали ночное небо. Над укреплениями немцев полыхало пламя.
Спешенные кавалеристы, поддерживаемые танками 145-й танковой бригады, начали продвигаться вперед. Артиллеристы, катившие орудия вместе с ними, прямой наводкой уничтожали огневые точки противника.
Наконец передовым подразделениям удалось зацепиться за окраину населенного пункта.
- Сегодня вышибем немца! - уверенно сказал Осликовский.
Проверив готовность частей к ночному бою, я решил отдохнуть. Уже несколько суток спал урывками, где придется, и теперь отправился в землянку штаба дивизии. Прямо скажем, землянка оказалась не очень уютной: четырехугольная неглубокая яма, накрытая сверху двумя рядами бревен; потолок такой низкий, что стоять во весь рост невозможно. В углах ямы разложены костры. Над каждым из них - дыра в потолке, но дым почему-то упорно не хотел подыматься вверх, клубился в землянке, выжимал слезы из глаз, щекотал горло. Лишь внизу, у самого пола, можно было дышать более или менее нормально.
Люди спали на соломе, на еловых лапах. В углу сидел над картой начальник штаба полковник Баумштейн. Он то разговаривал с кем-то по телефону, то выслушивал доклады связных.
Мне уступили место у дальней стены землянки. Голову согревал один костер, ноги - другой. Приятно было, конечно, согреться после мороза, но лежать пришлось согнувшись, поджав колени. А вытянуться опасно: головой или ногами угодишь в костер.
Я спал не шевелясь, как убитый. Повезло: не сжег ни шапку, ни подошвы сапог.
На рассвете меня разбудил шум, веселые голоса. Я приподнялся. Посреди землянки стоял Осликовский. Запрокинув голову, он пил из кружки. Заметив, что я проснулся, полковник оттолкнул кого-то, шагнул ко мне:
- Товарищ ге-ге-генерал! - Осликовский заикался, особенно когда был возбужден. - Крымская ди-дивизия взяла Высокое!
Я поднялся и пожал ему руку.
Осликовский рассказал подробности боя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95