Но это были акты отчаяния, русские находились далеко, и помощи ждать не приходилось. В Шапин-Карахизаре 4 тыс. армян держались с середины мая до начала июля. Потом турки подбросили подкрепления, сломили сопротивление и всех вырезали. Примерно то же было в Амасии. Когда восстал Марзван, турки нажали на киликийского католикоса Саака и пригрозили смертью тех армян, которые находились в их руках, пообещав пощаду в случае сдачи. Саак и протестантский священник призвали марзванцев прекратить сопротивление. Те послушались, и командовавший турецкими отрядами Салих-бей перебил всех - 16 тыс. чел. Урфа держалась больше месяца. Потом из Алеппо пришли войска с артиллерией, которой командовал немецкий офицер. Трехдневной бомбардировкой укрепления восставших разгромили, и солдаты ворвались в армянские кварталы. Остатки защитников укрылись в американской миссии. С ними вступил в переговоры германский офицер, гарантируя прощение. Ему поверили - все же "цивилизованный" человек. Сдались и были казнены - весь город уставили виселицами. А молодежь из Зейтуна, спасшаяся в горах, пыталась вести партизанскую войну. Нападали на караваны депортируемых, отбивая их у жандармов. Но куда было идти освобожденным? В горы - значило умереть с голоду. А тех, кто пробирался в родные края, быстро отлавливали - по стране действовали приказы, разрешающие арестовывать армян любому мусульманину.
Вырезать целиком 2 млн. чел. было все же сложно, и примерно половина подвергалась "настоящей" депортации. Однако для них сама дорога оказывалась растянутым во времени способом убийства. Гнали пешком, почти без еды. Преднамеренно выбирали окольные пути - скажем, из Гюруна до Мараша было 4 дня пути. Но выбрали такой маршрут, что высланных вели больше месяца (из 2800 осталось 400). Повсюду на несчастных нападали шайки местных бандитов, грабили, насильничали, убивали. Сперва выбирали для этого уединенные места и действовали по согласованию с властями, потом обнаглели, стали хищничать повсюду. А сопровождающие жандармы или солдаты приканчивали отстающих и выбивающихся из сил и вовсю занимались вымогательством. Требовали плату за "охрану от разбойников", подходя к реке, продавали право попить. Не было денег - брали "натурой", женщинами. Мусульманам в населенных пунктах, через которые вели армян, запрещали продавать им что-либо, да и конвой препятствовал такому самообеспечению, чтобы деньги жертв не уплыли на сторону.
Один из свидетелей описывает партию, высланную из Эрзинджана: "Невозможно представить себе более жалкую картину. Все они, без исключения, были оборванные, грязные, голодные и больные. Это не удивительно, если иметь в виду, что они почти 2 месяца находились в пути, не меняя одежды, не имея возможности вымыться, лишенные убежища и хотя бы небольшого количества пищи. На этой стоянке им выдавали скудный правительственный рацион. Я наблюдал однажды, когда им принесли пищу. Дикие звери, и то были бы лучше. Они бросились к стражникам, которые несли им пищу, и стражники отгоняли их плетками, нанося им иногда такие удары, которых было бы достаточно, чтобы убить человека".
К физическим страданиям добавлялись и нравственные. В каждом городе, через который проходили караваны депортированных, возникал невольничий рынок. Изгнанников выставляли на площади и позволяли покупать всем желающим, причем из-за обилия "товара" за сущие гроши. Американские дипломаты сообщали, что девушку можно было купить за 8 центов (в российских деньгах 2002 г. - 38 руб. 40 коп.). Порой конвоиры развлекались, отбирая у своих жертв последнюю одежду и обувь. Зафиксированы многочисленные факты в материалах посла Моргентау, в свидетельствах, собранных виконтом Брайсом, в показаниях двух германских и нескольких арабских очевидцев, как колонны из многих сотен женщин и девушек гнали совершенно нагими. При 40 градусах в тени, по раскаленным камням и под палящим солнцем, издеваясь и насмешничая. Пытка многократно усугублялась традиционной стыдливостью кавказских женщин, и Моргентау сообщал: "Бедные женщины, стыдясь своей наготы, едва могли идти: все они шли, согнувшись вдвое". Когда же несчастные пытались взывать к милосердию чиновников, им отвечали: "Нам категорически приказано именно так обращаться с вами".
Что представлял из себя страшный путь, оставила воспоминания П. Ф-янц, молодая женщина из Харпута. "Утром рано мутесариф с чиновниками пришли сказать, что мужчин отправили ночью в Урфу и что туда же отправят вскоре и нас. Потом сказали, что должны обыскать нас, ибо есть такой приказ. Мы были совершенно как одурелые, позволяли делать над собой все, что было им угодно. Стали подводить по одной к мутесарифу и раздевать для обыска. У многих снимали даже исподнее белье, приказывали поворачиваться, нагибаться. Шарили руками по голому телу, говорили бесстыдные слова, смеялись и тешились. Потом собрали, чтоб вести в Урфу. Повозки и лошадей отобрали. Не оставили даже осликов, чтоб можно было посадить на них детей. Матери взяли малышей на спину, а тех, которые могли ходить - за руки, и пошли. Своей провизии у нас уже не было. На еду давали один только хлеб. Дети, которые не могли есть черствого хлеба, капризничали, плакали, кричали. Если кому-либо из жандармов слишком надоедал детский крик, он вырывал крикуна у матери и убивал, размозжая головку о придорожный камень.
На первой же ночевке возобновились насилия над женщинами. Их даже не отводили в сторону. Эти люди были хуже, чем скоты,- те имеют хоть какое-нибудь чувство стыда, а этим требовалось возможно больше гнусности и мерзости... Установили нечто вроде нормы и очереди: на каждые 10 солдат назначали одну женщину, тешились ею 2 - 3 часа, затем бросали истерзанную, полумертвую, часто без сознания... Не оставляли неоскверненными даже 10 и 8-летних девочек. Это повторялось на каждой стоянке. Были между ними беременные женщины, которые от насилий и побоев разрешались преждевременно, истекали кровью и умирали на наших глазах. Чтобы спастись от преследований, многие обезображивали себе лицо и тело, пачкались грязью, делали себя отвратительными. Да и без этих искусственных мер - голодные, оборванные, грязные, обезумевшие от горя и страданий, мы имели такой вид, что казалось бы, самый гнусный развратник не мог бы взглянуть на нас с вожделением... Но это были люди, лишенные всякого человеческого чувства, даже чувства простой физической брезгливости. Так шли мы около 2 месяцев. Одежда, какая еще была оставлена нам после грабежей, истрепалась вовсе. Все были в страшных лохмотьях, а многие - почти голые. Чтобы прикрыть чем-нибудь наготу, мы плели из листьев и трав пояса, как это делают дикари... Когда мы пришли наконец в Урфу, нас оставалось не более 200, а между тем из Харберта мы вышли в числе около 2000 человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293
Вырезать целиком 2 млн. чел. было все же сложно, и примерно половина подвергалась "настоящей" депортации. Однако для них сама дорога оказывалась растянутым во времени способом убийства. Гнали пешком, почти без еды. Преднамеренно выбирали окольные пути - скажем, из Гюруна до Мараша было 4 дня пути. Но выбрали такой маршрут, что высланных вели больше месяца (из 2800 осталось 400). Повсюду на несчастных нападали шайки местных бандитов, грабили, насильничали, убивали. Сперва выбирали для этого уединенные места и действовали по согласованию с властями, потом обнаглели, стали хищничать повсюду. А сопровождающие жандармы или солдаты приканчивали отстающих и выбивающихся из сил и вовсю занимались вымогательством. Требовали плату за "охрану от разбойников", подходя к реке, продавали право попить. Не было денег - брали "натурой", женщинами. Мусульманам в населенных пунктах, через которые вели армян, запрещали продавать им что-либо, да и конвой препятствовал такому самообеспечению, чтобы деньги жертв не уплыли на сторону.
Один из свидетелей описывает партию, высланную из Эрзинджана: "Невозможно представить себе более жалкую картину. Все они, без исключения, были оборванные, грязные, голодные и больные. Это не удивительно, если иметь в виду, что они почти 2 месяца находились в пути, не меняя одежды, не имея возможности вымыться, лишенные убежища и хотя бы небольшого количества пищи. На этой стоянке им выдавали скудный правительственный рацион. Я наблюдал однажды, когда им принесли пищу. Дикие звери, и то были бы лучше. Они бросились к стражникам, которые несли им пищу, и стражники отгоняли их плетками, нанося им иногда такие удары, которых было бы достаточно, чтобы убить человека".
К физическим страданиям добавлялись и нравственные. В каждом городе, через который проходили караваны депортированных, возникал невольничий рынок. Изгнанников выставляли на площади и позволяли покупать всем желающим, причем из-за обилия "товара" за сущие гроши. Американские дипломаты сообщали, что девушку можно было купить за 8 центов (в российских деньгах 2002 г. - 38 руб. 40 коп.). Порой конвоиры развлекались, отбирая у своих жертв последнюю одежду и обувь. Зафиксированы многочисленные факты в материалах посла Моргентау, в свидетельствах, собранных виконтом Брайсом, в показаниях двух германских и нескольких арабских очевидцев, как колонны из многих сотен женщин и девушек гнали совершенно нагими. При 40 градусах в тени, по раскаленным камням и под палящим солнцем, издеваясь и насмешничая. Пытка многократно усугублялась традиционной стыдливостью кавказских женщин, и Моргентау сообщал: "Бедные женщины, стыдясь своей наготы, едва могли идти: все они шли, согнувшись вдвое". Когда же несчастные пытались взывать к милосердию чиновников, им отвечали: "Нам категорически приказано именно так обращаться с вами".
Что представлял из себя страшный путь, оставила воспоминания П. Ф-янц, молодая женщина из Харпута. "Утром рано мутесариф с чиновниками пришли сказать, что мужчин отправили ночью в Урфу и что туда же отправят вскоре и нас. Потом сказали, что должны обыскать нас, ибо есть такой приказ. Мы были совершенно как одурелые, позволяли делать над собой все, что было им угодно. Стали подводить по одной к мутесарифу и раздевать для обыска. У многих снимали даже исподнее белье, приказывали поворачиваться, нагибаться. Шарили руками по голому телу, говорили бесстыдные слова, смеялись и тешились. Потом собрали, чтоб вести в Урфу. Повозки и лошадей отобрали. Не оставили даже осликов, чтоб можно было посадить на них детей. Матери взяли малышей на спину, а тех, которые могли ходить - за руки, и пошли. Своей провизии у нас уже не было. На еду давали один только хлеб. Дети, которые не могли есть черствого хлеба, капризничали, плакали, кричали. Если кому-либо из жандармов слишком надоедал детский крик, он вырывал крикуна у матери и убивал, размозжая головку о придорожный камень.
На первой же ночевке возобновились насилия над женщинами. Их даже не отводили в сторону. Эти люди были хуже, чем скоты,- те имеют хоть какое-нибудь чувство стыда, а этим требовалось возможно больше гнусности и мерзости... Установили нечто вроде нормы и очереди: на каждые 10 солдат назначали одну женщину, тешились ею 2 - 3 часа, затем бросали истерзанную, полумертвую, часто без сознания... Не оставляли неоскверненными даже 10 и 8-летних девочек. Это повторялось на каждой стоянке. Были между ними беременные женщины, которые от насилий и побоев разрешались преждевременно, истекали кровью и умирали на наших глазах. Чтобы спастись от преследований, многие обезображивали себе лицо и тело, пачкались грязью, делали себя отвратительными. Да и без этих искусственных мер - голодные, оборванные, грязные, обезумевшие от горя и страданий, мы имели такой вид, что казалось бы, самый гнусный развратник не мог бы взглянуть на нас с вожделением... Но это были люди, лишенные всякого человеческого чувства, даже чувства простой физической брезгливости. Так шли мы около 2 месяцев. Одежда, какая еще была оставлена нам после грабежей, истрепалась вовсе. Все были в страшных лохмотьях, а многие - почти голые. Чтобы прикрыть чем-нибудь наготу, мы плели из листьев и трав пояса, как это делают дикари... Когда мы пришли наконец в Урфу, нас оставалось не более 200, а между тем из Харберта мы вышли в числе около 2000 человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293