И наоборот, дореволюционные попытки русских авторов вроде В. В. Крестовского, Н. Э. Гейнце, А. Е. Зорина, А. Н. Цехановича, писать детективы обычно оказывались неудачными, и их произведения выглядят довольно жалко и надуманно. Все их "петербургские тайны" представляли собой лишь подражательство "парижским тайнам", а то вроде как даже стыдно было за свою спокойную и благополучную страну, где подобной "романтики" и в помине не существовало.
Не лишне вспомнить и былую строгую придирчивость общественного мнения. Далеко не любые деньги открывали доступ к более высоким жизненным благам. Какой бы капитал ни сколотил делец сомнительными махинациями, он не имел ни малейших шансов войти в круги солидного общества - ни дворянского, ни интеллигентского, ни купеческого. В лучшем случае, мог надеяться, что туда попадут его дети и внуки, когда по крупицам сумеют создать свою собственную безупречную репутацию.
И особенно важно отметить, что подобное отношение было характерно не только для привилегированной верхушки общества, оно относилось к явлениям общенациональным. Существовали, конечно, злодеи-разбойнички, в семье не без урода. Да в том-то и дело, что в народной массе они воспринимались именно моральными уродами. Нет в русском фольклоре благородных Робин Гудов и вызывающих симпатии Картушей. Все разбойники в народных сказках и преданиях предстают персонажами сугубо отрицательными, зачастую связанными с нечистью и запродавшими ей души (см. напр. "Разбойничьи сказки" в пересказе В. Цыбина, М., 1993). В лучшем случае, подобно легендарному Кудеяру, им предоставляется право уйти в монахи и замаливать прошлые злодеяния. Уж, казалось бы, какую посмертную благодарность должен был заслужить в устном народном творчестве Стенька Разин! Но прославил его своим "Утесом" интеллигент Навроцкий, а в народной памяти Разин навеки осужден за душегубство на заточение в глубокой пещере, есть щи из горячей смолы и грызть каменные пироги. Причем рассказывает Гиляровскому это предание не купец или земледелец, а бывший есаул разбойничьей шайки (В. Гиляровский, "На жизненной дороге", Волгоград, 1959).
В строгом деревенском миру преступник, в том числе и оправданный по каким-то юридическим обстоятельствам или отбывший законное наказание, все равно до конца дней обречен был оставаться "неприкасаемым", окруженным стеной отчуждения. Вот и прикиньте, какой психологический барьер требовалось преодолеть человеку, чтобы из своей родной среды окунуться в уголовную. А уж если окунулся, обратного хода в деревенскую общину ему не было, и оставались пути только в городские притоны или заводскую рабочую массу, где устои общественной морали были гораздо слабее, и этим вопросам не придавалось такого острого значения. (Кстати, и в воспоминаниях того же Гиляровского разбойники в промежутках между главным промыслом пристраиваются то в артели портовых грузчиков, то на белильном заводе).
Конечно, параллельно с бурным промышленным ростом начала века положение постепенно менялось. И традиции прежней морали ослабевали, и среда для подпитки преступности значительно расширялась. А частичное смыкание уголовщины с "политикой" произошло еще в период революции 1905-1907 гг., когда боевые организации эсеров, анархистов, максималистов, большевиков взяли на вооружение чисто уголовные методы - по всей стране совершались "эксы" (экспроприации), то бишь вооруженные ограбления банков, магазинов, частных лиц, внедрялся широкомасштабный рэкет крупных землевладельцев, промышленников, банкиров и торговцев, с которых под угрозой расправы собирались крупные суммы "на нужды революции". А там проверь - на чьи нужды. Восстания сопровождались погромами и грабежами, терактами сводились счеты с представителями правоохранительных органов. Не мудрено, что, воочию убедившись в силе и удобстве организации, к политическим громилам начали примыкать блатные. А революционная молодежь перенимала опыт у них, все меньше считаясь с идеологическими программными установками своих партий, и все больше увлекаясь практическими выгодами. Да и на нарах потом рядом сидели.
Новый толчок росту преступности дала война. Как уже отмечалось, теперь и рабочая среда оказалась сильно разбавленной нахлынувшими люмпенами. Подпитка шла и за счет неустроенных беженцев с оккупированных территорий, и за счет дезертиров. Ну а Февральская революция подарила уголовщине полную свободу действий. Да она и сама активно поучаствовала в событиях. Во время стихийного бунта в Петрограде 27. 2. 17 г. солдаты, рабочие и шпана первым делом открыли ворота семи городских тюрем, выпустив всех заключенных, и в дальнейшем вожаками обезумевших толп, громивших полицейские участки и поджигавших здания судов, зачастую выступали блатные.
А вслед за столицей и в других городах "революционная демократия" первым делом считала своим долгом открыть "царские" тюрьмы, и заодно с единицами "политических" получали свободу десятки и сотни уголовных. А Временное Правительство вышло из создавшегося положения очень просто. Не могло же оно искать и арестовывать тех, кого "освободила революция"! И в марте 1917 г. была объявлена общая амнистия. В результате которой и те тюрьмы и каторги, которые еще не были разгромлены, хлынули на волю. 100 тысяч бандитов, воров, убийц, жуликов... Да ведь и цифра-то смехотворная по сегодняшним меркам! По сравнению с любой из нынешних амнистий! А ведь 100 тыс. - это было общее "население" всех тогдашних тюрем! Но только выплеснулись они в атмосферу хаоса, анархии и официально провозглашаемой вседозволенности, а вся четкая и отлаженная правоохранительная система России была сметена и "отменена" под одну гребенку с "царским режимом". Результаты говорят сами за себя: если за весну 1916 г. в Москве было зарегистрировано 3618 преступлений, то за весну следующего - более 20 тыс., а количество крупных краж выросло в 5 раз. Это только зарегистрированных, а в том, большая ли доля преступлений регистрировалась в революционном развале, позволительно усомниться.
Освобожденных блатарей стали брать в армию - например, в одном лишь Томском гарнизоне насчитывалось 2300 уголовников. Что и стало одной из причин быстрого разложения вооруженных сил. Уж конечно, тюремные авторитеты и в казарме умели завоевать видное положение среди разобщенных и растерянных новобранцев, так что без особого труда оказывались в различных солдатских комитетах, определяя жизнь и нравы серошинельной массы. Но понятно и то, что большинство бывших зэков на фронт отнюдь не стремились. А избежать этого тоже было легко, окопавшись под крылышком местных Советов, в формируемых ими отрядах милиции и Красной Гвардии, куда охотно принимали любых добровольцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253
Не лишне вспомнить и былую строгую придирчивость общественного мнения. Далеко не любые деньги открывали доступ к более высоким жизненным благам. Какой бы капитал ни сколотил делец сомнительными махинациями, он не имел ни малейших шансов войти в круги солидного общества - ни дворянского, ни интеллигентского, ни купеческого. В лучшем случае, мог надеяться, что туда попадут его дети и внуки, когда по крупицам сумеют создать свою собственную безупречную репутацию.
И особенно важно отметить, что подобное отношение было характерно не только для привилегированной верхушки общества, оно относилось к явлениям общенациональным. Существовали, конечно, злодеи-разбойнички, в семье не без урода. Да в том-то и дело, что в народной массе они воспринимались именно моральными уродами. Нет в русском фольклоре благородных Робин Гудов и вызывающих симпатии Картушей. Все разбойники в народных сказках и преданиях предстают персонажами сугубо отрицательными, зачастую связанными с нечистью и запродавшими ей души (см. напр. "Разбойничьи сказки" в пересказе В. Цыбина, М., 1993). В лучшем случае, подобно легендарному Кудеяру, им предоставляется право уйти в монахи и замаливать прошлые злодеяния. Уж, казалось бы, какую посмертную благодарность должен был заслужить в устном народном творчестве Стенька Разин! Но прославил его своим "Утесом" интеллигент Навроцкий, а в народной памяти Разин навеки осужден за душегубство на заточение в глубокой пещере, есть щи из горячей смолы и грызть каменные пироги. Причем рассказывает Гиляровскому это предание не купец или земледелец, а бывший есаул разбойничьей шайки (В. Гиляровский, "На жизненной дороге", Волгоград, 1959).
В строгом деревенском миру преступник, в том числе и оправданный по каким-то юридическим обстоятельствам или отбывший законное наказание, все равно до конца дней обречен был оставаться "неприкасаемым", окруженным стеной отчуждения. Вот и прикиньте, какой психологический барьер требовалось преодолеть человеку, чтобы из своей родной среды окунуться в уголовную. А уж если окунулся, обратного хода в деревенскую общину ему не было, и оставались пути только в городские притоны или заводскую рабочую массу, где устои общественной морали были гораздо слабее, и этим вопросам не придавалось такого острого значения. (Кстати, и в воспоминаниях того же Гиляровского разбойники в промежутках между главным промыслом пристраиваются то в артели портовых грузчиков, то на белильном заводе).
Конечно, параллельно с бурным промышленным ростом начала века положение постепенно менялось. И традиции прежней морали ослабевали, и среда для подпитки преступности значительно расширялась. А частичное смыкание уголовщины с "политикой" произошло еще в период революции 1905-1907 гг., когда боевые организации эсеров, анархистов, максималистов, большевиков взяли на вооружение чисто уголовные методы - по всей стране совершались "эксы" (экспроприации), то бишь вооруженные ограбления банков, магазинов, частных лиц, внедрялся широкомасштабный рэкет крупных землевладельцев, промышленников, банкиров и торговцев, с которых под угрозой расправы собирались крупные суммы "на нужды революции". А там проверь - на чьи нужды. Восстания сопровождались погромами и грабежами, терактами сводились счеты с представителями правоохранительных органов. Не мудрено, что, воочию убедившись в силе и удобстве организации, к политическим громилам начали примыкать блатные. А революционная молодежь перенимала опыт у них, все меньше считаясь с идеологическими программными установками своих партий, и все больше увлекаясь практическими выгодами. Да и на нарах потом рядом сидели.
Новый толчок росту преступности дала война. Как уже отмечалось, теперь и рабочая среда оказалась сильно разбавленной нахлынувшими люмпенами. Подпитка шла и за счет неустроенных беженцев с оккупированных территорий, и за счет дезертиров. Ну а Февральская революция подарила уголовщине полную свободу действий. Да она и сама активно поучаствовала в событиях. Во время стихийного бунта в Петрограде 27. 2. 17 г. солдаты, рабочие и шпана первым делом открыли ворота семи городских тюрем, выпустив всех заключенных, и в дальнейшем вожаками обезумевших толп, громивших полицейские участки и поджигавших здания судов, зачастую выступали блатные.
А вслед за столицей и в других городах "революционная демократия" первым делом считала своим долгом открыть "царские" тюрьмы, и заодно с единицами "политических" получали свободу десятки и сотни уголовных. А Временное Правительство вышло из создавшегося положения очень просто. Не могло же оно искать и арестовывать тех, кого "освободила революция"! И в марте 1917 г. была объявлена общая амнистия. В результате которой и те тюрьмы и каторги, которые еще не были разгромлены, хлынули на волю. 100 тысяч бандитов, воров, убийц, жуликов... Да ведь и цифра-то смехотворная по сегодняшним меркам! По сравнению с любой из нынешних амнистий! А ведь 100 тыс. - это было общее "население" всех тогдашних тюрем! Но только выплеснулись они в атмосферу хаоса, анархии и официально провозглашаемой вседозволенности, а вся четкая и отлаженная правоохранительная система России была сметена и "отменена" под одну гребенку с "царским режимом". Результаты говорят сами за себя: если за весну 1916 г. в Москве было зарегистрировано 3618 преступлений, то за весну следующего - более 20 тыс., а количество крупных краж выросло в 5 раз. Это только зарегистрированных, а в том, большая ли доля преступлений регистрировалась в революционном развале, позволительно усомниться.
Освобожденных блатарей стали брать в армию - например, в одном лишь Томском гарнизоне насчитывалось 2300 уголовников. Что и стало одной из причин быстрого разложения вооруженных сил. Уж конечно, тюремные авторитеты и в казарме умели завоевать видное положение среди разобщенных и растерянных новобранцев, так что без особого труда оказывались в различных солдатских комитетах, определяя жизнь и нравы серошинельной массы. Но понятно и то, что большинство бывших зэков на фронт отнюдь не стремились. А избежать этого тоже было легко, окопавшись под крылышком местных Советов, в формируемых ими отрядах милиции и Красной Гвардии, куда охотно принимали любых добровольцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253