И
спуститься вниз вот такой, истерзанной горечью воспоминаний, она тоже не
хотела, потому и просила не спешить. Он угадал, он каждой клеточкой своего
тела почувствовал остроту ее скорби и невольно вспомнил ту счастливую
ночь, когда они спорили, на Земле или на Джаспере умеют любить сильнее...
Горе траты - оборотная сторона любви.
Он бесшумно приблизился и осторожно снял с ее плеч пестрое живое
покрывало.
- Будь другом, Кукушонок, - попросил он, - присмотри за Юхани.
Кукушонок послушно скользнул в угол, где на свернутом плаще
безмятежно сосал палец наследник двух планет, и опустился в изголовье,
заботливо оглядывая малыша, но не касаясь его даже кончиками перьев.
Сэнни не обернулась, продолжая невидящим взглядом смотреть туда, где
мягким светом сияла такая близкая и такая далекая Земля. Юрг наклонился и
бережно обнял жену, словно пряча ее от всей Вселенной. Вдохнул запах ее
теплых волос и все-таки не удержался, поверх ее головы засмотрелся на
пышный весенний ковер каракумского разнотравья. Его подбородок невольно
коснулся ее волос, а руки, как крылья, укрыли плечи...
- Мы не будем торопиться, Сэнни, маленькая моя, - зашептал он,
чувствуя, как под его губами шевелятся, точно живые, прядки ее черных
волос. - Мы дождемся вечера и тихо опустимся на сказочную равнину, которая
когда-то была пустыней, а теперь зеленее и душистее самого Джаспера...
Хорошо?
- Да, - еле слышно донеслось до него, - да...
- Красноногие аисты, заночевавшие здесь на своем пути к северу, будут
при виде нас закидывать головы на спину и щелкать клювами... Но ты их не
бойся.
- Нет, - отвечала Сэнни, - нет...
- А потом подойдут джейраны, хлебца попросить, только вот у нас нет
человеческого хлеба - не беда, правда?
- Правда, - соглашалась она, - правда...
- А потом за нами прилетят, - говорил он, радуясь, что стихает
горестная дрожь, бившая ее маленькое тело, - за нами прилетят, если,
конечно, облака не помешают - ишь, ползут с юга, точно белая мохнатая
шкура...
- Я думала, это снег...
- Нет, это низкие облака, они к вечеру...
Он вдруг осекся - горло перехватило.
- Откуда ты знаешь - про облака?
Она не ответила.
- Ты... видишь?
Ее голова едва уловимо дрогнула в коротком кивке.
Он должен был ощутить буйную радость, а вместо этого его охватил
цепенящий ужас и отвращение - к себе самому.
- Значит, - проговорил он, едва ли не заикаясь, - я для тебя - все
равно что...
Он не мог даже произнести этого слова.
И тут странный, прерывистый звук, напоминающий клекот орленка,
донесся из угла. Юрг в недоумении обернулся и вдруг понял, что впервые в
жизни - а может быть, и вообще в истории Джаспера - они слышат, как крэг
смеется.
- Сэнни, - прошептал он, обхватывая голову руками и садясь на пол; -
Сэнни, Кукушонок, простите меня, дурака...
Она порывисто повернулась и гибким, точным движением опустилась на
колени рядом с ним.
- Как же ты сам не догадался, муж мой, - проговорила она, и он
подумал, сколько же дней и месяцев он не слышал, чтобы у нее был такой
счастливый голос. - Как же ты сам не понял, что иначе и быть не может. У
нас ведь теперь все на двоих: и сын, и зрение, и неразделимость самой
жизни...

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45