д. Учреждение было в хорошем состоянии, кругом чистота, все соответствовало своему назначению.
Всю ночь мы шли под парусами и на веслах. Светила луна. Казаки пели песни. Остановку сделали на рыбных промыслах богача Сапожникова, чтобы подкрепиться чаем. Пустив затем на радостях несколько ракет, поплыли дальше. В полночь встретили огромную баржу, до краев наполненную рыбой. Рыбаки-калмыки окликнули нас и спросили, нет ли с собой хлеба. За две большие ковриги они позволили нам взять 60-80 лещей; они сказали, что выловили эту рыбу, около 30 тыс. штук, за один замет. Мы поплыли дальше и к утру прибыли к рыбному промыслу Всеволоцкого (богатый арендатор рыбного промысла). Здесь на берегу наши казаки приготовили вкусную уху, какую мне редко приходилось есть. Мы гребли, плыли под парусами, или наши казаки тащили лодки против течения, смотря по тому, что позволяли ветер и местность, и 29 октября, в 5 1/2 часов вечера, в прекрасную погоду прибыли в Астрахань, где нас встретил смотритель волжского судоходства господин Шавров, приготовивший замечательный ужин. Наши вещи и багаж прибыли лишь через два дня. Затем, сбрив свои длинные бороды и переодевшись в европейские костюмы, все мы, сопровождаемые нашими казаками и матросами, пошли в церковь, чтобы возблагодарить бога за благополучное возвращение.
Наш врач сразу же отправился в столицу. Мы с Фелькнером сняли просторную квартиру в доме одного армянина и устроились с комфортом. Целая неделя прошла в визитах и приглашениях; я снова увидел всех своих друзей и знакомых. Одновременно я начал приводить в порядок мой журнал, топографические и этнографические записи, рисунки, чтобы отослать их вместе с докладом в Петербург. За делами время пролетело очень быстро. Каждый вечер мы были либо в театре, либо в обществе. Особенно весело мы провели рождество. Балы следовали один за другим, и мы славно повеселились.
31 декабря, в ночь под Новый год, губернатор Т. дал великолепный костюмированный бал, куда были приглашены все сливки местного общества.
Было много красивых женщин и девушек в элегантных платьях. Особенно меня поразила своей классической красотой молодая девушка, дочь художника, София М.; мне редко приходилось видеть такую совершенную красоту, какой обладало это семнадцатилетнее создание. 1837 год был встречен шампанским, звуками фанфар и взаимными пожеланиями счастья. Бал продолжался до утра. Следующие дни я готовился к отъезду, получал со всех сторон приглашения на прощальные встречи и провел еще один веселый вечер у достопочтенного коменданта генерала Р. Там устраивались танцы, и, так как это был последний день (4 января), когда разрешалось надевать маски, мы решили позабавиться и нанести нескольким семьям визит в масках. Мы составили квартет: Арлекин, Пьеро, Скоморох и один молодой датчанин мой знакомый, который был одет как русская кормилица и вместо грудного ребенка носил завернутого в платки поросенка. Мы поочередно побывали у губернатора, вице-губернатора, а также в других знакомых нам семьях, и никто нас не узнал. Наконец мы отправились в дом коменданта, где в течение часа интриговали дам, танцевали с ними, прежде чем снять маски. Изумление было всеобщим, и мы весело провели последний вечер, закончившийся лишь к утру. 5 и 6 января я нанес прощальные визиты, и супруга губернатора, не хотела верить, что я находился в числе масок, которые посетили ее салон 4 января с визжащим поросенком.
7 января, утром, я отправил сани с моим слугой по замерзшей Волге на ее правый берег, где стояла почтовая станция, и пошел с Фелькнером к нашему другу Оссе. Здесь собралось множество дам и друзей, которые хотели попрощаться со мной за завтраком. Оссе приготовил всем гостям сюрприз, наняв 6-8 саней, чтобы проводить меня до почтовой станции. Все общество отправилось через Волгу, где уже стояли наготове мои запряженные почтовыми лошадьми сани. Здесь, на льду, за мое здоровье и благополучное путешествие было распито еще несколько бутылок шампанского, и, попрощавшись сердечно и трогательно со всеми этими милыми людьми, я поехал под звон бубенцов по зеркально-гладкому льду Волги, провожаемый громким "ура!" моих друзей. Прекрасные годы! Где вы теперь?
Так как лед на Волге был не очень прочен, я проехал по реке лишь две станции. В целях 'Предосторожности я оставил при себе двух казаков, которые двигались верхом впереди. Затем я проехал две станции по песчаному берегу, пока наконец не добрался до снега. Я быстро доскакал до приветливой Сарепты, где отдохнул один день. Теперь путь пролегал по глубокому снегу и сильно разъезженным дорогам, по которым из Астрахани через необозримые степи в Новохоперск и Тамбов следовало множество санных обозов, груженных рыбой. Из-за глубоких ухабов на моих санях несколько раз ломались рессоры. Из предосторожности я захватил с собой запасные, и все же продвижение вперед шло не так быстро, как того хотелось.
Приехав в Москву, я намеревался попасть на карнавал. Мои друзья и родные предложили мне покончить с бродячей жизнью на Востоке и подыскать в Москве богатую невесту. Однако человек полагает, а бог располагает. Едва я провел в Москве неделю, как мне уже сообщили, что скоро я получу от тогдашнего военного министра, графа Чернышева, приказ отправиться в Персию, в наше посольство в Тегеран. Это сообщение было полной неожиданностью для меня, и я уведомил об этом назначении моих родственников, добавив при этом: "Итак, со смотринами все покончено, вероятно, судьба определила мне отдать сердце прекрасной персиянке".
Я сразу же поспешил в столицу, чтобы доложить о результатах моего туркменского путешествия и получить новые инструкции. 3 февраля 1837 г. я приехал в Петербург, изумив друзей и знакомых своим неожиданным появлением и новым назначением. Однако я воспользовался карнавалом, чтобы после долгих лишений ежедневно бывать в немецком, французском или русском театрах и балете и принимать многочисленные приглашения.
С окончанием путешествия завершился еще один интересный эпизод моей жизни, и я добавлю лишь следующее. Через два десятилетия после этого путешествия на восточное .побережье Каспийского моря наше правительство отдало распоряжение произвести астрономическую, тригонометрическую и топографическую съемку всего побережья и определить морские глубины. Руководство этой грандиозной работой, продолжавшейся десять лет, было доверено ученому - морскому офицеру, полковнику Ивашенцеву. Проводя исследование и съемку Астрабадского залива, его берегов и восточного побережья моря, он следовал моим маршрутом. На заседании Русского географического общества он сказал мне, что, располагая моим путевым журналом и топографическим описанием восточного побережья и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Всю ночь мы шли под парусами и на веслах. Светила луна. Казаки пели песни. Остановку сделали на рыбных промыслах богача Сапожникова, чтобы подкрепиться чаем. Пустив затем на радостях несколько ракет, поплыли дальше. В полночь встретили огромную баржу, до краев наполненную рыбой. Рыбаки-калмыки окликнули нас и спросили, нет ли с собой хлеба. За две большие ковриги они позволили нам взять 60-80 лещей; они сказали, что выловили эту рыбу, около 30 тыс. штук, за один замет. Мы поплыли дальше и к утру прибыли к рыбному промыслу Всеволоцкого (богатый арендатор рыбного промысла). Здесь на берегу наши казаки приготовили вкусную уху, какую мне редко приходилось есть. Мы гребли, плыли под парусами, или наши казаки тащили лодки против течения, смотря по тому, что позволяли ветер и местность, и 29 октября, в 5 1/2 часов вечера, в прекрасную погоду прибыли в Астрахань, где нас встретил смотритель волжского судоходства господин Шавров, приготовивший замечательный ужин. Наши вещи и багаж прибыли лишь через два дня. Затем, сбрив свои длинные бороды и переодевшись в европейские костюмы, все мы, сопровождаемые нашими казаками и матросами, пошли в церковь, чтобы возблагодарить бога за благополучное возвращение.
Наш врач сразу же отправился в столицу. Мы с Фелькнером сняли просторную квартиру в доме одного армянина и устроились с комфортом. Целая неделя прошла в визитах и приглашениях; я снова увидел всех своих друзей и знакомых. Одновременно я начал приводить в порядок мой журнал, топографические и этнографические записи, рисунки, чтобы отослать их вместе с докладом в Петербург. За делами время пролетело очень быстро. Каждый вечер мы были либо в театре, либо в обществе. Особенно весело мы провели рождество. Балы следовали один за другим, и мы славно повеселились.
31 декабря, в ночь под Новый год, губернатор Т. дал великолепный костюмированный бал, куда были приглашены все сливки местного общества.
Было много красивых женщин и девушек в элегантных платьях. Особенно меня поразила своей классической красотой молодая девушка, дочь художника, София М.; мне редко приходилось видеть такую совершенную красоту, какой обладало это семнадцатилетнее создание. 1837 год был встречен шампанским, звуками фанфар и взаимными пожеланиями счастья. Бал продолжался до утра. Следующие дни я готовился к отъезду, получал со всех сторон приглашения на прощальные встречи и провел еще один веселый вечер у достопочтенного коменданта генерала Р. Там устраивались танцы, и, так как это был последний день (4 января), когда разрешалось надевать маски, мы решили позабавиться и нанести нескольким семьям визит в масках. Мы составили квартет: Арлекин, Пьеро, Скоморох и один молодой датчанин мой знакомый, который был одет как русская кормилица и вместо грудного ребенка носил завернутого в платки поросенка. Мы поочередно побывали у губернатора, вице-губернатора, а также в других знакомых нам семьях, и никто нас не узнал. Наконец мы отправились в дом коменданта, где в течение часа интриговали дам, танцевали с ними, прежде чем снять маски. Изумление было всеобщим, и мы весело провели последний вечер, закончившийся лишь к утру. 5 и 6 января я нанес прощальные визиты, и супруга губернатора, не хотела верить, что я находился в числе масок, которые посетили ее салон 4 января с визжащим поросенком.
7 января, утром, я отправил сани с моим слугой по замерзшей Волге на ее правый берег, где стояла почтовая станция, и пошел с Фелькнером к нашему другу Оссе. Здесь собралось множество дам и друзей, которые хотели попрощаться со мной за завтраком. Оссе приготовил всем гостям сюрприз, наняв 6-8 саней, чтобы проводить меня до почтовой станции. Все общество отправилось через Волгу, где уже стояли наготове мои запряженные почтовыми лошадьми сани. Здесь, на льду, за мое здоровье и благополучное путешествие было распито еще несколько бутылок шампанского, и, попрощавшись сердечно и трогательно со всеми этими милыми людьми, я поехал под звон бубенцов по зеркально-гладкому льду Волги, провожаемый громким "ура!" моих друзей. Прекрасные годы! Где вы теперь?
Так как лед на Волге был не очень прочен, я проехал по реке лишь две станции. В целях 'Предосторожности я оставил при себе двух казаков, которые двигались верхом впереди. Затем я проехал две станции по песчаному берегу, пока наконец не добрался до снега. Я быстро доскакал до приветливой Сарепты, где отдохнул один день. Теперь путь пролегал по глубокому снегу и сильно разъезженным дорогам, по которым из Астрахани через необозримые степи в Новохоперск и Тамбов следовало множество санных обозов, груженных рыбой. Из-за глубоких ухабов на моих санях несколько раз ломались рессоры. Из предосторожности я захватил с собой запасные, и все же продвижение вперед шло не так быстро, как того хотелось.
Приехав в Москву, я намеревался попасть на карнавал. Мои друзья и родные предложили мне покончить с бродячей жизнью на Востоке и подыскать в Москве богатую невесту. Однако человек полагает, а бог располагает. Едва я провел в Москве неделю, как мне уже сообщили, что скоро я получу от тогдашнего военного министра, графа Чернышева, приказ отправиться в Персию, в наше посольство в Тегеран. Это сообщение было полной неожиданностью для меня, и я уведомил об этом назначении моих родственников, добавив при этом: "Итак, со смотринами все покончено, вероятно, судьба определила мне отдать сердце прекрасной персиянке".
Я сразу же поспешил в столицу, чтобы доложить о результатах моего туркменского путешествия и получить новые инструкции. 3 февраля 1837 г. я приехал в Петербург, изумив друзей и знакомых своим неожиданным появлением и новым назначением. Однако я воспользовался карнавалом, чтобы после долгих лишений ежедневно бывать в немецком, французском или русском театрах и балете и принимать многочисленные приглашения.
С окончанием путешествия завершился еще один интересный эпизод моей жизни, и я добавлю лишь следующее. Через два десятилетия после этого путешествия на восточное .побережье Каспийского моря наше правительство отдало распоряжение произвести астрономическую, тригонометрическую и топографическую съемку всего побережья и определить морские глубины. Руководство этой грандиозной работой, продолжавшейся десять лет, было доверено ученому - морскому офицеру, полковнику Ивашенцеву. Проводя исследование и съемку Астрабадского залива, его берегов и восточного побережья моря, он следовал моим маршрутом. На заседании Русского географического общества он сказал мне, что, располагая моим путевым журналом и топографическим описанием восточного побережья и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128