Но вот с лицом ей так быстро совладать не удалось. Ее издевательская усмешка растворилась в огромном "О" возгласа удивления. А Трэйс по-прежнему разглядывал ее — теперь уже всю целиком.
В мягком свете ламп и голубоватом, льющемся через высокое окно свете звезд кожа ее и так казалась бледно-серебристой. Теперь же Амира побледнела настолько, что ее лицо стало напоминать какую-то белую маску.
— Что ты сказал? — прошептала она.
Трэйс попытался разобрать выражение ее лица, но не смог. Удивление? Облегчение? Радость? Или все вместе ? Но это как-то не вязалось с тем, чего он ожидал. А чего, собственно, он ожидал? Может, до нее просто еще не дошло?
— Он мертв, — повторил он. — Брякнулся с обрыва у монастыря — плюх и нету! Я его столкнул.
Она нервно облизнула губы, и глаза ее дико заметались по комнате.
— Какой американский дружок? Я не знакома ни с какими американцами, Чарли. Я…
— Врешь! — рявкнул он и улегся на нее сверху, как будто для того, чтобы овладеть ей. — Ты, Лорел и Харди — вы приехали сюда вместе. И конечно же ты была сладкой приманкой для крупной рыбы — для меня!
Теперь ее лицо выражало лишь ужас. Да, нельзя не восхищаться ее актерскими данными…
— Ты… что — вообще того? — прошептала она. — Прошлой ночью занимался со мной любовью, а сейчас хочешь изнасиловать меня!
— Изнасиловать? Почему бы и нет? Он же изнасиловал мою мать, разве не так? Этот твой босс, Хумени? Вот почему он считает меня своим сыном, верно ведь? Потому, что не знает о моем братце-уроде, который на самом деле был его сыном! Изнасиловать? А ты против? Или может тебе больше нравится делать это так, как предпочитает он? Он тебя так имеет, да? О'кей, давай попробуем — а потом ты мне скажешь, кто из нас лучше — я, или этот похотливый осел, которому ты прислуживаешь!
Он схватил ее за волосы и попытался перевернуть на живот. Но тут она неожиданно ожила. Тыльная сторона ее изящной ручки резко хлестнула его по лицу, и он отлетел в сторону. Дело было не в какой-то особой силе удара, а скорее, в его болезненности, в его полной неожиданности, да еще в том, что Трэйс находился в неустойчивой позе — на коленях на краю ложа. Как бы то ни было, он, размахивая руками, повалился назад и грохнулся спиной на пол.
Трэйс с секунду полежал, щупая пальцами лицо и чувствуя, как дико напряжены его мышцы и нервы. Затем он с шумом втянул в себя воздух, выдохнул и снова уронил голову на доски пола. Через несколько мгновений Трэйс медленно перевел взгляд на нее.
— Ты, — Слова его будто сочились ядом. — Ты и твой отец — предатели — вы оба. И в то время, как он сидит у себя в Израиле и копает для Хумени, пытаясь отыскать вторую плиту, ты… используешь свое красивое тело как капкан для меня. А бедный наивный отшельник Сол Гоковски считает твоего папашу своим «другом»!
Амира села и протянула к нему руки. И снова он не смог понять появившегося на ее лице выражения.
— О, Чарли… Чарли, как же ты… — Ее глаза расширились, и она взглянула куда-то мимо него. Скрипнула деревянная лестница. — Как же ты ПРАВ! — закончила она.
В этот момент на волосы Трэйса наступила чья-то маленькая нога, буквально пригвоздившая его голову к полу. Да, нога-то была маленькой, верно — но вот весила, похоже целую тонну. Трэйс задрал было ноги, чтобы ударить ими… но остановился и, не сопротивляясь, позволил им упасть обратно. Мистер Харди действовал куда более проворно, чем казался на вид. Он встал на колени, схватил пухлыми пальцами Трэйса за левое ухо и теперь прижимал к его напряженному горлу что-то холодное и блестящее.
— Мерзавец! — прошептал Трэйс.
— О, да, это верно, — усмехнулся толстяк. — Но вы видели, на что я способен, так что не вынуждайте меня демонстрировать это еще раз.
Трэйс хотел было потрясти головой, но не осмелился.
— Твоему уроду-боссу не понравится, если со мной что-нибудь случится, — сказал он, скорее не выговаривая слова, а выдыхая их.
— Только если без этого нельзя будет обойтись, — толстяк улыбнулся. — Амира?
Она сошла с возвышения и оделась, затем исчезла из поля зрения Трэйса.
Мгновение спустя она вернулась — со шприцем! Она проверила его — из кончика иголки вырвался фонтанчик перламутровых капелек. Затем Амира встала возле Трэйса на колени и сказала:
— Лежи очень-очень спокойно, Чарли.
Выбора у него, впрочем, особенного и не было — единственное, что он себе позволил, так это охнуть, когда игла вошла под кожу. И сразу почувствовал легкое жжение, а потом холодные волны онемения начали разливаться от места укола по всему телу. А вот уже после этого — он не чувствовал ничего…
… Трэйс сидел.
Он сидел в кресле с высокой спинкой и смотрел в небольшое окно, выходившее во двор виллы «Улисс». Кресло было плетеным: он чувствовал кожей бедер решетчатую фактуру сидения, а спиной — перекладины спинки. Он сидел — или его усадили в таком положении? — слегка откинувшись на спинку с чуть свешенной на грудь головой, а его руки безвольно свисали по обе стороны от подлокотников кресла. На нем был халат, воняющий застарелой мочой.
Глаза Трэйса были открыты, вот только ему было никак не вспомнить, когда же он их открыл. Кроме иглы — шприца с иглой в предательских руках Амиры, погрузившей его в сон — он вообще мало что помнил. Его «сон» — или период бессознательного состояния — был глубоким, без сновидений и, возможно, довольно длительным: кожа на скулах зудела, что было признаком наличия на щеках двух — или трехдневной щетины. Он МОГ видеть, слышать, обонять и, возможно, ощущать вкус. Что же до осязания, то, поскольку он не мог шевелиться, то не мог и ничего ощущать, хотя чувствовал, как предметы касаются его самого.
Да, все его чувства оставались при нем, это так, но они определенно не перетруждались, стали какими-то странными и неотчетливыми. Наверняка это объяснялось воздействием снадобья. Но даже мысли как будто приходили в голову чересчур медленно.
Тут ему на нос села муха, и Трэйс от неожиданности моргнул. Но села она за несколько мгновений ДО ТОГО, как Трэйс почувствовал ее прикосновение, а моргнул он — необычайно медленно — через долгие секунды после того. И все же, движения век оказалось достаточно, чтобы спугнуть муху: очевидно греческие мухи были гораздо пугливее своих английских собратьев…
Поскольку Трэйс совершенно не представлял какой сегодня день, он решил определить время суток. Это оказалось несложно: тени во дворе были очень короткими, следовательно, сейчас, скорее всего, что-то около полудня. Если бы его держали на солнце, то горячие лучи наверняка уже прожгли бы ему череп до самого мозга. "Заснул на солнце и умер от перегрева. "
Очень просто.
Вот только дело было в том, что они не желали его смерти. Хумени не желал.
Он желал его… поглощения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
В мягком свете ламп и голубоватом, льющемся через высокое окно свете звезд кожа ее и так казалась бледно-серебристой. Теперь же Амира побледнела настолько, что ее лицо стало напоминать какую-то белую маску.
— Что ты сказал? — прошептала она.
Трэйс попытался разобрать выражение ее лица, но не смог. Удивление? Облегчение? Радость? Или все вместе ? Но это как-то не вязалось с тем, чего он ожидал. А чего, собственно, он ожидал? Может, до нее просто еще не дошло?
— Он мертв, — повторил он. — Брякнулся с обрыва у монастыря — плюх и нету! Я его столкнул.
Она нервно облизнула губы, и глаза ее дико заметались по комнате.
— Какой американский дружок? Я не знакома ни с какими американцами, Чарли. Я…
— Врешь! — рявкнул он и улегся на нее сверху, как будто для того, чтобы овладеть ей. — Ты, Лорел и Харди — вы приехали сюда вместе. И конечно же ты была сладкой приманкой для крупной рыбы — для меня!
Теперь ее лицо выражало лишь ужас. Да, нельзя не восхищаться ее актерскими данными…
— Ты… что — вообще того? — прошептала она. — Прошлой ночью занимался со мной любовью, а сейчас хочешь изнасиловать меня!
— Изнасиловать? Почему бы и нет? Он же изнасиловал мою мать, разве не так? Этот твой босс, Хумени? Вот почему он считает меня своим сыном, верно ведь? Потому, что не знает о моем братце-уроде, который на самом деле был его сыном! Изнасиловать? А ты против? Или может тебе больше нравится делать это так, как предпочитает он? Он тебя так имеет, да? О'кей, давай попробуем — а потом ты мне скажешь, кто из нас лучше — я, или этот похотливый осел, которому ты прислуживаешь!
Он схватил ее за волосы и попытался перевернуть на живот. Но тут она неожиданно ожила. Тыльная сторона ее изящной ручки резко хлестнула его по лицу, и он отлетел в сторону. Дело было не в какой-то особой силе удара, а скорее, в его болезненности, в его полной неожиданности, да еще в том, что Трэйс находился в неустойчивой позе — на коленях на краю ложа. Как бы то ни было, он, размахивая руками, повалился назад и грохнулся спиной на пол.
Трэйс с секунду полежал, щупая пальцами лицо и чувствуя, как дико напряжены его мышцы и нервы. Затем он с шумом втянул в себя воздух, выдохнул и снова уронил голову на доски пола. Через несколько мгновений Трэйс медленно перевел взгляд на нее.
— Ты, — Слова его будто сочились ядом. — Ты и твой отец — предатели — вы оба. И в то время, как он сидит у себя в Израиле и копает для Хумени, пытаясь отыскать вторую плиту, ты… используешь свое красивое тело как капкан для меня. А бедный наивный отшельник Сол Гоковски считает твоего папашу своим «другом»!
Амира села и протянула к нему руки. И снова он не смог понять появившегося на ее лице выражения.
— О, Чарли… Чарли, как же ты… — Ее глаза расширились, и она взглянула куда-то мимо него. Скрипнула деревянная лестница. — Как же ты ПРАВ! — закончила она.
В этот момент на волосы Трэйса наступила чья-то маленькая нога, буквально пригвоздившая его голову к полу. Да, нога-то была маленькой, верно — но вот весила, похоже целую тонну. Трэйс задрал было ноги, чтобы ударить ими… но остановился и, не сопротивляясь, позволил им упасть обратно. Мистер Харди действовал куда более проворно, чем казался на вид. Он встал на колени, схватил пухлыми пальцами Трэйса за левое ухо и теперь прижимал к его напряженному горлу что-то холодное и блестящее.
— Мерзавец! — прошептал Трэйс.
— О, да, это верно, — усмехнулся толстяк. — Но вы видели, на что я способен, так что не вынуждайте меня демонстрировать это еще раз.
Трэйс хотел было потрясти головой, но не осмелился.
— Твоему уроду-боссу не понравится, если со мной что-нибудь случится, — сказал он, скорее не выговаривая слова, а выдыхая их.
— Только если без этого нельзя будет обойтись, — толстяк улыбнулся. — Амира?
Она сошла с возвышения и оделась, затем исчезла из поля зрения Трэйса.
Мгновение спустя она вернулась — со шприцем! Она проверила его — из кончика иголки вырвался фонтанчик перламутровых капелек. Затем Амира встала возле Трэйса на колени и сказала:
— Лежи очень-очень спокойно, Чарли.
Выбора у него, впрочем, особенного и не было — единственное, что он себе позволил, так это охнуть, когда игла вошла под кожу. И сразу почувствовал легкое жжение, а потом холодные волны онемения начали разливаться от места укола по всему телу. А вот уже после этого — он не чувствовал ничего…
… Трэйс сидел.
Он сидел в кресле с высокой спинкой и смотрел в небольшое окно, выходившее во двор виллы «Улисс». Кресло было плетеным: он чувствовал кожей бедер решетчатую фактуру сидения, а спиной — перекладины спинки. Он сидел — или его усадили в таком положении? — слегка откинувшись на спинку с чуть свешенной на грудь головой, а его руки безвольно свисали по обе стороны от подлокотников кресла. На нем был халат, воняющий застарелой мочой.
Глаза Трэйса были открыты, вот только ему было никак не вспомнить, когда же он их открыл. Кроме иглы — шприца с иглой в предательских руках Амиры, погрузившей его в сон — он вообще мало что помнил. Его «сон» — или период бессознательного состояния — был глубоким, без сновидений и, возможно, довольно длительным: кожа на скулах зудела, что было признаком наличия на щеках двух — или трехдневной щетины. Он МОГ видеть, слышать, обонять и, возможно, ощущать вкус. Что же до осязания, то, поскольку он не мог шевелиться, то не мог и ничего ощущать, хотя чувствовал, как предметы касаются его самого.
Да, все его чувства оставались при нем, это так, но они определенно не перетруждались, стали какими-то странными и неотчетливыми. Наверняка это объяснялось воздействием снадобья. Но даже мысли как будто приходили в голову чересчур медленно.
Тут ему на нос села муха, и Трэйс от неожиданности моргнул. Но села она за несколько мгновений ДО ТОГО, как Трэйс почувствовал ее прикосновение, а моргнул он — необычайно медленно — через долгие секунды после того. И все же, движения век оказалось достаточно, чтобы спугнуть муху: очевидно греческие мухи были гораздо пугливее своих английских собратьев…
Поскольку Трэйс совершенно не представлял какой сегодня день, он решил определить время суток. Это оказалось несложно: тени во дворе были очень короткими, следовательно, сейчас, скорее всего, что-то около полудня. Если бы его держали на солнце, то горячие лучи наверняка уже прожгли бы ему череп до самого мозга. "Заснул на солнце и умер от перегрева. "
Очень просто.
Вот только дело было в том, что они не желали его смерти. Хумени не желал.
Он желал его… поглощения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87