Нет, поскольку сатир — это полукозел. Ну, нечто вроде Пана, понимаете? К сожалению, это чистый миф. Хумени же существо вовсе не мифологическое…
— В таком случае, у него просто уродство. Вы видели просто калеку с сильно изуродованными или обожженными в результате несчастного случая ногами.
Каструни отрицательно покачал головой, но не успел он выразить свое несогласие вслух, как Трэйс продолжал:
— И вы, значит, утверждаете, что он изнасиловал мою мать?
— В ту ночь он изнасиловал трех женщин: гречанку, турчанку и вашу несчастную мать.
— Но, по вашим словам, они не понимали, что с ними происходит, поскольку были чем-то одурманены, так?
Каструни отвел глаза. Через мгновение он произнес:
— Я понимаю к чему вы клоните. На тот случай, если я все-таки говорю правду, вы хотели бы услышать от меня подтверждение того, что ваша мать при этом не страдала. Что ж, судя по тому, что я видел, физических страданий она скорее всего не испытывала — во всяком случае не там и не тогда — а если и испытывала, то вряд ли запомнила это. Они — эти несчастные женщины — практически не понимали, что с ними происходит. Главные страдания для них начались гораздо позже и тогда же им потребовалась медицинская помощь. Но, к счастью, вашей матери в этом плане повезло гораздо больше чем остальным, поскольку она сама работала в британском военном госпитале в Дхекелии.
Трэйс кивнул и, поджав губы, сказал:
— Из всего того, что вы рассказали, меня особенно заинтересовала одна вещь — практически из-за этого я и согласился поехать с вами сюда — причина сумасшествия моей матери. Насколько я теперь понимаю, вы имели в виду изнасилование? Теперь же вы утверждаете, что она никак не может этого помнить, поскольку была накачана наркотиками. Как-то нескладно у вас получается, Димитриос.
Тот помолчал, наконец беспомощно развел руками и сказал:
— Если бы Хумени был каким-нибудь обычным человеком, то это и впрямь бы не стыковалось. Как же вам объяснить? Мне совсем не хочется окончательно портить вам настроение. Ведь мы как-никак говорим о вашей матери! Я…
— Только не надо ничего от меня скрывать, — резко сказал Трэйс. — Если у вас есть или вам хотя бы кажется, что у вас есть объяснение, лучше выкладывайтете. А я уже сам решу — верить мне вам или не верить.
— Хорошо, — ответил Каструни. — Но сначала ответьте мне на один вопрос: вы религиозный человек, Чарли? Мне кажется не очень.
— Ну, в принципе, в Бога я верю, это да. Само собой не в того Бога, что сидит на беломраморном троне на облаках в окружении сонма ангелов с арфами. Скорее, я верю в Бога, являющегося частью меня самого, всех нас, представляющего собой вселенское добро. Или, возможно, наш разум. Или наше сострадание? Даже не знаю. Для меня это очень сокровенная тема. Как бы то ни было, в церковь я не хожу. Мне кажется, это было бы чистым лицемерием. Я ведь далеко не ангел.
Каструни кивнул, чуть прищурил глаза и негромко заметил:
— Это уж точно. — Затем гораздо более оживленно продолжал: — Значит, вы считаете, что добро в мире все же есть. Исконная человеческая доброта. Верите в разум. В сострадание. Но ведь всему этому есть и противоположности, Чарли, на каждый плюс приходится свой минус. День и ночь, черное и белое, добро и зло. Добро с заглавной буквы "Д" и Зло с заглавной буквы "З". А в зло вы тоже верите?
— Конечно. Да вы оглянитесь вокруг. Разве не легче поверить в зло, чем в добро?
И снова Каструни кивнул. Он заметно оживился, по-видимому сев на своего любимого конька.
— Нет, я имею в виду абсолютное зло. Самого дьявола! Да-да, того самого, с рогами! Вы верите, что внутренне люди добры, сострадательны, разумны. Вы не уверены насчет Бога, но согласны: есть что-то этакое, делающее нас лучше и добрее. А как же тогда насчет всего того булькающего, кипящего и богохульствующего в попытке сохранить равновесие? Того, что тянет нас вниз? Вы же сами говорите, что зло гораздо более очевидно, чем добро и в этом я с вами совершенно согласен.
По лицу Трэйса было видно, что он уже устал. Голова была забита совершенно непривычными мыслями, картинами, впечатлениями и идеями. Все это достаточно утомило его, но он по-прежнему хотел выслушать Каструни до конца.
— Продолжайте, — сказал он.
— Пусть воплощением человеческой доброты являлся Иисус — допустим, он был Сыном Божьим именно в этом смысле. Позволю себе заметить, что в последнем лично я не сомневаюсь: я высказываю эту мысль в форме допущения лишь затем, чтобы она стала понятной вам. Итак, предположим, Иисус явился в мир, дабы принести людям свет — если хотите «спасти» их.
Возникает вопрос: кто же тогда должен поддерживать равновесие, а, Чарли? И КАК его поддерживать?
Трэйс пожал плечами и сказал первое, что пришло ему в голову:
— Антихрист?
Каструни резко выпрямился в кресле, едва не пролив свой коньяк. Он порывисто схватил Трэйса за руки и уставился на него широко раскрытыми глазами.
— Значит вам понятна эта концепция? Был человек, который мог бы жить вечно — если бы захотел. Наделенный могуществом… Бога. Стоило бы ему только пожелать, и мы не смогли бы причинить ему никакого вреда, никто не смог бы. Тем не менее он позволил людям убить его, причем с особой жестокостью. Почему? Чтобы преподать нам урок, Чарли. Чтобы возвысить нас. Чтобы и по сей день мы помнили и верили. Понимаете?
Трэйс, конечно, мог бы и возразить, но он лишь кивнул. Лучше пусть Каструни продолжает.
— И что дальше?
Каструни выпустил его руки.
— Сатана быстро учится, и использует малейшую возможность. Иисус — Иисус как вечная жертва — явился для него тяжелейшим ударом. Люди конечно и так понимали, что зло существует — это ведь самоочевидно, как вы и сами верно заметили — но вот доказательств существования добра до появления Иисуса у них не было. И они их ПОЛУЧИЛИ! Сатана просто вынужден был чем-то ответить, причем быстро. Поэтому он тоже дал миру сына.
— Хумени?
— СЕЙЧАС Хумени! — тут же отозвался Каструни. — А поначалу появилось существо по имени Аб. Потом был Гуигос. А между ними — сколько еще было им подобных?
— Не понимаю.
— Перевоплощение! Возрождение! Это просто черный феникс, вновь и вновь восстающий из своего зловонного пепла. И именно такое возрождение мне и пришлось наблюдать в Хоразине…
Трэйс откинулся назад.
— Но это никак не объясняет сумасшествия моей матери. — Он фыркнул. — Насколько я понимаю, оно вполне могло быть и наследственным. Да скорее всего я и сам не совсем в своем уме, иначе не сидел бы здесь и не слушал все это!
— Напротив, это вполне объясняет поразившее ее безумие, — настаивал Каструни. — Чарли, она ведь была не просто изнасилована Хумени — она была совершенно опоганена — осквернена им — ей овладел сам сын сатаны. Насилию подверглось не только ее тело, а и ум и душа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— В таком случае, у него просто уродство. Вы видели просто калеку с сильно изуродованными или обожженными в результате несчастного случая ногами.
Каструни отрицательно покачал головой, но не успел он выразить свое несогласие вслух, как Трэйс продолжал:
— И вы, значит, утверждаете, что он изнасиловал мою мать?
— В ту ночь он изнасиловал трех женщин: гречанку, турчанку и вашу несчастную мать.
— Но, по вашим словам, они не понимали, что с ними происходит, поскольку были чем-то одурманены, так?
Каструни отвел глаза. Через мгновение он произнес:
— Я понимаю к чему вы клоните. На тот случай, если я все-таки говорю правду, вы хотели бы услышать от меня подтверждение того, что ваша мать при этом не страдала. Что ж, судя по тому, что я видел, физических страданий она скорее всего не испытывала — во всяком случае не там и не тогда — а если и испытывала, то вряд ли запомнила это. Они — эти несчастные женщины — практически не понимали, что с ними происходит. Главные страдания для них начались гораздо позже и тогда же им потребовалась медицинская помощь. Но, к счастью, вашей матери в этом плане повезло гораздо больше чем остальным, поскольку она сама работала в британском военном госпитале в Дхекелии.
Трэйс кивнул и, поджав губы, сказал:
— Из всего того, что вы рассказали, меня особенно заинтересовала одна вещь — практически из-за этого я и согласился поехать с вами сюда — причина сумасшествия моей матери. Насколько я теперь понимаю, вы имели в виду изнасилование? Теперь же вы утверждаете, что она никак не может этого помнить, поскольку была накачана наркотиками. Как-то нескладно у вас получается, Димитриос.
Тот помолчал, наконец беспомощно развел руками и сказал:
— Если бы Хумени был каким-нибудь обычным человеком, то это и впрямь бы не стыковалось. Как же вам объяснить? Мне совсем не хочется окончательно портить вам настроение. Ведь мы как-никак говорим о вашей матери! Я…
— Только не надо ничего от меня скрывать, — резко сказал Трэйс. — Если у вас есть или вам хотя бы кажется, что у вас есть объяснение, лучше выкладывайтете. А я уже сам решу — верить мне вам или не верить.
— Хорошо, — ответил Каструни. — Но сначала ответьте мне на один вопрос: вы религиозный человек, Чарли? Мне кажется не очень.
— Ну, в принципе, в Бога я верю, это да. Само собой не в того Бога, что сидит на беломраморном троне на облаках в окружении сонма ангелов с арфами. Скорее, я верю в Бога, являющегося частью меня самого, всех нас, представляющего собой вселенское добро. Или, возможно, наш разум. Или наше сострадание? Даже не знаю. Для меня это очень сокровенная тема. Как бы то ни было, в церковь я не хожу. Мне кажется, это было бы чистым лицемерием. Я ведь далеко не ангел.
Каструни кивнул, чуть прищурил глаза и негромко заметил:
— Это уж точно. — Затем гораздо более оживленно продолжал: — Значит, вы считаете, что добро в мире все же есть. Исконная человеческая доброта. Верите в разум. В сострадание. Но ведь всему этому есть и противоположности, Чарли, на каждый плюс приходится свой минус. День и ночь, черное и белое, добро и зло. Добро с заглавной буквы "Д" и Зло с заглавной буквы "З". А в зло вы тоже верите?
— Конечно. Да вы оглянитесь вокруг. Разве не легче поверить в зло, чем в добро?
И снова Каструни кивнул. Он заметно оживился, по-видимому сев на своего любимого конька.
— Нет, я имею в виду абсолютное зло. Самого дьявола! Да-да, того самого, с рогами! Вы верите, что внутренне люди добры, сострадательны, разумны. Вы не уверены насчет Бога, но согласны: есть что-то этакое, делающее нас лучше и добрее. А как же тогда насчет всего того булькающего, кипящего и богохульствующего в попытке сохранить равновесие? Того, что тянет нас вниз? Вы же сами говорите, что зло гораздо более очевидно, чем добро и в этом я с вами совершенно согласен.
По лицу Трэйса было видно, что он уже устал. Голова была забита совершенно непривычными мыслями, картинами, впечатлениями и идеями. Все это достаточно утомило его, но он по-прежнему хотел выслушать Каструни до конца.
— Продолжайте, — сказал он.
— Пусть воплощением человеческой доброты являлся Иисус — допустим, он был Сыном Божьим именно в этом смысле. Позволю себе заметить, что в последнем лично я не сомневаюсь: я высказываю эту мысль в форме допущения лишь затем, чтобы она стала понятной вам. Итак, предположим, Иисус явился в мир, дабы принести людям свет — если хотите «спасти» их.
Возникает вопрос: кто же тогда должен поддерживать равновесие, а, Чарли? И КАК его поддерживать?
Трэйс пожал плечами и сказал первое, что пришло ему в голову:
— Антихрист?
Каструни резко выпрямился в кресле, едва не пролив свой коньяк. Он порывисто схватил Трэйса за руки и уставился на него широко раскрытыми глазами.
— Значит вам понятна эта концепция? Был человек, который мог бы жить вечно — если бы захотел. Наделенный могуществом… Бога. Стоило бы ему только пожелать, и мы не смогли бы причинить ему никакого вреда, никто не смог бы. Тем не менее он позволил людям убить его, причем с особой жестокостью. Почему? Чтобы преподать нам урок, Чарли. Чтобы возвысить нас. Чтобы и по сей день мы помнили и верили. Понимаете?
Трэйс, конечно, мог бы и возразить, но он лишь кивнул. Лучше пусть Каструни продолжает.
— И что дальше?
Каструни выпустил его руки.
— Сатана быстро учится, и использует малейшую возможность. Иисус — Иисус как вечная жертва — явился для него тяжелейшим ударом. Люди конечно и так понимали, что зло существует — это ведь самоочевидно, как вы и сами верно заметили — но вот доказательств существования добра до появления Иисуса у них не было. И они их ПОЛУЧИЛИ! Сатана просто вынужден был чем-то ответить, причем быстро. Поэтому он тоже дал миру сына.
— Хумени?
— СЕЙЧАС Хумени! — тут же отозвался Каструни. — А поначалу появилось существо по имени Аб. Потом был Гуигос. А между ними — сколько еще было им подобных?
— Не понимаю.
— Перевоплощение! Возрождение! Это просто черный феникс, вновь и вновь восстающий из своего зловонного пепла. И именно такое возрождение мне и пришлось наблюдать в Хоразине…
Трэйс откинулся назад.
— Но это никак не объясняет сумасшествия моей матери. — Он фыркнул. — Насколько я понимаю, оно вполне могло быть и наследственным. Да скорее всего я и сам не совсем в своем уме, иначе не сидел бы здесь и не слушал все это!
— Напротив, это вполне объясняет поразившее ее безумие, — настаивал Каструни. — Чарли, она ведь была не просто изнасилована Хумени — она была совершенно опоганена — осквернена им — ей овладел сам сын сатаны. Насилию подверглось не только ее тело, а и ум и душа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87