Я согласился, мы сели на лошадей и поехали к Мухареву.
До деревни оставалось уже метров двести, когда Степанов, которому, видимо, не терпелось увидеть дзот, спросил:
- Ну так где же твоя крепость?
Признаться, я решил показать им огневые точки не только для того, чтобы удовлетворить любопытство своих товарищей, но и чтобы лишний раз проверить, насколько хорошо удалась маскировка объектов. Поэтому я ответил Степанову неопределенно:
- А ты найди, Михаил Викторович,- и указал рукой примерное направление.
Лошадей мы пустили шагом, и времени для того, чтобы хорошенько приглядеться к местности, было достаточно. Но ни Степанов, ни Казаков дзота не увидели. Мы подъезжали к нему все ближе и ближе: вот уже 100 метров осталось, вот уже 50...
Когда Степанов наконец увидел то, что искал, он был поражен - дзот стоял на совершенно открытом месте, в одном из деревенских огородов, и все-таки обнаружить его можно было только с очень небольшого расстояния. Все в точности повторилось и перед дзотом-"муравейником" в Нивках. Я смог еще раз порадоваться хорошо сделанной работе.
А через несколько дней принимать готовые объекты приехал Васильев. Он и раньше приезжал к нам несколько раз, смотрел, как продвигается работа, обычно хвалил. Мы ждали приезда комбрига с радостью - все было сделано на совесть, ничего, кроме похвал, ждать не приходилось. Иными словами, наступал час нашего триумфа.
Но триумфа не получилось. И дело не в том, что Васильев остался недоволен - напротив, понравилось ему все, и он не скрывал этого. Но то, о чем он рассказал после того, как принял объекты, места для радости по поводу собственных успехов не оставляло. А рассказал Николай Григорьевич о той обстановке, которая сложилась к концу августа в крае. Я и не предполагал, что наши дела настолько плохи.
Противник ввел в бой к этому времени такие крупные силы, что противостоять им с каждым часом становилось все труднее и труднее. Наши подразделения отходили постепенно под ударами врага в глубь края. В руки гитлеровцев попали почти все наши аэродромы, доставка с Большой земли оружия и боеприпасов прекратилась. Невозможно стало и эвакуировать тяжело раненных. Мы несли большие потери. И хоть противнику был нанесен серьезный урон - за три недели августа каратели потеряли свыше 3 тысяч солдат и офицеров только убитыми,- это дела не меняло. Гитлеровцы могли, восполняя потери, вводить в бой все новые подразделения, мы же такой возможности были лишены.
Надо было готовиться к самому последнему, самому нежелательному исходу, при котором край - на время, конечно - партизанами мог быть оставлен. Такой исход еще не предрешен, еще ведутся ожесточенные схватки, но оргтройкам дано уже указание об организации лесных лагерей, в которых могли бы укрыться от врага местные жители.
Васильев не был растерян. Как всегда, он был спокоен и тверд, как всегда, трезво анализировал и оценивал обстановку. Мучительно и настойчиво он искал наиболее верный выход из положения, которое ухудшалось буквально на глазах. Но что он мог предпринять! Соотношение сил было слишком неравным...
Я решил, что никаких сомнений относительно того, где сейчас мое место, быть не может, и тут же стал просить Николая Григорьевича отпустить меня в полк. Некоторое время он не соглашался. Но потом, задержав взгляд на сверкавшем у меня на груди новеньком ордене, широко улыбнулся и сказал:
- Ладно, уговорил. Езжай! - И, кивнув на орден, прибавил: - Жди другой.
...Так я снова оказался в 1-м полку.
* * *
Полк мой к тому времени имел далеко не такой вид, как раньше... Нет, он не был обескровлен боями. Выше я писал уже о том, что обстановка на юго-западной границе края оставалась долгое время очень спокойной, Полк таким образом не участвовал пока в боевых действиях. Но именно это стало причиной заметного уменьшения его численности: командование бригады, учитывая затишье на этом участке, отзывало из полка одно подразделение за другим. Было приказано перебросить отряд "КИМ" в направлении озера Цевло, к Холму, отряд "Отважный" на охрану колхозников, убиравших урожай. Вот несколько радиограмм из штаба бригады:
"28.7.42... По распоряжению комбрига откомандировать группу залучских партизан в 1 ОПБ - 30 чел.".
"8.8.42... Отряд к-ве 50 чел. направить немедленно Паревичи распоряжение Головая..."
"28.8.42... Дополнительно направьте 2 группы..."60
А вот выписка из "Журнала боевых действий полка":
"...9.8. - Отряд Котельникова убыл из состава полка на время боевых действий и разместился в н/п Никитине..."61
Короче говоря, полк некоторое время состоял практически из единственного отряда "Храбрый". Все это оставляло не так уж много места для оптимизма, но потом, 15 августа, вернулся из-под Пскова Седов со своим отрядом, а к 25 августа возвратился "Отважный". Был еще, правда, диверсионный отряд, но брать его в расчет, готовясь к боям с карателями, не приходилось: он использовался только по прямому своему назначению и все время находился за пределами края. Таким образом, в моем распоряжении оставались только три отряда: Н. Н. Седова, "Храбрый" и "Отважный". Не густо, но воевать можно.
Не прошло и трех дней после моего возвращения в полк, как мы получили приказ сняться с занимаемых позиций и выдвинуться в лесной массив в районе деревень Нивки - Мухарево. Нашей задачей стало прикрытие остававшейся единственной в распоряжении бригады маленькой посадочной площадки для приема самолетов около деревни Татинец. А еще через несколько дней, в самом конце августа, полк был выдвинут на одну из главных южных боевых позиций с задачей противостоять подразделениям 8-й танковой дивизии гитлеровцев, наступавшей на Партизанский край от озера Цевло.
Не успели мы еще как следует осмотреться на новом месте, как меня вызвали в штаб бригады. Располагался он тогда неподалеку, и добрался я быстро. В большом шалаше находились Васильев, Орлов, Майоров и еще два человека, которых я видел впервые. Это были заместитель начальника Ленинградского штаба партизанского движения Н. А. Алмазов и начальник оперативного отдела ЛШПД М. Ф. Алексеев. Лица собравшихся были серьезны и сосредоточенны, разговор состоялся недолгий, но насыщенный чрезвычайно.
К этому времени обстановка в крае обострилась еще более. Каратели добились успеха практически на всех участках, они стремительно продвигались в глубь нашей территории. Кругом шли тяжелые бои. На северном участке в очень трудном положении оказался полк Ефимова, он нуждался в немедленной поддержке. Мне было приказано срочно направить туда отряд "Храбрый". Но в штаб меня вызвали не за тем: такое распоряжение можно было отдать и радиограммой. Я опять получил новое назначение.
На этот раз оно не меняло резко моей судьбы, но ответственность возлагало большую:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
До деревни оставалось уже метров двести, когда Степанов, которому, видимо, не терпелось увидеть дзот, спросил:
- Ну так где же твоя крепость?
Признаться, я решил показать им огневые точки не только для того, чтобы удовлетворить любопытство своих товарищей, но и чтобы лишний раз проверить, насколько хорошо удалась маскировка объектов. Поэтому я ответил Степанову неопределенно:
- А ты найди, Михаил Викторович,- и указал рукой примерное направление.
Лошадей мы пустили шагом, и времени для того, чтобы хорошенько приглядеться к местности, было достаточно. Но ни Степанов, ни Казаков дзота не увидели. Мы подъезжали к нему все ближе и ближе: вот уже 100 метров осталось, вот уже 50...
Когда Степанов наконец увидел то, что искал, он был поражен - дзот стоял на совершенно открытом месте, в одном из деревенских огородов, и все-таки обнаружить его можно было только с очень небольшого расстояния. Все в точности повторилось и перед дзотом-"муравейником" в Нивках. Я смог еще раз порадоваться хорошо сделанной работе.
А через несколько дней принимать готовые объекты приехал Васильев. Он и раньше приезжал к нам несколько раз, смотрел, как продвигается работа, обычно хвалил. Мы ждали приезда комбрига с радостью - все было сделано на совесть, ничего, кроме похвал, ждать не приходилось. Иными словами, наступал час нашего триумфа.
Но триумфа не получилось. И дело не в том, что Васильев остался недоволен - напротив, понравилось ему все, и он не скрывал этого. Но то, о чем он рассказал после того, как принял объекты, места для радости по поводу собственных успехов не оставляло. А рассказал Николай Григорьевич о той обстановке, которая сложилась к концу августа в крае. Я и не предполагал, что наши дела настолько плохи.
Противник ввел в бой к этому времени такие крупные силы, что противостоять им с каждым часом становилось все труднее и труднее. Наши подразделения отходили постепенно под ударами врага в глубь края. В руки гитлеровцев попали почти все наши аэродромы, доставка с Большой земли оружия и боеприпасов прекратилась. Невозможно стало и эвакуировать тяжело раненных. Мы несли большие потери. И хоть противнику был нанесен серьезный урон - за три недели августа каратели потеряли свыше 3 тысяч солдат и офицеров только убитыми,- это дела не меняло. Гитлеровцы могли, восполняя потери, вводить в бой все новые подразделения, мы же такой возможности были лишены.
Надо было готовиться к самому последнему, самому нежелательному исходу, при котором край - на время, конечно - партизанами мог быть оставлен. Такой исход еще не предрешен, еще ведутся ожесточенные схватки, но оргтройкам дано уже указание об организации лесных лагерей, в которых могли бы укрыться от врага местные жители.
Васильев не был растерян. Как всегда, он был спокоен и тверд, как всегда, трезво анализировал и оценивал обстановку. Мучительно и настойчиво он искал наиболее верный выход из положения, которое ухудшалось буквально на глазах. Но что он мог предпринять! Соотношение сил было слишком неравным...
Я решил, что никаких сомнений относительно того, где сейчас мое место, быть не может, и тут же стал просить Николая Григорьевича отпустить меня в полк. Некоторое время он не соглашался. Но потом, задержав взгляд на сверкавшем у меня на груди новеньком ордене, широко улыбнулся и сказал:
- Ладно, уговорил. Езжай! - И, кивнув на орден, прибавил: - Жди другой.
...Так я снова оказался в 1-м полку.
* * *
Полк мой к тому времени имел далеко не такой вид, как раньше... Нет, он не был обескровлен боями. Выше я писал уже о том, что обстановка на юго-западной границе края оставалась долгое время очень спокойной, Полк таким образом не участвовал пока в боевых действиях. Но именно это стало причиной заметного уменьшения его численности: командование бригады, учитывая затишье на этом участке, отзывало из полка одно подразделение за другим. Было приказано перебросить отряд "КИМ" в направлении озера Цевло, к Холму, отряд "Отважный" на охрану колхозников, убиравших урожай. Вот несколько радиограмм из штаба бригады:
"28.7.42... По распоряжению комбрига откомандировать группу залучских партизан в 1 ОПБ - 30 чел.".
"8.8.42... Отряд к-ве 50 чел. направить немедленно Паревичи распоряжение Головая..."
"28.8.42... Дополнительно направьте 2 группы..."60
А вот выписка из "Журнала боевых действий полка":
"...9.8. - Отряд Котельникова убыл из состава полка на время боевых действий и разместился в н/п Никитине..."61
Короче говоря, полк некоторое время состоял практически из единственного отряда "Храбрый". Все это оставляло не так уж много места для оптимизма, но потом, 15 августа, вернулся из-под Пскова Седов со своим отрядом, а к 25 августа возвратился "Отважный". Был еще, правда, диверсионный отряд, но брать его в расчет, готовясь к боям с карателями, не приходилось: он использовался только по прямому своему назначению и все время находился за пределами края. Таким образом, в моем распоряжении оставались только три отряда: Н. Н. Седова, "Храбрый" и "Отважный". Не густо, но воевать можно.
Не прошло и трех дней после моего возвращения в полк, как мы получили приказ сняться с занимаемых позиций и выдвинуться в лесной массив в районе деревень Нивки - Мухарево. Нашей задачей стало прикрытие остававшейся единственной в распоряжении бригады маленькой посадочной площадки для приема самолетов около деревни Татинец. А еще через несколько дней, в самом конце августа, полк был выдвинут на одну из главных южных боевых позиций с задачей противостоять подразделениям 8-й танковой дивизии гитлеровцев, наступавшей на Партизанский край от озера Цевло.
Не успели мы еще как следует осмотреться на новом месте, как меня вызвали в штаб бригады. Располагался он тогда неподалеку, и добрался я быстро. В большом шалаше находились Васильев, Орлов, Майоров и еще два человека, которых я видел впервые. Это были заместитель начальника Ленинградского штаба партизанского движения Н. А. Алмазов и начальник оперативного отдела ЛШПД М. Ф. Алексеев. Лица собравшихся были серьезны и сосредоточенны, разговор состоялся недолгий, но насыщенный чрезвычайно.
К этому времени обстановка в крае обострилась еще более. Каратели добились успеха практически на всех участках, они стремительно продвигались в глубь нашей территории. Кругом шли тяжелые бои. На северном участке в очень трудном положении оказался полк Ефимова, он нуждался в немедленной поддержке. Мне было приказано срочно направить туда отряд "Храбрый". Но в штаб меня вызвали не за тем: такое распоряжение можно было отдать и радиограммой. Я опять получил новое назначение.
На этот раз оно не меняло резко моей судьбы, но ответственность возлагало большую:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94