Она, как писали раньше в газетах, еще не шагнула в поля. Поэтому ученых-генетиков очень мало.
Вообще когда говорят, что сейчас много ученых, это на самом деле значит, что в науке много проблем. А каждой проблемой занимается совсем мало ученых.
Понять, над чем работали старший Блинков и его коллеги, мог бы любой студент. В подробностях этой работы разбирались несколько тысяч специалистов. В тонкости вникали человек двести в мире, и считалось, что это много — двести человек из примерно шести миллиардов населения Земли.
Нескольким из этих двухсот лысый Витя за четыре бутылки водки погубил опытные грядки, на которых росло то, чего нет больше нигде в мире. Может быть, и Уртика сарматской принцессы была на этих грядках, и мало ли еще что.
Если бы Лысый Витя вдруг понял, что натворил, он бы, наверное, сошел с ума или попросил бы у старшего лейтенанта пистолет с одним патроном, чтобы застрелиться. Но чтобы это понять, лысому Вите надо было побольше учиться и поменьше пить водку, и начать не с будущего понедельника, а много лет назад. Но тогда это был бы другой человек, Виктор Иванович или Петрович — какое отчество у него на самом деле, лысый Витя и сам, наверное, забыл. А так он сидел и похрустывал для развлечения редиской, пока младший лейтенант описывал его три рубля монетами различного достоинства и жетон метрополитена. А потом вдруг сказал:
— Я это самое. На почве личных неприязненных отношений.
Слова были чужие. Лысый Витя говорил, как будто читал по бумажке.
— И с кем же? — улыбнулся младший лейтенант.
Вопрос оказался для Вити сложным. Видно, те, кто его подучивали, сказали только в общих чертах, мол, с одного меньше спрос, в случае чего говори: я сам решил стекла побить, на почве личных неприязненных отношений. А уж с кем у него эти неприязненные отношения, Витя должен был сам сообразить. И он сидел и соображал, как будто у него спросили бином Ньютона. Даже перестал жевать свою редиску, чтобы не отвлекаться.
— А со всеми, — решил, наконец, лысый Витя и показал ученым кукиш. Старшему Блинкову, Розе Моисеевне, Николаю Николаевичу, Гале и Виталию и другим — один большой грязный кукиш.
Лысого Витю увезли, и научные сотрудники так же молча, как просидели все это время, стали выходить из бытовки. У двери получилась очередь.
— Поезжай домой, я задержусь, — сказал старший Блинков, не спрашивая, что здесь делает единственный сын. А здороваться было бы глупо, когда полчаса поглядывали друг на друга из разных углов.
— Нет, я с тобой. Сейчас только Бориса Владимировича догоню и приду, — Блинков-младший норовил выскочить в щель между Розой Моисеевной и дверным косяком, но щели не было.
— Борис Владимирович это кто? — успел спросить старший Блинков.
За Розой Моисеевной выходила Галя, щель рядом с ней оставалась такая, что можно было пройти как на параде, и Блинков-младший воспользовался моментом.
— Старший лейтенант! — крикнул он, уже выскочив из бытовки. — Он ничего, нормальный!
Нормальный старший лейтенант не уехал со своими — Блинков-младший видел в окно и примерно заметил, куда он пошел. В сад он пошел, и это было само по себе интересно: не в контору к Эдуарду Андреевичу, не на место преступления, а в сад. Что делать в саду милиционеру?
Оказалось — гулять. Вот так похаживать, посвистывать и пощелкивать себя по штанине прутиком.
— Что, явился на разбор полетов? — спросил Борис Владимирович. Между прочим, не оглядываясь, а Блинков-младший подошел к нему сзади.
— Ага. Интересно же, — Блинков-младший догнал Бориса Владимировича и пошел рядом. — Давно вы меня заметили?
— Шаги услышал давно. Сопение немножко позже. И еще: когда тебе интересно, ты вот так сербаешь, — Борис Владимирович сделал звук, как будто хлебал горячее. — Слюни, наверное, бегут.
— Не замечал, — сказал Блинков-младший самым сухим тоном из маминого воспитательного набора.
— Ну конечно! — сказал как похвалил Борис Владимирович. Мол, если бы замечал, тогда точно исправил бы свой отдельный недостаток, в чем лично я не сомневаюсь. Одно слово — нормальный был старший лейтенант.
— А я бы мог сразу догадаться про Витю, — признал еще одно свое упущение Блинков-младший. — Он же погоню устроил, как вор сам кричит «Держи вора!». Отвлечь от себя внимание. А я знал, что он гоняется непонятно за кем.
— За мужчиной кавказской внешности в возрасте от тридцати до тридцати пяти лет, рост метр семьдесят пять, без особых примет, — добавил Борис Владимирович. — Он же успел показания дать, Витя. Проходил как главный свидетель. Только я ведь тоже не подумал насчет «Держи вора!». Я орудие искал. Камней нет, грабли эти мне с самого начала казались пустышкой. Грабли как грабли. Кто-то поработал и оставил. Обедать пошел. А главное, не успел бы один человек с граблями. Не управился бы за сорок минут. И звона никто не слышал, а если бить по стеклам, должно же было звенеть.
— Он по рамам бил, — вставил Блинков-младший.
— Ну да. По рамам тупым тяжелым предметом. А стекла падали в оранжерею, на зелень — почти не слышно. Я и углы нашел, по которым били, и волокна от мешковины. Только я думал, это была обернутая мешковиной кувалда. Я, если честно, в сарай шел искать кувалду, хотя когда ты рассказал про шасси, было подозрение. А уж когда увидел: стоит это шасси, борта обиты мешковиной… Так что, Дима, органы перед тобой в долгу, — почти серьезно закончил Борис Владимирович. — Хочешь, благодарность в школу напишем?
— Ага, — поддакнул Блинков-младший. — И еще фотокарточку в журнале «Пионер» и фотоаппарат «Зоркий».
— А ты, Дима, тонкий человек! — восхитился Борис Владимирович. — С чувством юмора. А про «Зоркий»-то кто тебе рассказал?
— Да маме на службе чуть что — дарят фотоаппарат «Зоркий» или часы «Слава». Старые, то есть новые, но давно лежат. Все никак раздарить не могут, — тонко похвастался мамой Блинков-младший.
Борис Владимирович молча отогнул рукав тужурки, и они посмеялись, чувствуя себя тонкими людьми. Часы у него были, само собой, «Слава», а то бы не показал.
— Часы «Слава», фотоаппарат «Зоркий», хрустальная ваза, — перечислил Борис Владимирович милицейский подарочный фонд, — А мама твоя не у нас служит?
Блинков-младший сказал: в контрразведке, нет, не сочиняю, подполковник, окончила высшие курсы в Новосибирске, но полковника ей скорее всего не дадут, чтобы не создавать у мужчин комплекса неполноценности. А Борис Владимирович сказал, что лично у него нет ни одной знакомой женщины выше майора. Потом Блинков-младший спросил, почему Борис Владимирович не уехал со своими, а он сказал: дежурство закончилось, живу здесь рядом, остался погулять.
И все, и говорить им стало не о чем, потому что приключение закончилось, а чтобы разговаривать просто так, они были слишком разными, хотя и симпатичными друг другу людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Вообще когда говорят, что сейчас много ученых, это на самом деле значит, что в науке много проблем. А каждой проблемой занимается совсем мало ученых.
Понять, над чем работали старший Блинков и его коллеги, мог бы любой студент. В подробностях этой работы разбирались несколько тысяч специалистов. В тонкости вникали человек двести в мире, и считалось, что это много — двести человек из примерно шести миллиардов населения Земли.
Нескольким из этих двухсот лысый Витя за четыре бутылки водки погубил опытные грядки, на которых росло то, чего нет больше нигде в мире. Может быть, и Уртика сарматской принцессы была на этих грядках, и мало ли еще что.
Если бы Лысый Витя вдруг понял, что натворил, он бы, наверное, сошел с ума или попросил бы у старшего лейтенанта пистолет с одним патроном, чтобы застрелиться. Но чтобы это понять, лысому Вите надо было побольше учиться и поменьше пить водку, и начать не с будущего понедельника, а много лет назад. Но тогда это был бы другой человек, Виктор Иванович или Петрович — какое отчество у него на самом деле, лысый Витя и сам, наверное, забыл. А так он сидел и похрустывал для развлечения редиской, пока младший лейтенант описывал его три рубля монетами различного достоинства и жетон метрополитена. А потом вдруг сказал:
— Я это самое. На почве личных неприязненных отношений.
Слова были чужие. Лысый Витя говорил, как будто читал по бумажке.
— И с кем же? — улыбнулся младший лейтенант.
Вопрос оказался для Вити сложным. Видно, те, кто его подучивали, сказали только в общих чертах, мол, с одного меньше спрос, в случае чего говори: я сам решил стекла побить, на почве личных неприязненных отношений. А уж с кем у него эти неприязненные отношения, Витя должен был сам сообразить. И он сидел и соображал, как будто у него спросили бином Ньютона. Даже перестал жевать свою редиску, чтобы не отвлекаться.
— А со всеми, — решил, наконец, лысый Витя и показал ученым кукиш. Старшему Блинкову, Розе Моисеевне, Николаю Николаевичу, Гале и Виталию и другим — один большой грязный кукиш.
Лысого Витю увезли, и научные сотрудники так же молча, как просидели все это время, стали выходить из бытовки. У двери получилась очередь.
— Поезжай домой, я задержусь, — сказал старший Блинков, не спрашивая, что здесь делает единственный сын. А здороваться было бы глупо, когда полчаса поглядывали друг на друга из разных углов.
— Нет, я с тобой. Сейчас только Бориса Владимировича догоню и приду, — Блинков-младший норовил выскочить в щель между Розой Моисеевной и дверным косяком, но щели не было.
— Борис Владимирович это кто? — успел спросить старший Блинков.
За Розой Моисеевной выходила Галя, щель рядом с ней оставалась такая, что можно было пройти как на параде, и Блинков-младший воспользовался моментом.
— Старший лейтенант! — крикнул он, уже выскочив из бытовки. — Он ничего, нормальный!
Нормальный старший лейтенант не уехал со своими — Блинков-младший видел в окно и примерно заметил, куда он пошел. В сад он пошел, и это было само по себе интересно: не в контору к Эдуарду Андреевичу, не на место преступления, а в сад. Что делать в саду милиционеру?
Оказалось — гулять. Вот так похаживать, посвистывать и пощелкивать себя по штанине прутиком.
— Что, явился на разбор полетов? — спросил Борис Владимирович. Между прочим, не оглядываясь, а Блинков-младший подошел к нему сзади.
— Ага. Интересно же, — Блинков-младший догнал Бориса Владимировича и пошел рядом. — Давно вы меня заметили?
— Шаги услышал давно. Сопение немножко позже. И еще: когда тебе интересно, ты вот так сербаешь, — Борис Владимирович сделал звук, как будто хлебал горячее. — Слюни, наверное, бегут.
— Не замечал, — сказал Блинков-младший самым сухим тоном из маминого воспитательного набора.
— Ну конечно! — сказал как похвалил Борис Владимирович. Мол, если бы замечал, тогда точно исправил бы свой отдельный недостаток, в чем лично я не сомневаюсь. Одно слово — нормальный был старший лейтенант.
— А я бы мог сразу догадаться про Витю, — признал еще одно свое упущение Блинков-младший. — Он же погоню устроил, как вор сам кричит «Держи вора!». Отвлечь от себя внимание. А я знал, что он гоняется непонятно за кем.
— За мужчиной кавказской внешности в возрасте от тридцати до тридцати пяти лет, рост метр семьдесят пять, без особых примет, — добавил Борис Владимирович. — Он же успел показания дать, Витя. Проходил как главный свидетель. Только я ведь тоже не подумал насчет «Держи вора!». Я орудие искал. Камней нет, грабли эти мне с самого начала казались пустышкой. Грабли как грабли. Кто-то поработал и оставил. Обедать пошел. А главное, не успел бы один человек с граблями. Не управился бы за сорок минут. И звона никто не слышал, а если бить по стеклам, должно же было звенеть.
— Он по рамам бил, — вставил Блинков-младший.
— Ну да. По рамам тупым тяжелым предметом. А стекла падали в оранжерею, на зелень — почти не слышно. Я и углы нашел, по которым били, и волокна от мешковины. Только я думал, это была обернутая мешковиной кувалда. Я, если честно, в сарай шел искать кувалду, хотя когда ты рассказал про шасси, было подозрение. А уж когда увидел: стоит это шасси, борта обиты мешковиной… Так что, Дима, органы перед тобой в долгу, — почти серьезно закончил Борис Владимирович. — Хочешь, благодарность в школу напишем?
— Ага, — поддакнул Блинков-младший. — И еще фотокарточку в журнале «Пионер» и фотоаппарат «Зоркий».
— А ты, Дима, тонкий человек! — восхитился Борис Владимирович. — С чувством юмора. А про «Зоркий»-то кто тебе рассказал?
— Да маме на службе чуть что — дарят фотоаппарат «Зоркий» или часы «Слава». Старые, то есть новые, но давно лежат. Все никак раздарить не могут, — тонко похвастался мамой Блинков-младший.
Борис Владимирович молча отогнул рукав тужурки, и они посмеялись, чувствуя себя тонкими людьми. Часы у него были, само собой, «Слава», а то бы не показал.
— Часы «Слава», фотоаппарат «Зоркий», хрустальная ваза, — перечислил Борис Владимирович милицейский подарочный фонд, — А мама твоя не у нас служит?
Блинков-младший сказал: в контрразведке, нет, не сочиняю, подполковник, окончила высшие курсы в Новосибирске, но полковника ей скорее всего не дадут, чтобы не создавать у мужчин комплекса неполноценности. А Борис Владимирович сказал, что лично у него нет ни одной знакомой женщины выше майора. Потом Блинков-младший спросил, почему Борис Владимирович не уехал со своими, а он сказал: дежурство закончилось, живу здесь рядом, остался погулять.
И все, и говорить им стало не о чем, потому что приключение закончилось, а чтобы разговаривать просто так, они были слишком разными, хотя и симпатичными друг другу людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45