— Ну, посидишь с пособием по безработице.
— А вот и нет. «Хмель» знаешь, что обещает? Всем, кто к ним перейдет, зарплата в пять раз выше. Прямо по старой ведомости, автоматом.
— Ренегат.
— Карась-идеалист.
Блинков-младший сам удивился тому, что так много узнал. Десять минут — и по этим обрывкам все ясно. Кроме прищипывания клубники. Блинок — понятно кто, опытные грядки — его с Николаем Николаевичем и Розой Моисеевной. А луноход — это милицейская машина, Блинков-младший догадался. Кстати, машинка Николая Александровича не понадобилась. Хорош бы он был с этой дурацкой машинкой, когда у людей сварились опытные грядки.
Оставалось пооколачиваться у директора и послушать, о чем будут говорить бизнесмены из «Сильного хмеля». Если они, конечно, приедут, как рассчитывал Николай Александрович.
Пооколачиваться у директора — это запросто. Само собой, не для всех. Но для человека, который в несознательном возрасте обдул директору габардиновый костюм, и директор вспоминает об этом при каждой встрече, — запросто.
Уж кажется, что там идти до конторы — десять минут. Но, видно, в гороскопе Блинкова-младшего сегодня сошлись воинственный Марс и жуликоватый бродяга и торгаш Меркурий. Они посовещались и устроили Блинкову-младшему новую пакость.
Из-за поворота вылетел лысый Витя, опять размахивая своими граблями. Отполированные зубцы сверкали, как восемь ножей. На этот раз лысый Витя взял подкрепление, человек пять в синих халатах технического персонала. Подкрепление трусило за ним, соблюдая дистанцию, чтобы не попасть под грабли.
— Поймал! — безо всякой фантазии вопил особо вредный служитель, устремляясь к Блинкову-младшему.
Блинков-младший совершенно не испугался. Среди бежавших за лысым Витей был раненый в Чечне десантник Всеволод, который готовился поступать в Университет и прямо хвостом ходил за старшим Блинковым. Всеволод мог объяснить лысому Вите, что он заблуждается насчет сына Олега Николаевича.
Блинков-младший даже позлорадствовал, представляя себе, как бывший десантник будет это все объяснять. Быстро. Доходчиво. Возможно, с легкими телесными повреждениями.
Маленькая толпа с вертолетно крутящимися над нею граблями накатывала, Блинков-младший помахал Всеволоду рукой…
И все свернули на боковую дорожку.
— Пойма-а-ал! — гнул свое лысый Витя.
Непонятная погоня сразу же скрылась за деревьями. Блинкову-младшему показалось, что в последний момент перед тем, как повернуть, лысый Витя посмотрел на него тяжелым запоминающим взглядом.
Директора Ботанического сада Эдуарда Андреевича всегда показывали по телевизору к Восьмому марта. В Ботанический сад приезжала телебригада с телеведущим, телеоператором, телегримером, который припудривал носы Эдуарду Андреевичу и телеведушему специальной телепудрой, чтобы носы не блестели. Ну и, само собой, с телеводителем, который их привозил в телемашине.
— Уважаемые телезрители, — говорил в телекамеру припудренный Эдуард Андреевич, — работники Ботанического сада сделали хороший подарок москвичкам к Международному женскому дню. Они заготовили двести пятьдесят тысяч штук тюльпанов.
И больше сказать ему было, в общем, нечего. Но телеведущим не нравилось, что Эдуард Андреевич так ясно и коротко все сказал. Они говорили:
— Эдуард Андреевич, это все правильно, но ужасно скучно. На вас, любезнейший Эдуард Андреевич, смотреть — мухи дохнут. Вы лучше просто, своими словами, расскажите, как вы тут работаете в Ботаническом саду, какие у вас трудности и радости. А потом я вас спрошу: «А много у вас тюльпанов, всем хватит?», а вы мне: «Двести пятьдесят тысяч!»
— Молодой человек, — отвечал телеведущему Эдуард Андреевич. — Тридцать лет назад я стал директором Ботанического сада, и снимать телепередачу к Восьмому марта ко мне приехал молодой телеведущий. Тогда были другие времена. Тогда очень заботились о том, чтобы люди в телевизоре говорили не своими словами, а нужными словами. Поэтому молодой телеведущий привез бумагу, в которой было написано, что я должен сказать.
И Эдуард Андреевич доставал эту историческую бумагу. «Уважаемые телезрители, — было написано там. — Работники Ботанического сада сделали хороший подарок москвичкам к Международному женскому дню. Они заготовили двести пятьдесят тысяч штук тюльпанов».
— С тех пор я тридцать лет повторяю эти слова, — торжественно говорил Эдуард Андреевич, сверкая очками. — И еще никто не сказал, что я шучу, лгу или кого-нибудь оскорбляю. Все говорят: «Как вы солидно выступили. Ясно и коротко». А тот молодой телеведущий теперь ваш телеминистр.
Такой осторожный был этот Эдуард Андреевич.
Так он и разговаривал у себя в кабинете с милицейским старшим лейтенантом. В стиле «Уважаемые телезрители» и так далее — повторять, надеюсь, не надо.
В конторе, кроме них двоих, совершенно никого не было. Все ушли к оранжерее помогать или просто сочувствовать. И Эдуард Андреевич там успел побывать. У него порезанные пальцы, большой и указательный (на правой руке, если это кому-нибудь интересно), были толсто перебинтованы и торчали, как рогатка. Из этой рогатки он все время целился в старшего лейтенанта.
— Уважаемый товарищ старший лейтенант, — говорил Эдуард Андреевич и целился. Казалось, он сейчас наденет на пальцы резинку и стрельнет в милиционера бумажной пулькой. — Я как директор несу ответственность за нормальное функционирование вверенного мне хозяйства. Естественно, что когда бой стекла оранжерейного пятимиллиметрового составляет четыре с половиной тысячи квадратных метров, это ненормальное функционирование. И тут уже часть моей ответственности ложится на вас. Если вы найдете правонарушителей, мы сможем взыскать с них стоимость умышленно испорченного имущества и восстановить нормальное функционирование.
— Будем искать, — уныло говорил старший лейтенант.
— Нет, я хочу, чтобы вы осознали, — напирал Эдуард Андреевич. — Я как директор несу ответственность за нормальное функционирование…
На Блинкова-младшего они только посмотрели — и все. Как будто муха залетела. Старший лейтенант, наверное, решил, что это директорский внук, а директору и решать было не надо, он знал, что это блинковский сын. Даже не спросил: «Что тебе, Митя?»
Блинков-младший сел у двери на стул для самых скромных посетителей и достал машинку Николая Александровича. У вас, мол, свои, большие и важные дела, а у меня свои, маленькие и неважные. Кричать я не кричу, в уборную не прошусь, и можете не обращать на меня внимания.
Между тем старший лейтенант уже третий раз выслушал, что Эдуард Андреевич несет ответственность за нормальное функционирование. Неизвестно, сколько раз он это выслушал до того, как пришел Блинков-младший, только терпение у него лопнуло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45