…«с мальчиком (один чел.)», – добавил полковник и расписался.
– Вопрос решен? – спросил он у сержанта. Тот сморщился и молча кивнул.
– Вот они, богатеи! Всю милицию скупили! – прокомментировала это событие вредная смотрительница.
Не обращая на нее внимания, Ларисик и «М. Е. Демидова с мальчиком (один чел.)» прошествовали в зал.
Старинная музейная дверь закрылась за ними.
Выставка еще не была оформлена до конца. Кое-где на стенах висели только наклеенные бумажки с названиями картин, кое-где картины без названий. Посреди зала стояла перепачканная побелкой стремянка. Видимо, именно ею и оборвал провода сигнализации растяпа монтер.
– А вон проводки, – сказала маме Ларисик. Она указывала в угол, где сходились стены и
потолок. Скрутки на проводах, обмотанные синей изоляцией, сразу бросались в глаза.
– Гога, подтащи мне лестницу, – скомандовала мама, – а то я испачкаться боюсь.
Стремянка была старая-престарая, деревянная: две лестницы, соединенные в букву «А». Блинков-младший не знал, как к ней подступиться. С какой стороны ни возьмешь, неудобно. В конце концов он встал между ножками буквы «А», взялся левой рукой за перекладину левой лестницы, правой – за перекладину правой, приподнял…
Верх стремянки перевесил, и она пошла, пошла валиться прямо на Ларисика! А та, вместо того чтобы отскочить, закрыла лицо руками. Хорошо, что мама успела подбежать к Блинкову-младшему и помочь. Вдвоем они легко подтащили стремянку к нужному углу.
– Наверное, вот так он и оборвал проводки, – переводя дух, заметила Ларисик.
– Наверное, – согласилась мама. – А откуда стало известно, что их оборвал монтер?
– А кто еще? – изумилась Ларисик. – Приходил монтер, возился здесь и, кстати, с ужасным грохотом уронил эту самую стремянку. Я вела экскурсию в соседнем зале. Прибегаю, а тут уже Клавдия Ивановна, смотрительница. Вы ее видели, бдительная старушонка: «Ходют всякие, а потом картины пропадают», – передразнила вредную смотрительницу Ларисик. – Она мне и наябедничала, только не сразу, а на следующий день. Я спрашиваю: «Что же вы раньше молчали?» А она: «Мне за это не плотют»… Директору я все рассказала, но мы даже не стали жаловаться на этого монтера. Ясно же, что он случайно перепутал проводки.
– Разумеется, случайно, – поддакнула мама. – Если бы он работал на грабителей, то музей обнесли бы в ту же ночь.
– Извините, что сделали бы с музеем? – не поняла Ларисик.
Мама смутилась.
– Обнесли – значит обворовали… У нас охрана из бывших сотрудников спецслужб. Надежные, честные люди. Но, понимаете, они всю жизнь ловили бандитов и сами часто говорят, как бандиты. А жаргонные словечки так прилипчивы!
– Ничего, это даже придает речи определенный шарм, – успокоила маму Ларисик. – Значит, вы тоже думаете, что монтер не имеет никакого отношения к этой краже?
– Разумеется, – еще раз согласилась мама. Блинков-младший проследил за ее взглядом.
Мама примерялась глазами то к стремянке, то к месту, где были оборваны провода. Верхняя перекладина лестницы не доставала туда метра на полтора. Выходит, чтобы оборвать проводок стремянкой, монтер должен был поднять ее на полтора метра от пола. Но и тогда это было бы невозможно. Провода плотно прилегали к стене, а у стремянки наверху не было никаких торчащих железок.
А вот подняться на стремянку и оборвать проводки НЕ СЛУЧАЙНО, А НАРОЧНО мог бы и самый невысокий человек.
– Спасибо, Гога. Иди, посмотри картины, – сказала мама, одергивая платье. Все-таки оно было очень короткое. Мама стеснялась залезать в нем на лестницу.
Блинков-младший отошел к привезенным из Германии шедеврам. Нельзя сказать, чтобы они ему понравились. Какие-то люди с плоскими синими лицами, играющие на непонятных инструментах, непохожие пейзажи, всадники, несущиеся верхом на гимнастических конях. Надписи на табличках сообщали, что картинам лет по восемьдесят и еще больше.
– Какие у вас туфельки! – восхитилась Ларисик.
– Ничего особенного. «Труссарди», – равнодушно ответила мама.
Скосив глаза в их сторону, Блинков-младший увидел контрразведчицу за работой. Мама стояла на стремянке так высоко, что понравившиеся Ларисику туфельки были у той перед глазами. Ларисик и смотрела на туфельки. А мама блестящими маникюрными кусачками щелк-щелк – и оттяпала кончики скруток вместе с изоляцией. Это для экспертизы, понял Блинков-младший. Специалисты посмотрят и узнают, порваны были провода или перерезаны, и если перерезаны, то каким инструментом.
Скрутки были длинные, сантиметра по два. Мама только немного их подрезала. Если бы Блинков-младший не видел, как она орудует кусачками, то и не заметил бы, что скрутки чуть-чуть укоротились. А увлеченная туфельками Ларисик и головы не подняла.
– Ну как? – спросила она. – Какие там проводки соединены, правильные или неправильные?
Маму проводки уже не интересовали. Она узнала все, что нужно.
– Я не поняла, – призналась она. – У нас дома сигнализация сделана разноцветными проводами. Там я сразу бы увидела, если что-то перепутано. А здесь все закрашено побелкой. Но знаете, Ларисик, я думаю, что вы и ваш директор можете спать спокойно. Вряд ли вор был настолько аккуратен, что замотал проводки изоляцией. Это сделал мастер. А вор бы скрутил их кое-как.
Ларисик ужасно обрадовалась, что можно не объясняться с милицией и спать спокойно. Она сразу же забыла о проводках и стала, по ее собственному выражению, приобщать гостей к прекрасному.
Глава VI
ПРИОБЩЕНИЕ К «КОЗЕ С БАЯНОМ» И ДРУГОМУ ПРЕКРАСНОМУ
(Эту главу читать необязательно. Если кому-то неохота приобщаться, то и не надо)
Специально для «Гогочки» Ларисик начала свой рассказ издалека. В незапамятные времена древний человек поднял остывший уголек от костра и нарисовал на стене пещеры оленя или, может быть, медведя. Получилось неважно. А человеку хотелось, чтобы его зверь вышел как живой. Он верил в то, что если получше нарисовать картинку и ткнуть в нее копьем, то на охоте ему посчастливится убить настоящего зверя.
С тех пор художники старались, чтобы животные, люди и вещи на их рисунках были как настоящие. Они изобрели краски и научились их смешивать, открыли светотень и законы перспективы, технику живописи маслом и акварелью, изучили анатомию людей и животных.
Когда все было изобретено, открыто и изучено, начались столетия расцвета классической живописи. Картины стали похожи на жизнь, насколько это вообще возможно. Они были даже лучше, чем жизнь. Ведь художники не изображали грязь и мусор, уличную вонь средневековых городов и язвы нищих. Даже смерть на их картинах была не отвратительна, а полна достоинства.
А потом изобрели фотографию. Художники сразу же оказались в положении бегуна, которого обогнал велосипедист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44