Я об Охотнике рассказ еще иначе
Слыхал; гласит он так:
Сокольничий поймал раз Коршуна; удаче
Нежданной радуясь, бедняк
Подносит Королю диковинку такую:
Подобный случай раз бывает в сотню лет,
И средь сокольничих он зависти предмет.
Придворных растолкав толпу густую,
Охотник наш так рвеньем увлечен,
Как никогда доселе не был он.
Ведь он не просто дар принес, а совершенство,
И уж возможного в сем мире ждал блаженства.
Но птица, знать, была еще дика:
Когтями крепкими, как будто бы из стали,
Она хватает за нос бедняка.
Он стал кричать; все хохотали,
Король и двор; и как сдержать тут смех?
Я б ни за что своей не уступил здесь части.
Что папа может в смехе видеть грех,
Не спорю. Но когда б Король лишен был власти
Смеяться, то, на мой, конечно, взгляд,
Быть счастлив мог бы он навряд.
Смех даже и богам дает отраду,
И, несмотря на множество забот,
Юпитер, а за ним бессмертных весь народ,
Смеялся, как гласит преданье, до упаду,
Когда, хромая, пить поднес ему Вулкан.
Разумно ли иль нет здесь боги поступали,
Но кстати изменил я басни план,
И если в баснях дело все в морали,
То много ль из нее мы нового узнали?
Ведь с древности до наших дней
Всегда бывало больше, без сомненья,
Глупцов сокольничих, чем королей,
Которым было бы не чуждо снисхожденье.
Н. Юрьин.
Сам Лафонтен называет автором этой басни Пильпая, т. е. Бидпая (прим. к б. 140); но басня индийского мудреца, на которую он ссылается, имеет с ней мало общего. -Принц Людовик Франциск Конти (1664-1709), которому посвящена басня, был другом и покровителем Лафонтена.
226. Лисица, Мухи и Еж
(Le Renard, les Mouches et le Herisson)
Раз хитрую и ловкую Лисицу,
Лесных трущоб старинную жилицу,
Охотник ранил. Та, спасаясь от беды,
И в бегстве лишь ища себе защиты,
Упала в грязь; на крови же следы
К Лисе крылатые слетелись паразиты,
Носящие у нас названье Мух.
Свою судьбу клянет Лисица вслух:
За что ей послано такое огорченье,
Живою отданной быть Мухам на съеденье?
"Как! мне их жертвой стать! Ведь из лесных
зверей
Я всех искусней и хитрей!
Давно ли стала я таким желанным блюдом?
И для чего мне дан мой хвост?
Ужель он превратился чудом
В тяжелый и ненужный мне нарост?
Скорее сгинь, зверек презренный из презренных!
Иль мало тварей есть ничтожных и смиренных?
Зачем ты к ним не пристаешь?"
Тут живший по соседству Еж
(В моих стихах лицом является он новым)
Лисице пожелал помочь; и вот
Грозит он истребить прожорливый народ.
- Ведь стоит иглам лишь работу дать ежовым,
И плохо твоему достанется врагу.
Охотно я тебе, соседка, помогу.
-Ах, что ты! - говорит Лисица другу,
Плохую ты окажешь мне услугу.
Оставь их кончить свой обед:
Они уж сыты все, - на смену им, другая,
Еще прожорливей, могла б явиться стая.
В таких созданьях недостатка нет,
Влеченью жадности одной покорных;
Мы средь чиновников их сыщем и придворных,
Коль скоро, Аристотелю вослед,
Мы применим смысл басни этой к людям.
Особенно найдем их много мы, коль будем
Искать в стране своей....
Их стая тем спокойней, чем сытей.
Н. Юрьин.
Басня заимствована из Риторики Аристотеля, который приписывает ее Эзопу.
227. Амур и Безумие
(L'Amour et la Folie)
В Амуре все о тайне говорит:
И факел, и колчан его, и стрелы,
И детский вид.
Мы были бы, пожалуй, слишком смелы,
Когда б задумали, начав издалека,
Исчерпать сей предмет во всем его значеньи.
Я лучше расскажу про приключенье,
Которое несчастного божка
Заставило свое утратить зренье.
Своим я складом речь об этом поведу;
А можно ли его постигшую беду
За благо счесть для нас, влюбленный пусть
рассудит:
Здесь мненья моего не будет.
Амур с Безумием играли вместе раз
В те дни, когда еще лишен он не был глаз.
Они заспорили. Для разрешенья спора
Амур совет богов созвать готов;
Безумье ж, потеряв терпенье скоро,
Ударило его - и был удар таков,
Что больше не видать уже Амуру света.
Венера об отмщении вопит:
И Женщина, и мать, она про дело это
Повсюду громко так кричит,
Что и Юпитер сам, и Немезида,
И судьи адские, ну, словом, весь их круг,
От крика ошалели вдруг.
Послушаешь ее, так велика обида:
Без палочки ее сынок
Теперь ни шагу уж не ступит.
В чем он отраду бы найти отныне мог?
И чем Безумие вину свою искупит?
Все было взвешено у жителей небес,
И польза общая, и частный интерес;
И после долгого раздумья
Сошлися на решеньи все таком:
Навеки присудить Безумье
Божку любви служить проводником.
Н. Юрьин.
Содержание басни-у собирателя басен Федра, новейшего латинского поэта, иезуита Жана Коммир (1625-1702), профессора теологии, сделавшегося известным своим "сборником латинской поэзии" (1678), а также у французской поэтессы Луизы Лаббе (1526-1566), в ее аллегорическом сочинении "Спор Любви и Безумия". Лаббе, прозванная по мужу, имевшему в Лионе канатную фабрику, "прекрасной канатчицей", прославилась в свое время между прочим тем, что в мужском костюме участвовала в осаде Перпиньяна.
228. Ворон, Газель, Черепаха и Крыса
(Le Corbeau, la Gazelle, la Tortue et le Rat)
Г-?е де ла Саблиер
Я вам мечтал в стихах воздвигнуть храм,
Хотaл, чтоб он, как мир, был долговечен.
Успех мне был искусством обеспечен,
Которым мы обязаны богам,
И именем богини той, что в храме этом
Была бы поклонения предметом,
Над входом начертал бы я слова
Такие: "Здесь дворец священный божества:
Одной Ириды здесь царят законы",
Хотя совсем не той, что служит у Юноны.
Ворон, Газель, Черепаха и Крыса
Не только что Юнона, - царь богов
Ириде этой сам служить бы был готов.
На своде,-чтоб покрыть богиню вечной славой,
Представил бы Олимп я величавый,
Ирида же средь всех сияла бы в лучах.
Изобразил бы жизнь ее я на стенах.
Любезней отыскать не мог бы я предмета,
Хотя событий здесь таких и не найти,
Что потрясти могли бы страны света,
Иль к разрушенью царств великих привести.
А в глубине дворца ее изображенье
Стояло бы: я отразил бы в нем
Ее черты, улыбку, выраженье,
Все, чем она приводит в восхищенье,
И чем пленяет всех, не думая о том.
Не только смертных я, - героев, полубогов
Представил бы у ног ее... богов самих!
Что поклоненье вызывает у других,
То ей приносит дань среди ее чертогов,
Пред алтарем ее священным. Из очей
-Хоть их изобразить мне было б очень трудно
Ее душа должна светиться чудно,
Безмерно нежная, - но только для друзей.
Однако выразить всего трудней, не скрою,
Ее небесный ум, что сочетать сумел
Всю прелесть женскую с мужскою красотою.
О ты, Ирида! ты, богиня, - чей удел
Распространять на всех свое очарованье,
Кого, как и себя, естественно любить
(Хоть при дворе твоем слова любви в изгнаньи,
Но их, в значении другом, употребить
Решаюсь я), позволь когда-нибудь поэту
Осуществить в стихах затею эту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67