Она произносит две фразы.
Поворачивается к Слюсаревой, которая переводит на шведский:
— Detta ar min anledning. Detta ar min historia.
Снова Граяускас. Она смотрит на подружку и произносит еще две фразы:
— Надеюсь, что когда вы будете это смотреть, того, о ком идет речь, уже не будет в живых. И он успеет пережить то, что по его вине пережила я. Стыд.
Они говорят долго, строго по порядку: несколько слов по-русски, затем то же самое — на ломаном шведском. Они говорят так, что понятно каждое слово.
Эверт Гренс сидел перед экраном двадцать минут.
Он слышал и видел то, чего не было.
Все перевернулось: из преступницы она стала жертвой, из террористки — женщиной, над которой надругались.
Он встал и шваркнул ладонью по столу, как привык делать. До боли сжал кулак, колотил им по столу и кричал.
Бывает так, что больше ничего не остается.
Я только что был там.
Я говорил с Леной.
Ну а это? Это-то кто ей расскажет?!
Она не заслужила, чтобы слышать такое.
Пойми!
Она никогда об этом не узнает.
Он громко кричал, он чувствовал в горле комок, который причинял боль, и мог избавиться от него только криком. Тогда боль прекратится.
Он повернулся, посмотрел на мигающий экран и перемотал кассету на начало.
— Надеюсь, что когда вы будете это смотреть, того, о ком идет речь, уже не будет в живых. И он успеет пережить то, что по его вине пережила я. Стыд.
Гренс прослушал первую фразу еще раз, затем снова перемотал кассету. Перед глазами возникла картинка из морга: они лежат на полу рядом, у нее руки подвернуты под тело, Бенгт голый, с отстреленными гениталиями и дыркой на месте глаза.
Если бы ты хоть признался, что знаешь ее.
Бенгт, черт возьми!
Она же тебя спрашивала.
Если бы ты тогда просто ответил.
Если бы сказал, что знаешь ее.
Тогда ты, может быть, был бы сейчас жив.
Может, этого бы хватило.
Того, что ты увидел ее. Что ты все понял.
Несколько секунд он колебался, а потом нажал на кнопку «REC». Он должен стереть то, что он только что видел. Запись надо уничтожить.
Но ничего не получилось.
Снова нажал на ту же кнопку, но ничего не вышло. Видеомагнитофон не включался.
Он вынул черную кассету из гнезда и взглянул на ее обратную сторону. Так и есть! Защитные язычки сломаны. Они сделали все возможное, чтобы их рассказ не пропал бесследно.
Эверт Гренс оглянулся вокруг.
Он знал, что ему делать.
Встал, сунул кассету в карман и вышел из комнаты.
Полночь давно миновала, а Лена Нордвалль все стояла у раковины в кухне и мыла четыре чашки, которые по-прежнему хранили аромат кофе.
Она полоскала их горячей водой. Потом холодной. Потом снова горячей. Горячей-холодной, горячей-холодной. Она мыла их целых полчаса, пока наконец не почувствовала, что собралась с силами, чтобы оставить их в покое. Она вытерла их насухо. Затем сменила кухонное полотенце на свежее: ей хотелось, чтобы кругом был порядок, так она чувствовала себя увереннее. Поставила чашки на стол, и они засияли так, что отблески запрыгали аж на потолке.
Тогда она сгребла их и швырнула о стену прихожей.
Она все еще стояла у раковины, когда один из малышей спустился вниз в пижамке и сказал маме, показывая на фарфоровые осколки на полу, что когда чашки бьются, бывает очень громко слышно.
Четверг, шестое июня
Эверт Гренс чувствовал, как болит спина.
Диванчик в конторе крохотный, давно надо его заменить. Спать на нем почти невозможно. Ложь Бенгта, Граяускас и та, другая, на пленке, рука Анни, которую он не может даже сжать, и наконец, слезы, опустошившие его. Одежда помялась, изо рта пахло. Он засиделся допоздна и пытался работать над делом Ланга и Ольдеуса, но Граяускас с подружкой вытеснили все. Они сидели бледные, испитые. Говорили о его лучшем друге, желая ему испытать такой же стыд, какой испытали они. Он попытался заснуть, лег на диван и проворочался до утра.
Он нащупал кассету, которая все еще лежала у него в кармане, и автоматически погладил коробку. Хотелось стереть это дерьмо, но ничего не вышло. Но решение-то он принял. И оно остается в силе. Кассета должна исчезнуть.
Гренс вышел из кабинета, прошел по пустому коридору полицейского управления, купил в автомате бутерброд с подсохшим сыром и пакетик сока, потом зашел в душ и долго стоял под струей горячей воды.
Я должен прямо сейчас снова ехать к ней.
Сначала привез смерть.
Теперь — стыд.
Все, что произошло в этом чертовом морге, он смыл с себя водой. Он стоял под горячей струей, которая лилась на макушку и стекала по плечам, стоял, пока не почувствовал, что раздражение ушло. Полотенце. Кто-то его забыл. Вытерся, натянул одежду и вернулся к автомату. Чашка кофе. Черного, как обычно. Он потихоньку просыпался.
— Гренс.
Он услышал, как она его окликнула из комнаты, мимо которой он проходил. Она сидела за столом, посреди кабинета. На столе, на диване для посетителей, на полках высились груды документов.
— Херманссон, что-то вы рано.
Она была так молода, с выражением ожидания на лице. Через несколько лет оно пропадет. Так бывает всегда.
— Допросы свидетелей из Южной больницы. Есть кое-что интересное. Хотела просмотреть их в тишине и покое.
— Что-нибудь, о чем мне следует знать?
— Думаю, да. Я жду, когда распечатается протокол допроса охранника, которого вырубила Граяускас. И двух пареньков, которые смотрели с ней телевизор в то утро.
— И что?
— Граяускас и Слюсарева. Я думаю, они были там обе.
Может, из-за ее сконского выговора, а может, из-за спокойной манеры говорить он вслушивался в каждое ее слово. Точно так же, как накануне, в прозекторской, ставшей на несколько часов их штабом.
— Я хочу знать об этом все.
— Дайте мне пару часов. У меня тогда будет полная картина.
— Давайте после ланча.
Уже в дверях он все-таки сказал то, что должен был сказать:
— Кстати.
— Да?
Сказав А, надо говорить и Б.
— Вы вчера отлично поработали. Ваш анализ. Ну, то, что вы мне тогда сказали. Я с удовольствием буду работать с вами и дальше.
Неожиданно она улыбнулась:
— Похвала из уст Эверта Гренса. Это дорогого стоит.
Пока Гренс стоял там, он что-то почувствовал. Что-то четкое, выпуклое. Он не понимал что и почти сожалел, что чувствует это. Чтобы прогнать это, спросил невпопад:
— А кабинет, где телевизор…
— Как?
— Мне там кое-что нужно… Я там никогда не был, не знаете, где это?
Херманссон встала и рассмеялась. Гренс не мог понять почему. Она стояла и хохотала, пока ему не стало страшно неловко.
— Послушайте, Гренс. Между нами…
— Что?
— А вы раньше хоть раз хвалили женщину-полицейского?
Она рассмеялась снова и показала на коридор:
— А телевизор там, как раз за кофейным автоматом.
Она снова уселась и принялась раскладывать документы в стопки. Эверт Гренс на минуту задержал на ней взгляд, а затем вышел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79