У меня руки крепкие, и я тоже не дурак в морском ремесле…»
Лелюков обратил внимание на Сашу: почему-то с первого взгляда, несмотря на свое отличное телосложение и приличный рост, он не производил впечатления военного человека.
– Ваша винтовка?
– Есть моя винтовка, товарищ капитан, – бойко отрапортовал Саша.
Лелюков принял из рук Саши его трехлинейку, отжал затвор, вынул его, посмотрел глазом! в ствол. Винтовки были выданы нам недавно из мобилизационных складов, и внутренность стволов не отличалась требуемой в армии безукоризненной чистотой.
– Винтовка пристреляна?
– Не знаю, товарищ капитан.
– А кто знает?
– Винтовки выданы нам без стрелковых карточек, товарищ капитан.
– Учебно-боевые стрельбы проводили?
– Нет, товарищ капитан. Мы готовились получать автоматы.
– Вы слишком много придаете значения автоматам, – сказал Лелюков. – Автоматы ведут огонь с ближних дистанций и ведут, как правило, бесприцельный, рассеивающий огонь. Русская трехлинейная винтовка не уступит любому автомату.
Лелюков обратился ко мне:
– Вы умеете обращаться с этой машинкой? – Его палец указал на станковый пулемет, прикорнувший у ствола яблони.
– Теоретически, товарищ капитан.
– Только? – Лелюков недобро ухмыльнулся: – Пулемет – сильное практическое оружие для ведения боя…
Женщина принесла яблоки, поставила поодаль корзину и ушла к дому.
Лелюков подошел к пулемету.
– Попробуйте выкатить его сюда, – приказал мне Лелюков, – и отдайте коробку с лентой.
Я выполнил его распоряжение. Лелюков сказал, чтобы мы расширили круг. Солдаты отошли в стороны. Расселись у деревьев. Кое-кто отправился к корзине с яблоками.
Лелюков расстегнул пуговицы гимнастерки, завернул обшлага. Ловкие руки Лелюкова быстро отщелкнули крышку коробки, выхватили оттуда ленту, вставили латунный язычок в приемник, продернули ее. Я уже имел дело с пулеметами, установленными на самолетах, и без особого труда разобрался в несложной схеме наземного пулемета. Капитан показал, как пользоваться прицельными приспособлениями, обращаться с вертлюгом при вертикальном и горизонтальном обстреле. Пулемет вертелся в его руках, как кинжал в руках Балабана. Капитан объяснил, что пулемет – капризная штука, требует внимания к себе, аккуратности, особенно при набивке лент патронами, – тогда не будет задержек и перекосов.
Лелюков приказал перетащить пулеметы к реке, выслал бойцов батальона постовыми для оцепления стрельбища, установил мишени. Учебная пулеметная стрельба в долине реки переполошила на шоссе шоферов, им показалось, что немцы зашли с тыла.
Вечером мы поужинали борщом и вареной бараниной, выставили караулы, улеглись спать на сене в сараях колхоза. Орудийная стрельба не умолкала.
– Кажется, передвинулась влево, значительно влево, – сказал Дульник.
– Это только кажется, – возразил я. – Стреляют в тех же местах, где и раньше.
Ребята спали тревожно, некоторые бредили. Ночью сменялись часовые. Дульник ушел на пост, возле меня лег Саша.
– Вы не спите, Лагунов? – спросил он.
– Как видишь, – ответил я. – Кстати, Саша, не называй меня на «вы». Это звучит странно.
– Хорошо, – согласился Саша, – не буду. У вас есть водичка?
– Опять у «вас», – укорил я.
– Не буду, не буду, – Саша беззвучно рассмеялся, выпил воды, отдал мне фляжку. – Конечно, смешно, когда человек спит с тобой на соломе, в сарае, вместе воюет и говорит на «вы».
Глава пятая
Карашайская долина
Не знаю, сколько времени продолжался мой сон. Меня разбудил Саша толчком в бок. Он стоял на коленях и обвешивался гранатами. Во дворе еще было темно. В раскрытые двери сарая приходила прохлада октябрьской ночи. Во дворе строились люди, подкатывали пулеметы. Как и обычно, построение сопровождалось незлобной перебранкой, стуком котелков и саперных лопаток.
Во дворе было прохладно. Выпала роса, и земля прилипала к подошвам.
Я увидел Лелюкова. Он был в кожаной куртке, подпоясан тем же командирским ремнем. На груди висел бинокль.
К нам поставили армейских командиров. Молодые лейтенанты почти перещупали всех нас руками, пересчитали, поделили. Все было буднично, неинтересно, слишком просто.
Мы тронулись в путь. В пути к нам влились солдаты. Вероятно, Лелюков остался невысокого мнения о наших боевых качествах и решил прослоить нас бывалыми людьми. Мы подчинились приказу, но ворчали. Вызвали в голову колонны парторга и комсорга нашей роты. Лелюков разъяснил, почему в наш состав ввели армейских пехотинцев. Я оказался прав.
Дорога шла перекатами. Мы держались обочины шоссе. Бесконечной вереницей, с потушенными огнями, двигались автомашины и конные обозы. Изредка проплывали верблюды.
Пыль попрежнему удушала. Бушлаты стали серыми. Ребята поседели от пыли.
К рассвету свернули с шоссе, пошли грунтовкой, проложенной в долине. Мы избавились от пыли, но испытывали гнетущее чувство одиночества. Кипящее жизнью шоссе осталось в стороне. Мы были разъединены теперь с людьми, путь которых лежал к Севастополю…
Скрипели подошвы по кремнистой дороге, колыхались винтовки, взятые на ремень. Разъединенные части пулемета – станок, ствол, щиток – несли попеременно на плечах.
– Где мы бредем? – спросил Дульник. – Не люблю играть в жмурки.
– Карашайская долина, – ответил солдат, молчаливо шагавший в ногу с нами.
Это был вчерашний наш знакомый, рассказчик.
– Карашайская долина? – переспросил Дульник и потянул своим острым носиком. – А с чем ее едят?
– С постным маслом, – ответил солдат.
– С растительным, – поправил Дульник. – Моряки постов-то не соблюдают, не то, что пехота.
– А мы тоже не против баранины, – сказал солдат.
– Что же впереди?
– Видать, бой, – ответил солдат. – Бой. Утрами зря не будят, морячок. А вон и окопы.
Мы поднимались на плоскую высотку, протянувшуюся по западной окраине долины. За высоткой лежала вторая, отделенная от первой неглубокой лощинкой с пролысинами, оставшимися от дождевых луж. Стояли прикрытые засохшими ветвями автомашины. Виднелась 76-миллиметровая пушка в круговом окопчике, а рядом ящики со снарядами. Артиллеристы поодаль от орудия рыли щели. А на востоке, в стрелковых окопчиках, похожих издали на крендели, виднелись пехотинцы. Сплошной линии траншей, какой мне всегда представлялась передовая, не было. Все внешне выглядело непривлекательно, слишком скромно и опять-таки буднично. Никаких дотов, стальных бункеров, оживленных ходов сообщения.
Сравнительно недалеко были горы. Близко стоял Чатыр-Даг. На склонах темнели леса. Виднелась шоссейная дорога, идущая меж холмов. Дорога была пустынна. Это производило странное впечатление. Потом я услышал звуки разрывов, увидел коричневые облачка, вспыхивающие над холмами и дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Лелюков обратил внимание на Сашу: почему-то с первого взгляда, несмотря на свое отличное телосложение и приличный рост, он не производил впечатления военного человека.
– Ваша винтовка?
– Есть моя винтовка, товарищ капитан, – бойко отрапортовал Саша.
Лелюков принял из рук Саши его трехлинейку, отжал затвор, вынул его, посмотрел глазом! в ствол. Винтовки были выданы нам недавно из мобилизационных складов, и внутренность стволов не отличалась требуемой в армии безукоризненной чистотой.
– Винтовка пристреляна?
– Не знаю, товарищ капитан.
– А кто знает?
– Винтовки выданы нам без стрелковых карточек, товарищ капитан.
– Учебно-боевые стрельбы проводили?
– Нет, товарищ капитан. Мы готовились получать автоматы.
– Вы слишком много придаете значения автоматам, – сказал Лелюков. – Автоматы ведут огонь с ближних дистанций и ведут, как правило, бесприцельный, рассеивающий огонь. Русская трехлинейная винтовка не уступит любому автомату.
Лелюков обратился ко мне:
– Вы умеете обращаться с этой машинкой? – Его палец указал на станковый пулемет, прикорнувший у ствола яблони.
– Теоретически, товарищ капитан.
– Только? – Лелюков недобро ухмыльнулся: – Пулемет – сильное практическое оружие для ведения боя…
Женщина принесла яблоки, поставила поодаль корзину и ушла к дому.
Лелюков подошел к пулемету.
– Попробуйте выкатить его сюда, – приказал мне Лелюков, – и отдайте коробку с лентой.
Я выполнил его распоряжение. Лелюков сказал, чтобы мы расширили круг. Солдаты отошли в стороны. Расселись у деревьев. Кое-кто отправился к корзине с яблоками.
Лелюков расстегнул пуговицы гимнастерки, завернул обшлага. Ловкие руки Лелюкова быстро отщелкнули крышку коробки, выхватили оттуда ленту, вставили латунный язычок в приемник, продернули ее. Я уже имел дело с пулеметами, установленными на самолетах, и без особого труда разобрался в несложной схеме наземного пулемета. Капитан показал, как пользоваться прицельными приспособлениями, обращаться с вертлюгом при вертикальном и горизонтальном обстреле. Пулемет вертелся в его руках, как кинжал в руках Балабана. Капитан объяснил, что пулемет – капризная штука, требует внимания к себе, аккуратности, особенно при набивке лент патронами, – тогда не будет задержек и перекосов.
Лелюков приказал перетащить пулеметы к реке, выслал бойцов батальона постовыми для оцепления стрельбища, установил мишени. Учебная пулеметная стрельба в долине реки переполошила на шоссе шоферов, им показалось, что немцы зашли с тыла.
Вечером мы поужинали борщом и вареной бараниной, выставили караулы, улеглись спать на сене в сараях колхоза. Орудийная стрельба не умолкала.
– Кажется, передвинулась влево, значительно влево, – сказал Дульник.
– Это только кажется, – возразил я. – Стреляют в тех же местах, где и раньше.
Ребята спали тревожно, некоторые бредили. Ночью сменялись часовые. Дульник ушел на пост, возле меня лег Саша.
– Вы не спите, Лагунов? – спросил он.
– Как видишь, – ответил я. – Кстати, Саша, не называй меня на «вы». Это звучит странно.
– Хорошо, – согласился Саша, – не буду. У вас есть водичка?
– Опять у «вас», – укорил я.
– Не буду, не буду, – Саша беззвучно рассмеялся, выпил воды, отдал мне фляжку. – Конечно, смешно, когда человек спит с тобой на соломе, в сарае, вместе воюет и говорит на «вы».
Глава пятая
Карашайская долина
Не знаю, сколько времени продолжался мой сон. Меня разбудил Саша толчком в бок. Он стоял на коленях и обвешивался гранатами. Во дворе еще было темно. В раскрытые двери сарая приходила прохлада октябрьской ночи. Во дворе строились люди, подкатывали пулеметы. Как и обычно, построение сопровождалось незлобной перебранкой, стуком котелков и саперных лопаток.
Во дворе было прохладно. Выпала роса, и земля прилипала к подошвам.
Я увидел Лелюкова. Он был в кожаной куртке, подпоясан тем же командирским ремнем. На груди висел бинокль.
К нам поставили армейских командиров. Молодые лейтенанты почти перещупали всех нас руками, пересчитали, поделили. Все было буднично, неинтересно, слишком просто.
Мы тронулись в путь. В пути к нам влились солдаты. Вероятно, Лелюков остался невысокого мнения о наших боевых качествах и решил прослоить нас бывалыми людьми. Мы подчинились приказу, но ворчали. Вызвали в голову колонны парторга и комсорга нашей роты. Лелюков разъяснил, почему в наш состав ввели армейских пехотинцев. Я оказался прав.
Дорога шла перекатами. Мы держались обочины шоссе. Бесконечной вереницей, с потушенными огнями, двигались автомашины и конные обозы. Изредка проплывали верблюды.
Пыль попрежнему удушала. Бушлаты стали серыми. Ребята поседели от пыли.
К рассвету свернули с шоссе, пошли грунтовкой, проложенной в долине. Мы избавились от пыли, но испытывали гнетущее чувство одиночества. Кипящее жизнью шоссе осталось в стороне. Мы были разъединены теперь с людьми, путь которых лежал к Севастополю…
Скрипели подошвы по кремнистой дороге, колыхались винтовки, взятые на ремень. Разъединенные части пулемета – станок, ствол, щиток – несли попеременно на плечах.
– Где мы бредем? – спросил Дульник. – Не люблю играть в жмурки.
– Карашайская долина, – ответил солдат, молчаливо шагавший в ногу с нами.
Это был вчерашний наш знакомый, рассказчик.
– Карашайская долина? – переспросил Дульник и потянул своим острым носиком. – А с чем ее едят?
– С постным маслом, – ответил солдат.
– С растительным, – поправил Дульник. – Моряки постов-то не соблюдают, не то, что пехота.
– А мы тоже не против баранины, – сказал солдат.
– Что же впереди?
– Видать, бой, – ответил солдат. – Бой. Утрами зря не будят, морячок. А вон и окопы.
Мы поднимались на плоскую высотку, протянувшуюся по западной окраине долины. За высоткой лежала вторая, отделенная от первой неглубокой лощинкой с пролысинами, оставшимися от дождевых луж. Стояли прикрытые засохшими ветвями автомашины. Виднелась 76-миллиметровая пушка в круговом окопчике, а рядом ящики со снарядами. Артиллеристы поодаль от орудия рыли щели. А на востоке, в стрелковых окопчиках, похожих издали на крендели, виднелись пехотинцы. Сплошной линии траншей, какой мне всегда представлялась передовая, не было. Все внешне выглядело непривлекательно, слишком скромно и опять-таки буднично. Никаких дотов, стальных бункеров, оживленных ходов сообщения.
Сравнительно недалеко были горы. Близко стоял Чатыр-Даг. На склонах темнели леса. Виднелась шоссейная дорога, идущая меж холмов. Дорога была пустынна. Это производило странное впечатление. Потом я услышал звуки разрывов, увидел коричневые облачка, вспыхивающие над холмами и дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122