Лена примет меня с распростертыми объятиями. Только потому, что Адам Фримонт никогда не примет меня ни с распростертыми, ни с закрытыми, ни с какими другими объятиями?.. Адам. Адам. Ты мне не нужен.
Я совсем не это имела в виду. Не так, как это прозвучало. Я была одурманена успокоительным, и мне было больно, что люди «Золотой Долины» отвергли мою работу по организации праздника. Я только хотела сказать, что все равно смогу провести праздник, даже если он задержится в Карсон-Сити.
Это все, что я имела в виду. Правда, правда. Правда?
О, Боже, я сама не знаю, что имела в виду. Но лучше бы я этого не говорила. Что бы я ни имела в виду, мои слова прозвучали, как если бы…
Как если бы что?
– Как если бы я не любила его, – громко сказала она.
Айрис зажала руками рот, пораженная тем, что у нее вырвались эти слова. Женщина-Радуга смотрела на нее, закутанная в свою паутинку-вуаль, улыбаясь загадочной улыбкой.
– О, Айрис, – шептала девушка. – Что мне делать? Я люблю его и сама все разрушила, теперь он отвернется от меня. Боже мой, как я могла быть такой бестолковой!
Кузнечик добрался до папки. Машинально Айрис потянулась спасти ее. Единственный листок бумаги выпал. Когда она подняла его, в глаза бросились слова: Пурпурный – символ страсти, оранжевый – вечного счастья, желтый – ясного света…
Девушка взглянула на картину. Цвета были налицо: пурпурный, оранжевый, богатый солнечно-желтый.
Броши на плечах были на месте, выписанные до мельчайших деталей. На левом плече сверкающее золото из Рейнбоу, на правом… Айрис нахмурилась. Она снова взглянула на газетную вырезку: На левом плече… брошь из чистейшего комстокского серебра.
Девушка взглянула на картину. Брошь на левом плече была, несомненно, золотая.
Она засмеялась.
– Так вот в чем дело! – воскликнула она. – Ты не знала, где левое, где правое. Ты их перепутала, даже когда говорила о своем собственном подвенечном платье! Ты…
Она остановилась.
– Ты не знала, где «право», а где «лево», – повторила она более медленно. – Ты никогда не бродила по всем этим тоннелям! Если ты спустилась в шахту, то никуда не сворачивала, потому что знала, что не способна найти обратный путь. Ты должна была идти прямо вперед. Только прямо.
Внезапно она услышала голос Адама так ясно, как будто он стоял с ней рядом: Главный тоннель открыт. Крепление пока держится…
Главный тоннель.
– Я так старательно обыскивала боковые тоннели, – пробормотала Айрис. – А все, что надо было сделать с самого начала, это идти по главному тоннелю. Прямо вперед!
Обещай мне, Айрис, что ты больше никогда не спустишься сюда. Это слишком опасно.
Айрис поймала Кузнечика вовремя, чтобы предотвратить его налет на соседний стол.
– Пять минут, – сказала Айрис, прижимая его к груди. – Только до конца главного тоннеля и обратно. Если крепление держится, это не опасно.
Кузнечик жалобно замяукал и вцепился ей в руку.
– Пошли домой, – сказала она. – Лена и Гарри, должно быть, уже спят, но Лена всегда говорила, что я могу брать ее джип, если мне нужно. И ох, Кузнечик, как он нужен мне сейчас!
Глубокой ночью Рейнбоу выглядел мрачным и молчаливым.
Айрис, конечно, не ожидала, что шахта охраняется. Кругом было пусто. На востоке серебрился трейлер Адама. Буровая установка в лунном свете казалась сборищем фантастических форм и теней.
У входа девушка наткнулась на неожиданное препятствие – тяжелый квадратный лист металла, загораживающий отверстие. С отчаянием, с проклятьями, обломав последние ногти, Айрис ухитрилась отодвинуть металлический лист.
– Сейчас, – громко сказала она. – Сейчас.
Лестница исчезла, и ей пришлось карабкаться по остаткам старого деревянного сруба. Главный тоннель был открыт, хотя крепления кое-где пошатнулись и местами стены осыпались.
– Прямо вперед, – бодро сказала Айрис. – Ни каких поворотов.
Она прошла весь тоннель до конца. Сначала ей казалось, что она все-таки ошиблась и в конце тоннеля ничего нет. Пол был покрыт мягким слоем пыли и усеян мелкими камешками, выпавшими при бурении. Ее сердце тяжело билось. Она повыше подняла фонарь и посветила на стены тоннеля. Ничего.
– Оглядись, – сказала она себе. – Не спеши.
И вот оно. Отпечаток ладони Невесты из Рейнбоу еще сохранился в засохшей глине. Ее правая ладонь. Очень медленно Айрис подняла правую руку и приложила ее к отпечатку. Они полностью совпали.
Конечно, неразумно плакать, когда занимаешься такими сложными вещами. Нужно направить свет фонаря на место, где спрятан клад, настроить при слабом свете камеру и сделать снимки отпечатка руки. Но невозможно было не плакать над Невестой из Рейнбоу, прижимающей рукой мягкую глину, чтобы укрыть свое сокровище, в последний раз отворачивающейся от него и возвращающейся по тоннелю прямым путем к одиночеству, отчаянию и смерти.
– Теперь, по крайней мере, они все узнают, – бормотала Айрис, с трудом удерживая слезы, и ее охрипший, сдавленный голос эхом отзывался в пустоте. – Ты не сбежала. Теперь даже Дональду Фонтеноту придется признать правду.
Девушка вытерла слезы, мешавшие ей смотреть, опустила фотоаппарат и дотронулась до стены. От прикосновения ее руки глина стала крошиться. Коробка даже не была глубоко спрятана. Айрис легко вынула ее из тайника.
Это была ювелирная шкатулка, ее бархатное покрытие сильно обветшало. Айрис осторожно сфотографировала ее.
– Ты должна ее открыть, – громко приказала она себе. – Ты не можешь стоять здесь всю ночь и фотографировать. Загляни внутрь.
Ее руки дрожали, и только с третьей попытки ей удалось открыть изящную филигранную застежку. В петли набилась пыль, и они заскрипели, когда Айрис откинула крышку.
Внутри было ожерелье.
Оно было прекрасно.
Айрис поставила шкатулку в круг света одного из фонарей и вытерла руки о шорты. Затем она сняла с груди мешочек и вынула один из своих собственных трех камней, первый, которого коснулись ее пальцы. Это был рубин, красный как кровь. Пурпурный – цвет страсти…
Ох, Адам, если бы ты только был здесь! Если бы только мог увидеть!
В самом коротком ряду рубинов было пустое гнездо. Айрис вложила в него свой рубин. Он отлично подошел. Его цвет полностью совпал с цветом остальных.
Я нашла его, безучастно думала девушка. Я нашла то, ради чего приехала в Неваду. То, чего я хотела больше всего на свете. Мне казалось, это – единственное, чего я хотела. Пока не встретила Адама. Пока не узнала Адама. Пока не полюбила Адама.
А сейчас уже слишком поздно.
Она опустилась на пол тоннеля и, спрятав лицо в ладонях, расплакалась.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В кухне Лены Максон зазвонил телефон. Айрис, сидя в спальне, даже подпрыгнула.
– Сэнди подойдет, – спокойно сказала Лена. – Успокойся. Господи, дорогая, у тебя уже было более чем достаточно звонков после той конференции… Репортеры отовсюду… Ты даже дала интервью той женщине из «Доброе утро, Америка» этим утром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Я совсем не это имела в виду. Не так, как это прозвучало. Я была одурманена успокоительным, и мне было больно, что люди «Золотой Долины» отвергли мою работу по организации праздника. Я только хотела сказать, что все равно смогу провести праздник, даже если он задержится в Карсон-Сити.
Это все, что я имела в виду. Правда, правда. Правда?
О, Боже, я сама не знаю, что имела в виду. Но лучше бы я этого не говорила. Что бы я ни имела в виду, мои слова прозвучали, как если бы…
Как если бы что?
– Как если бы я не любила его, – громко сказала она.
Айрис зажала руками рот, пораженная тем, что у нее вырвались эти слова. Женщина-Радуга смотрела на нее, закутанная в свою паутинку-вуаль, улыбаясь загадочной улыбкой.
– О, Айрис, – шептала девушка. – Что мне делать? Я люблю его и сама все разрушила, теперь он отвернется от меня. Боже мой, как я могла быть такой бестолковой!
Кузнечик добрался до папки. Машинально Айрис потянулась спасти ее. Единственный листок бумаги выпал. Когда она подняла его, в глаза бросились слова: Пурпурный – символ страсти, оранжевый – вечного счастья, желтый – ясного света…
Девушка взглянула на картину. Цвета были налицо: пурпурный, оранжевый, богатый солнечно-желтый.
Броши на плечах были на месте, выписанные до мельчайших деталей. На левом плече сверкающее золото из Рейнбоу, на правом… Айрис нахмурилась. Она снова взглянула на газетную вырезку: На левом плече… брошь из чистейшего комстокского серебра.
Девушка взглянула на картину. Брошь на левом плече была, несомненно, золотая.
Она засмеялась.
– Так вот в чем дело! – воскликнула она. – Ты не знала, где левое, где правое. Ты их перепутала, даже когда говорила о своем собственном подвенечном платье! Ты…
Она остановилась.
– Ты не знала, где «право», а где «лево», – повторила она более медленно. – Ты никогда не бродила по всем этим тоннелям! Если ты спустилась в шахту, то никуда не сворачивала, потому что знала, что не способна найти обратный путь. Ты должна была идти прямо вперед. Только прямо.
Внезапно она услышала голос Адама так ясно, как будто он стоял с ней рядом: Главный тоннель открыт. Крепление пока держится…
Главный тоннель.
– Я так старательно обыскивала боковые тоннели, – пробормотала Айрис. – А все, что надо было сделать с самого начала, это идти по главному тоннелю. Прямо вперед!
Обещай мне, Айрис, что ты больше никогда не спустишься сюда. Это слишком опасно.
Айрис поймала Кузнечика вовремя, чтобы предотвратить его налет на соседний стол.
– Пять минут, – сказала Айрис, прижимая его к груди. – Только до конца главного тоннеля и обратно. Если крепление держится, это не опасно.
Кузнечик жалобно замяукал и вцепился ей в руку.
– Пошли домой, – сказала она. – Лена и Гарри, должно быть, уже спят, но Лена всегда говорила, что я могу брать ее джип, если мне нужно. И ох, Кузнечик, как он нужен мне сейчас!
Глубокой ночью Рейнбоу выглядел мрачным и молчаливым.
Айрис, конечно, не ожидала, что шахта охраняется. Кругом было пусто. На востоке серебрился трейлер Адама. Буровая установка в лунном свете казалась сборищем фантастических форм и теней.
У входа девушка наткнулась на неожиданное препятствие – тяжелый квадратный лист металла, загораживающий отверстие. С отчаянием, с проклятьями, обломав последние ногти, Айрис ухитрилась отодвинуть металлический лист.
– Сейчас, – громко сказала она. – Сейчас.
Лестница исчезла, и ей пришлось карабкаться по остаткам старого деревянного сруба. Главный тоннель был открыт, хотя крепления кое-где пошатнулись и местами стены осыпались.
– Прямо вперед, – бодро сказала Айрис. – Ни каких поворотов.
Она прошла весь тоннель до конца. Сначала ей казалось, что она все-таки ошиблась и в конце тоннеля ничего нет. Пол был покрыт мягким слоем пыли и усеян мелкими камешками, выпавшими при бурении. Ее сердце тяжело билось. Она повыше подняла фонарь и посветила на стены тоннеля. Ничего.
– Оглядись, – сказала она себе. – Не спеши.
И вот оно. Отпечаток ладони Невесты из Рейнбоу еще сохранился в засохшей глине. Ее правая ладонь. Очень медленно Айрис подняла правую руку и приложила ее к отпечатку. Они полностью совпали.
Конечно, неразумно плакать, когда занимаешься такими сложными вещами. Нужно направить свет фонаря на место, где спрятан клад, настроить при слабом свете камеру и сделать снимки отпечатка руки. Но невозможно было не плакать над Невестой из Рейнбоу, прижимающей рукой мягкую глину, чтобы укрыть свое сокровище, в последний раз отворачивающейся от него и возвращающейся по тоннелю прямым путем к одиночеству, отчаянию и смерти.
– Теперь, по крайней мере, они все узнают, – бормотала Айрис, с трудом удерживая слезы, и ее охрипший, сдавленный голос эхом отзывался в пустоте. – Ты не сбежала. Теперь даже Дональду Фонтеноту придется признать правду.
Девушка вытерла слезы, мешавшие ей смотреть, опустила фотоаппарат и дотронулась до стены. От прикосновения ее руки глина стала крошиться. Коробка даже не была глубоко спрятана. Айрис легко вынула ее из тайника.
Это была ювелирная шкатулка, ее бархатное покрытие сильно обветшало. Айрис осторожно сфотографировала ее.
– Ты должна ее открыть, – громко приказала она себе. – Ты не можешь стоять здесь всю ночь и фотографировать. Загляни внутрь.
Ее руки дрожали, и только с третьей попытки ей удалось открыть изящную филигранную застежку. В петли набилась пыль, и они заскрипели, когда Айрис откинула крышку.
Внутри было ожерелье.
Оно было прекрасно.
Айрис поставила шкатулку в круг света одного из фонарей и вытерла руки о шорты. Затем она сняла с груди мешочек и вынула один из своих собственных трех камней, первый, которого коснулись ее пальцы. Это был рубин, красный как кровь. Пурпурный – цвет страсти…
Ох, Адам, если бы ты только был здесь! Если бы только мог увидеть!
В самом коротком ряду рубинов было пустое гнездо. Айрис вложила в него свой рубин. Он отлично подошел. Его цвет полностью совпал с цветом остальных.
Я нашла его, безучастно думала девушка. Я нашла то, ради чего приехала в Неваду. То, чего я хотела больше всего на свете. Мне казалось, это – единственное, чего я хотела. Пока не встретила Адама. Пока не узнала Адама. Пока не полюбила Адама.
А сейчас уже слишком поздно.
Она опустилась на пол тоннеля и, спрятав лицо в ладонях, расплакалась.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В кухне Лены Максон зазвонил телефон. Айрис, сидя в спальне, даже подпрыгнула.
– Сэнди подойдет, – спокойно сказала Лена. – Успокойся. Господи, дорогая, у тебя уже было более чем достаточно звонков после той конференции… Репортеры отовсюду… Ты даже дала интервью той женщине из «Доброе утро, Америка» этим утром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37