он вырезал из нее все посвященные им материалы, как будто сам собирался когда-нибудь взяться за издание газеты. Телевизор вещал все дни напролет, но заложники неизменно изгонялись из комнаты, где передавались новости. Они могли слышать только фрагменты и обрывки. – В нашем рационе произошли некоторые изменения. – Конечно, Тибо был дипломатом, но Гэн считал, что у него больше шансов добиться желаемого. Между ним и французом существовала некоторая разница в характере. У того было слишком мало опыта в почтительности.
– Какие изменения? – не глядя спросил командир.
– Продукты присылают неприготовленными, сэр. Просто ящики с овощами, сырые цыплята. – Хорошо хоть, что цыплята битые и ощипанные. Недалек тот день, когда обед будет приходить к ним самостоятельно в виде живых цыплят и живых коз, которых надо будет еще подоить.
– Так приготовьте еду. – Он вырезал кусок с третьей страницы.
– Вице-президент и посол Тибо уже собрались это сделать, но они вынуждены попросить вас о предоставлении им нескольких ножей.
– Никаких ножей, – отрезал командир.
Гэн минутку подождал. Бенхамин скомкал те заметки, которые только что вырезал, и швырнул в кучку таких же упругих шариков.
– К сожалению, в этом вся проблема. Сам я очень мало смыслю в поварском искусстве, но, даже по моим понятиям, ножи совершенно необходимы для приготовления пищи.
– Никаких ножей.
– Может быть, вы можете предоставить нам ножи вместе с охраной? Может быть, вы отрядите несколько солдат для резки продуктов, так, чтобы ножи всегда оставались под контролем? Ведь еды нужно очень много. В конце концов, здесь пятьдесят восемь человек.
Командир Бенхамин вздохнул:
– Я знаю, сколько здесь человек. И не нуждаюсь в ваших напоминаниях. – Он разгладил то, что осталось от бумаги, а потом снова ее скомкал. – Скажите мне лучше кое-что другое, Гэн. Вы играете в шахматы?
– В шахматы, сэр? Правила игры мне знакомы. Но нельзя сказать, что я играю хорошо. Командир опустил голову и прикрыл ладонью рот.
– Я пошлю девушек к вам на кухню, – сказал он. Лишай уже начал захватывать его глаз. Даже на этой ранней стадии было ясно, что результаты будут катастрофическими.
– А кроме девушек, может быть, еще кого-нибудь? Например, Ишмаэля. Он очень хороший парень.
– Двоих достаточно.
– Господин Осокава играет в шахматы, – сказал Гэн. Вообще-то ему не следовало предлагать своего работодателя в обмен на кухонного мальчика, но господин Осокава прекрасно разбирался во всем, что касалось шахмат. Во время длительных перелетов он всегда просил Гэна с ним сыграть и всегда разочаровывался, потому что Гэн был не в состоянии сделать больше двадцати ходов за игру. Он подумал, что, может быть, господину Осокаве будет приятно взяться за шахматы, точно так же, как командиру Бенхамину.
Бенхамин взглянул на Гэна, его распухшее лицо выражало удовольствие.
– Я нашел шахматы в детской комнате. Приятно думать, что они учат детей этой игре в столь раннем возрасте. Я считаю, что это превосходный инструмент для воспитания характера. Всех своих детей я научил играть.
Вот уж чего-чего, а этого Гэн никак не ожидал: что Бенхамин имеет детей, что у него есть дом и жена и вообще какая-то жизнь за пределами террористической банды. Гэн часто думал о том, где живут террористы, но ему всегда казалось, что это должны быть палатки где-нибудь в лесу или гамаки, подвешенные между толстыми стволами деревьев. А может быть, революция – это просто нормальная, постоянная работа? Неужели он целует свою жену, когда уходит по утрам на работу, а она в это время сидит за столом в халате и пьет свой кока-чай? А вечерами, когда он приходит с работы усталый, то садится за шахматную доску и потягивает при этом сигарету?
– Мне бы хотелось научиться играть в эту игру получше, – сказал Гэн.
– Да, пожалуй, я мог бы тут кое-чему вас научить. Даже странно, что мне есть чему вас учить, не правда ли? – Командир Бенхамин, как и все остальные террористы, испытывал глубокое уважение к языковым способностям Гэна. Он считал, что раз он умеет говорить по-русски, по-английски и по-французски, то, значит, он умеет делать все.
– Я буду счастлив, – сказал Гэн.
Бенхамин наклонил голову.
– Пожалуйста, спросите вашего господина Осокаву, сможет ли он прийти, когда ему удобно. Переводчик нам не понадобится. Просто напишите нам слова «шахматы» и «шахматная партия» по-японски. Я постараюсь их выучить, если он согласится на игру. – Командир Бенхамин взял один из скомканных газетных листков и снова его разгладил. Он дал Гэну карандаш, и поверх газетных строк Гэн написал два слова. Заголовок, который он при этом успел прочитать, гласил: «Надежд мало».
– Я пошлю вам помощников на кухню, – сказал командир. – Они скоро придут.
Гэн склонил голову. Может быть, в его поклоне было больше уважения, чем собеседник того заслуживал, но ведь никто не видел, как Гэн это делает.
…Казалось, все шансы для них потеряны, заперты в доме с угрюмыми вооруженными подростками, блокирующими все двери. Никакой свободы, никакого доверия. Свобода и доверие отсутствуют настолько, что невозможно добыть нож, чтобы разделать цыпленка. Самые простые вещи, в которые они раньше верили, например, право открыть дверь, право выйти на улицу, больше не существовали. Зато их место заняли другие правила, и Гэн не спешил отправиться к господину Осокаве. Гэн не стал говорить ему о шахматах. Не все ли равно, сейчас он это сделает или вечером, никакой разницы. Господин Осокава так никогда и не узнает, что Гэн замешкался. Ведь здесь нет больше никого, кто мог бы ему об этом сказать, потому что только он говорит одновременно по-испански и по-японски. В другом конце комнаты господин Осокава сидел у рояля рядом с Роксаной Косс на скамеечке из розового дерева. Пускай сидят. Его работодатель так счастлив сидеть рядом с ней! Она что-то показывала ему на клавиатуре, и его пальцы вслед за ее пальцами неуклюже двигаются по клавишам. Маловыразительные, много раз повторяющиеся ученические звуки наполняют комнату. Разумеется, еще слишком рано что-либо утверждать, но, по-видимому, он выказывает больше усердия в освоении музыки, чем в испанском языке. Пока пускай сидит и не беспокоится. Даже с такого расстояния Гэн мог видеть, как она к нему наклоняется, когда ей надо что-то сыграть в нижнем регистре. Господин Осокава счастлив, Гэну, чтобы понять это, вовсе не надо было видеть его лицо. Гэн считал своего работодателя интеллигентным, выдержанным и разумным человеком, и, хотя, по его понятиям, тот отнюдь не был несчастным человеком, все же ему казалось, что особого удовольствия он от жизни не получает. Так зачем же он будет портить ему удовольствие? Просто Гэн может принять решение самостоятельно, и господин Осокава будет спокойно практиковаться на рояле, а сам он вернется на кухню, где вице-президент и посол Тибо обсуждают рецептуру соусов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Какие изменения? – не глядя спросил командир.
– Продукты присылают неприготовленными, сэр. Просто ящики с овощами, сырые цыплята. – Хорошо хоть, что цыплята битые и ощипанные. Недалек тот день, когда обед будет приходить к ним самостоятельно в виде живых цыплят и живых коз, которых надо будет еще подоить.
– Так приготовьте еду. – Он вырезал кусок с третьей страницы.
– Вице-президент и посол Тибо уже собрались это сделать, но они вынуждены попросить вас о предоставлении им нескольких ножей.
– Никаких ножей, – отрезал командир.
Гэн минутку подождал. Бенхамин скомкал те заметки, которые только что вырезал, и швырнул в кучку таких же упругих шариков.
– К сожалению, в этом вся проблема. Сам я очень мало смыслю в поварском искусстве, но, даже по моим понятиям, ножи совершенно необходимы для приготовления пищи.
– Никаких ножей.
– Может быть, вы можете предоставить нам ножи вместе с охраной? Может быть, вы отрядите несколько солдат для резки продуктов, так, чтобы ножи всегда оставались под контролем? Ведь еды нужно очень много. В конце концов, здесь пятьдесят восемь человек.
Командир Бенхамин вздохнул:
– Я знаю, сколько здесь человек. И не нуждаюсь в ваших напоминаниях. – Он разгладил то, что осталось от бумаги, а потом снова ее скомкал. – Скажите мне лучше кое-что другое, Гэн. Вы играете в шахматы?
– В шахматы, сэр? Правила игры мне знакомы. Но нельзя сказать, что я играю хорошо. Командир опустил голову и прикрыл ладонью рот.
– Я пошлю девушек к вам на кухню, – сказал он. Лишай уже начал захватывать его глаз. Даже на этой ранней стадии было ясно, что результаты будут катастрофическими.
– А кроме девушек, может быть, еще кого-нибудь? Например, Ишмаэля. Он очень хороший парень.
– Двоих достаточно.
– Господин Осокава играет в шахматы, – сказал Гэн. Вообще-то ему не следовало предлагать своего работодателя в обмен на кухонного мальчика, но господин Осокава прекрасно разбирался во всем, что касалось шахмат. Во время длительных перелетов он всегда просил Гэна с ним сыграть и всегда разочаровывался, потому что Гэн был не в состоянии сделать больше двадцати ходов за игру. Он подумал, что, может быть, господину Осокаве будет приятно взяться за шахматы, точно так же, как командиру Бенхамину.
Бенхамин взглянул на Гэна, его распухшее лицо выражало удовольствие.
– Я нашел шахматы в детской комнате. Приятно думать, что они учат детей этой игре в столь раннем возрасте. Я считаю, что это превосходный инструмент для воспитания характера. Всех своих детей я научил играть.
Вот уж чего-чего, а этого Гэн никак не ожидал: что Бенхамин имеет детей, что у него есть дом и жена и вообще какая-то жизнь за пределами террористической банды. Гэн часто думал о том, где живут террористы, но ему всегда казалось, что это должны быть палатки где-нибудь в лесу или гамаки, подвешенные между толстыми стволами деревьев. А может быть, революция – это просто нормальная, постоянная работа? Неужели он целует свою жену, когда уходит по утрам на работу, а она в это время сидит за столом в халате и пьет свой кока-чай? А вечерами, когда он приходит с работы усталый, то садится за шахматную доску и потягивает при этом сигарету?
– Мне бы хотелось научиться играть в эту игру получше, – сказал Гэн.
– Да, пожалуй, я мог бы тут кое-чему вас научить. Даже странно, что мне есть чему вас учить, не правда ли? – Командир Бенхамин, как и все остальные террористы, испытывал глубокое уважение к языковым способностям Гэна. Он считал, что раз он умеет говорить по-русски, по-английски и по-французски, то, значит, он умеет делать все.
– Я буду счастлив, – сказал Гэн.
Бенхамин наклонил голову.
– Пожалуйста, спросите вашего господина Осокаву, сможет ли он прийти, когда ему удобно. Переводчик нам не понадобится. Просто напишите нам слова «шахматы» и «шахматная партия» по-японски. Я постараюсь их выучить, если он согласится на игру. – Командир Бенхамин взял один из скомканных газетных листков и снова его разгладил. Он дал Гэну карандаш, и поверх газетных строк Гэн написал два слова. Заголовок, который он при этом успел прочитать, гласил: «Надежд мало».
– Я пошлю вам помощников на кухню, – сказал командир. – Они скоро придут.
Гэн склонил голову. Может быть, в его поклоне было больше уважения, чем собеседник того заслуживал, но ведь никто не видел, как Гэн это делает.
…Казалось, все шансы для них потеряны, заперты в доме с угрюмыми вооруженными подростками, блокирующими все двери. Никакой свободы, никакого доверия. Свобода и доверие отсутствуют настолько, что невозможно добыть нож, чтобы разделать цыпленка. Самые простые вещи, в которые они раньше верили, например, право открыть дверь, право выйти на улицу, больше не существовали. Зато их место заняли другие правила, и Гэн не спешил отправиться к господину Осокаве. Гэн не стал говорить ему о шахматах. Не все ли равно, сейчас он это сделает или вечером, никакой разницы. Господин Осокава так никогда и не узнает, что Гэн замешкался. Ведь здесь нет больше никого, кто мог бы ему об этом сказать, потому что только он говорит одновременно по-испански и по-японски. В другом конце комнаты господин Осокава сидел у рояля рядом с Роксаной Косс на скамеечке из розового дерева. Пускай сидят. Его работодатель так счастлив сидеть рядом с ней! Она что-то показывала ему на клавиатуре, и его пальцы вслед за ее пальцами неуклюже двигаются по клавишам. Маловыразительные, много раз повторяющиеся ученические звуки наполняют комнату. Разумеется, еще слишком рано что-либо утверждать, но, по-видимому, он выказывает больше усердия в освоении музыки, чем в испанском языке. Пока пускай сидит и не беспокоится. Даже с такого расстояния Гэн мог видеть, как она к нему наклоняется, когда ей надо что-то сыграть в нижнем регистре. Господин Осокава счастлив, Гэну, чтобы понять это, вовсе не надо было видеть его лицо. Гэн считал своего работодателя интеллигентным, выдержанным и разумным человеком, и, хотя, по его понятиям, тот отнюдь не был несчастным человеком, все же ему казалось, что особого удовольствия он от жизни не получает. Так зачем же он будет портить ему удовольствие? Просто Гэн может принять решение самостоятельно, и господин Осокава будет спокойно практиковаться на рояле, а сам он вернется на кухню, где вице-президент и посол Тибо обсуждают рецептуру соусов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99