- Отведите собак назад, - негромко сказал Ведин.
И проводники отошли назад, к нему и Маркарьяну, а тем временем подошли еще шесть человек из управления милиции.
- Не стрелять, - сказал Ведин. - Только в крайнем случае в ноги. Вы и вы, - сказал он Маркарьяну и еще одному лейтенанту, - зайдите за сарайчик. С тыла. Не стрелять, - повторил он, - а в крайнем случае только в ноги. Вы, - сказал он собаководу и еще двум милиционерам, - вот сюда, влево, к растворному узлу. Вы направо, - сказал он остальным и задержал Аксенова и рослого старшину милиции. - А вы со мной.
- Я подойду к двери и предложу ему выйти, - волнуясь и неловко расстегивая висевшую сзади на поясе кобуру, предложил Аксенов.
- Не нужно. Ложитесь. И не спускайте глаз с двери.
Ведин сунул руку в карман и, слегка пригнувшись, направился к сарайчику. Он подошел к двери сбоку и громко, резко сказал:
- Выходите!
Выстрела он не услышал.
Выстрел услышал Аксенов, которому показалось, что у Ведина раскололась голова и разлетелась на части. И когда он приподнялся, чтобы броситься к Ведину, раздался еще один выстрел.
Пригнувшись так, как это только что сделал Ведин, Аксенов пошел к сарайчику.
Г л а в а т р и д ц а т ь с е д ь м а я, о монете,
украшенной изображением безбородого царя вправо
Кто в этом доме, в этом селении,
в этом кишлаке человек враждебный,
отними у его ног силу, омрачи его
разум, сокруши его ум.
А в е с т а, Я с н а
Володя сидел на свернутом особым образом вчетверо ватном одеяле, сложив калачиком босые ноги, и таял от удовольствия. Мулло Махмуд отлично разговаривал на арабском языке, на классическом арабском языке, которым написан коран, четко и выразительно произнося гортанный "айн".
Он наслаждался беседой с мулло и горьковатым вкусным чаем, который мулло подливал ему в небольшую фаянсовую серую пиалу, каждый раз наполняя ее на треть, и удивительно вкусной, удивительно сладкой штукой, оказавшейся попросту халвой местного приготовления, и особенно нишалло белым, пенистым, похожим на крем лакомством. Мулло Махмуд объяснил, что его готовят особым образом из сахара и сбитых белков с прибавлением мыльного корня.
К тому же мулло Махмуд оказался любителем и знатоком стихов Абу-л-Атахия - арабского поэта восьмого века. Поочередно, строку за строкой, как это делают люди, играющие в "байтбарак", они стали вспоминать эту касыду Абу-л-Атахия.
Жизнь и смерть очень близки,
А время, если бросить стрелу, то угодит в цель.
Время учит всех, кто в нем живет,
Но шло ли кому-нибудь на пользу это учение?
Свойствами времени являются мудрость и совершенство,
Оно лучший поэт и проповедник.
Я вижу тебя измеряющим долготу твоей жизни,
А ведь она приносит тебе мучения, старит тебя и истощает.
Я вижу тебя опытным,
Но разве научил тебя твой опыт, как нужно поступать в дальнейшем?
Разве сделал он для тебя доступным язык времени
Ведь в битвах времени ты слышишь только стон и плач.
Ты настойчив в исканиях юности,
А смерть, хоть ты пренебрегаешь ею, близка.
Ты стал опытным, но не вижу в тебе признаков этого опыта.
Ты все еще ищешь жизни, а к истине ты не стремишься.
Но вот ты успокоился в доме ином (превращенном)...
- Не знаете ли вы, что значит в "доме превращенном"? - спросил Володя.
- По-видимому, - ответил мулло Махмуд, - смысл этого слова следует искать в дальнейших строках: "Но и это превращение - тлен и прах", то есть что жизнь тебя ничему не научила и не научит, пока ты не превратишься в прах. Ведь далее, как помнит домулло, говорится, что "все поднимается для смерти", иными словами, все живет, чтобы умереть.
- И все-таки, - возразил Володя, - Абу-л-Атахия воспевает не смерть, а жизнь, потому что он спрашивает: "Разве ошибками украсилась жизнь твоя? - О нет, куда уж там..." И огорчается: "Как беспечно растратил ты свою жизнь..." Мне думается, что смысл этой касыды именно в том, что впоследствии выразил Хайям строками: "Ведь в царстве бытия нет блага выше жизни, как проведешь ее, так и пройдет она".
- Все мы ищем в стихах, - доброжелательно и печально сказал мулло, то, что подтверждало бы наши собственные мысли и намерения...
Володя одолевал уже второй чайник чаю. "Это похоже на собаку, которая ловит собственный хвост, - думал он. - Чем больше ешь этой халвы, тем больше выпиваешь чаю. А чем больше пьешь чаю, тем больше съедаешь халвы. Пора бы и остановиться. Мулло, наверное, еще не попадались люди, способные съесть такое количество сладкого".
Разговор тем временем перешел на вопросы, которые, как с удивлением отметил про себя Володя, в те дни служили темой даже передовых статей в газетах, - на вопросы связи науки с жизнью.
- Конечно, - сказал мулло, - теперь уже всем, даже детям, известно, что Земля кругла, как отрубленная голова. Но что изменилось в мире от того, что мы это узнали? Стало ли от этого лучше? Как и прежде, люди или верят, или не верят в бога, и тот, кто стал безнравственным, сделался таким не потому, что отказался от веры, и тот, кто вышел на путь добродетели, ступил на него не потому, что поверил в бога. И как прежде, люди рождаются, и умирают, и трудятся, и боятся войны и разорений, и воюют и разоряют друг друга; и как прежде, мир разделяется на женщин и мужчин, на добрых и злых, на богатых и бедных, на запад и восток. И то, что мы узнали, что он круглый, не помогло им соединиться. Запад так и остался западом, а восток - востоком. И они не соединятся.
"Авеста - это понятно, - подумал удивленный Володя. - Она могла остаться в таджикском языке хотя бы потому, что была у одного из его истоков. Но Киплинг?.."
- Это вы так говорите?.. О западе и востоке? Или это старая пословица? - спросил он.
- Нет, это я так говорю. А почему вы об этом спрашиваете?
- Редьярд Киплинг, - ответил Володя, снова испытывая неловкость за свой вопрос, - английский поэт, написал когда-то почти такие же слова: "Запад есть запад, а восток есть восток, и им не сойтись никогда".
- Что ж, и среди кафиров (неверных) было немало мудрых людей, прищурился мулло Махмуд. - И как писал Хасан-ибн-Сабит: "Лучший стих тот, о котором говорят: это правда". - Он помолчал минутку и продолжал: - Но объединить людей знаниями никогда и никому не удавалось и не удастся. Их можно объединить только верой в Ису или Мухаммада, в коммунизм или народовластие. Вера всегда была выше знания, и знание всегда только вредило вере.
- Смотря что мой досточтимый собеседник называет верой, - вежливо, так, чтобы не обидеть хозяина, возразил Володя. - Вера может быть построена на знаниях, и тогда она становится тем, что называют у нас научным предвидением. Может она базироваться и на заблуждениях, и тогда я не имею в виду убеждений моего уважаемого собеседника - может превратиться и в суеверие.
- Религии, как об этом, должно быть, хорошо знает домулло, суеверие еще более противно, чем неверие, - оказал мулло Махмуд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95