Знаем мы, что за патриот. Просто негласный наблюдатель. Недаром целыми днями сидит в штабе, ничего не делает - ногти чистит.
Палатка стояла недалеко от склада - за окном прошел часовой в короткой английской шинели, в английском плоском, как тарелка, стальном шлеме, с английской винтовкой. "Недаром перешел к нам из английской армии граф Глуховский", - поморщился поручик.
Офицеры старались познакомиться с графом поближе. Но это никому не удавалось - на все вопросы он обыкновенно отвечал: "да", "нет". Только с Дембицким изредка разговаривал - поручик хорошо изъяснялся по-французски. Однажды граф предложил ему прогуляться. Шли не спеша. Граф, на этот раз необыкновенно словоохотливый, рассказывал, что неподалеку от азиатского городка, где стоит сейчас их часть, родился великий завоеватель древности - Тамерлан. Здесь сохранились даже остатки Ак-Сарая - дворца Тамерлана.
- О Тамерлане, как его называют на Западе, - сказал граф Глуховский, - или Тимур Ленге, хромом Тимуре, сохранилась странная легенда. Рассказывают, что этот человек, совершивший столько завоеваний, кровопролитий и зверств, сидел однажды в своем шатре. И вдруг заметил на кошме муравья. Тимур взял в руки палочку и протянул ее муравью так, что тот взобрался на конец. Он дождался, пока муравей достигнет конца палочки, а затем перевернул ее. Муравей снова полез вверх. Снова и снова Тимур переворачивал свою палочку, и снова и снова карабкался по ней муравей. В легенде спрашивается: у кого же было больше терпения - у муравья или у Тимура?
Они направились к развалинам дворца Тамерлана. Голубые, как небо, невиданной красоты изразцы кое-где выпали из облицовки высокой башни. Глуховский извлек из грязного снега обломок изразца и стал обтирать его своим тонким дорогим платком, разглядывая узор.
- Что вы делаете, граф? - удивился Дембицкий.
- Я коллекционер, - ответил Глуховский сухо. И добавил: - Впрочем, сейчас это и в самом деле не нужно. - Он бросил в снег изразец, а за ним и грязный скомканный платок.
За целлулоидным окном проехал всадник на маленьком ослике. В такт шагу животного он размахивал остроносыми калошами, обутыми на босу ногу. За ним прошел старик в чалме, полосатом халате и удивительных, огромных деревянных калошах на трех каблуках - два спереди и один сзади.
- Скажите, граф, - повернулся Дембицкий к Глуховскому, - а во времена Тамерлана тут тоже носили деревянные калоши?
- Не знаю, - холодно ответил Глуховский. - Как вы, вероятно, могли догадаться, в те времена я тут не бывал.
Поручик стиснул зубы, превозмогая желание спросить: а ослы бывали и в те времена?
- Извините, граф, - сказал он. - Просто вы так занимательно рассказывали об Азии...
Он сел на койку, достал из-под подушки зачитанный томик французского романа. Граф собрал бензиновую печку, разжег ее и протянул руки к невидимому пламени.
За брезентовой двойной стеной шумел ветер. Он донес в палатку мерные, глухие удары барабана. Дембицкий переглянулся с доктором, положил раскрытую книгу на подушку. Далекий военный оркестр играл траурный марш.
- Снова кого-то хоронят, - с тоской сказал поручик. - Почему у нас так много смертей? Почему?
Это было в самом деле совершенно непонятно. Армия Андерса, сплошь состоявшая из здоровых, сытых людей, зимой с 1941 на 1942 год прибыла в Среднюю Азию, готовясь отправиться дальше, в Афганистан, в сторону, прямо противоположную той, откуда наступали немецкие полчища. Польские солдаты были отлично обмундированы, получали прекрасную пищу: рис, консервы, шоколад - все английское или американское, все на доллары или на фунты стерлингов. Зима выдалась холодная, и климат почти не отличался от того, к какому солдаты привыкли у себя на родине.
И все же каждую неделю похоронная процессия. Так было в Шахрисябзе и в соседних городках, где стояли части армии. На шахрисябзском кладбище выделили специальный участок для польских солдат. И количество крестов там все росло и росло. А рядом, там, где хоронило своих покойников местное население, могил почти не прибавлялось. Это была военная зима - люди жили впроголодь, много работали, а одежда - вот: ходят в калошах на босу ногу.
- В чем же дело, доктор?
Доктор молчал. Вчера умерли сразу два солдата. Сегодня утром он присутствовал при вскрытии. У одного - язва желудка. Второй - атлет двухметрового роста - не справился с пневмонией.
- Ностальгия, поручик, - сказал он наконец. - Слышали о такой болезни? Тоска по родине.
- Но ведь это, простите, несерьезно.
- Нет, поручик, очень серьезно, - сумрачно возразил доктор. - Люди оторваны от всего, что им дорого. И лишены возможности сражаться за это. При таком моральном состоянии достаточно гриппа...
И мрачно пошутил:
- Не болейте, поручик. Мне совсем не хочется вас вскрывать.
Поручик вдруг поежился, передернул плечами - бррр... И с удивительно приятной, располагающей улыбкой, сразу придавшей его красивому молодому лицу выражение мальчишки, готовящегося напроказить, спросил:
- Нет ли у вас и сегодня спирта, доктор?
- Спирта нет.
Доктор достал вместительную флягу и самодовольно потряс ею.
- Сегодня - ром. Первого класса! Не выпьете ли вы с нами? доброжелательно спросил он графа, уткнувшегося носом в подушку.
- Благодарю вас. Но я не пью спиртного, - сухо отказался Глуховский. Он даже не поднял головы.
Когда на следующий день поздно вечером Дембицкий вернулся в палатку, в ярком химическом свете карбидной лампы он увидел, что доктор сидит на своей койке, сложив по-турецки ноги в толстых шерстяных носках, на голове - вязаный колпак с кисточкой, перед ним фляга и закуска на газете, а койка Глуховского пуста.
- Прошу к столу, - обрадовался доктор. - Вернее, на койку. Не умею пить один.
Он уже был пьян, лицо раскраснелось, покрылось испариной, шея выпирала из воротника мундира.
- Спасибо, - искренне обрадовался поручик. - А где наш граф?
Полковой врач нахмурился, поднял палец.
- Граф болен. Он в лазарете.
- Что же с ним?
- Грипп.
... - Граф Глуховский умер, - сказал доктор просто.
Это было буквально на второй день. Дембицкий непослушными пальцами снял фуражку.
- Еще вчера... Еще позавчера он был здоров, как мы с вами... И умер...
- Все мы так, - мягко прервал его доктор. - Выпьем, мой друг. И не будем говорить об этом.
- Но скажите - почему? Чем он был болен?
- Ностальгия, поручик!
- Какая ностальгия? По какой родине он мог тосковать? Ведь он никогда не был в Польше. Даже родился в Англии.
- Значит, по Англии.
На похороны графа Глуховского приехал сам генерал Витгецкий длинный, тощий, злой, в очках с толстой золотой оправой, с неизменной сигарой в зубах, одетый в непомерно короткую шинель, из-под которой выглядывали штаны с широчайшими - в полштанины - генеральскими лампасами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95