– Война когда-нибудь кончится, и они вернутся домой.
Вскоре оказалось, что Эприл радовалась напрасно. Черчилль и Кэртен заключили другое соглашение, и вместо того, чтобы вернуть в Австралию две ее армии, в нее послали одну американскую дивизию. Вместе с остальными австралийцами Матильда и Эприл почувствовали, что родина-мать предала их. Как может маленькая дивизия защитить такой огромный континент, и почему австралийским солдатам отказано в праве защищать собственный дом вместо того, чтобы доблестно воевать и погибать за англичан в Европе?..
Прошло еще несколько тяжелых месяцев. Женщины заботились друг о друге, о детях, о своих домочадцах, изнуряя себя непосильным трудом на ферме. Все жили новостями по радио – единственной связи с воюющим миром.
Однажды Матильда вернулась в Чурингу, чтобы приготовить корма для овец на завтрашний день. Они с Габриэлем закидывали мешки с кормом в новый грузовик, который Матильда недавно приобрела по случаю. Внезапно она услышала знакомое цоканье копыт мула – похолодела. Она знала, что старый священник предпочитает сам развозить похоронки.
Отцу Райану трудно было приспособиться к современной жизни и менять старые привычки. Он по-прежнему путешествовал на своем муле в старом скрипящем седле. За годы войны он резко постарел, его волосы стали седыми, а слишком печальные новости, которые он развозил по семьям, где многих погибших знал с рождения, согнули своей тяжестью некогда широкие плечи.
– Плохие новости, да? – не вытерпела Матильда, когда святой отец спешился и напоил мула.
Отец Райан кивнул, и она, взяв его под руку, повела по ступенькам веранды в дом. Ее сердце сжималось от боли, когда она думала о неотвратимости того, что сейчас услышит. «Но ничего, – молча уговаривала она себя. – Я сильная. Я выдержу».
– Давайте выпьем чаю сначала. Я давно обнаружила, что плохие новости лучше слушать сидя.
Матильда быстро поставила чай, избегая смотреть на него и стараясь не думать о том, что один из мужчин Финли не вернется домой. Скоро она узнает кто, и ничего уже нельзя будет изменить.
Отец Райан выпил чай и, как птичка, поклевал бисквит, который она сделала этим утром.
– Мы переживаем трагические времена, Матильда, – сказал он убито. – Как ты справляешься здесь совсем одна?
– У меня есть Габ в Чуринге, а у Эприл – дети и два овчара. Мы пасем наших овец вместе. Так легче.
– Ей понадобятся теперь нечеловеческие силы, чтобы она могла пасти овец. Но ты уже пережила сама все это, правда? И знаешь, как это бывает.
Матильда кивнула и наконец собралась с духом.
– Кто из них, святой отец? – хрипло спросила она, хотя ей хотелось заткнуть уши навсегда, чтобы не пускать смертоносную весть на эту прекрасную землю, которую она так любила!
Жуткое молчание повисло в кухне, как будто на них вдруг дохнуло вечностью. Руки священника, которыми он сжимал ледяные руки Матильды, были теплыми и спасительными, как якорь, брошенный в океане чувств, захлестнувших ее.
– Все они, Матильда.
Она тупо уставилась в помертвевшее лицо и пустые глаза.
– Все?.. О боже мой! – вскрикнула она, осознав весь ужас услышанного. – За что, святой отец? Ради господа бога, скажите, за что? Это несправедливо!
– Война никогда не бывает справедливой, Матильда, – грустно сказал он. – И ты не можешь обвинить в этом бога. Не он начинает войны – это делают люди. Люди убили их всех. Тома и Сина в окопах на окраине Эль-Аламейна, а Дэйви – снайперской пулей в Новой Гвинее.
Матильда ослепла от слез, когда вспомнила двух мальчишек, которых любила как родных, и мужчину, который был ей дорог, как брат. Она поняла, что никогда никого из них не увидит, и почувствовала страшную пустоту в необъятном мире, окружавшем ее. Она положила голову на плечо священника, вдохнула знакомый с детства запах его сутаны, и слезы побежали у нее из глаз. Отец Райан нежно похлопывал ее по спине, как маленького ребенка, прижимая к себе.
– Здесь есть и другие, девочка, кто разделит сегодня ваше горе. – Его голос был полон страдания. – Курайонг потерял Билли. Ужасная штука эта война…
Матильда вырвалась из его объятий и гневно посмотрела на него.
– Ладно, мужчины идут на войну, чтобы тешить свое самолюбие! – в ярости закричала она. – А как насчет матерей, жен, невест? Что будет делать Эприл без мужа и двух старших сыновей? Даст ли ей ваш распрекрасный бог ответ на этот вопрос, святой отец? И где, скажите, он был, когда их всех убивали? Как он мог допустить такое?
Бросив взгляд на бледное, осунувшееся лицо священника, она пожалела о своей вспышке, но было поздно.
– Я понимаю твои чувства, Матильда. Неудивительно, что это так тебя убивает. За последние годы я отвез здесь столько таких телеграмм и все равно каждый раз страдаю. К этому невозможно привыкнуть, – печально сказал он и помолчал, подбирая слова. – Но именно гнев убил всех этих людей. Неспособность найти мирное решение лежит в корне всех войн. Но гнев, хоть и помогает облегчить душу, не может вернуть нам убитых.
– Простите, отец Райан, – всхлипнула Матильда. – Но все это кажется таким безнадежным… Люди убивают друг друга ради мира на земле. А женщины пытаются выжить на этой земле, борясь с засухой, голодом и бомбежками. Ради чего все это?
– Я не знаю ответа, – покачал седой головой священник. – Хотел бы я знать…
Долгой дорогой в Вилгу они молчали, погруженные в свои безрадостные мысли. Матильда цепенела, представляя доброе лицо подруги, которую за эти годы полюбила как родную. Она вцепилась в поводья мертвой хваткой, когда они подъезжали к дому.
Эприл вышла на веранду и, судя по тому, как внезапно побелело ее лицо, сразу поняла, с какой вестью они приехали. Единственное, о чем она не догадывалась, – насколько сокрушительной она будет для нее. Матильда испугалась, что эта маленькая мужественная женщина, с такой стойкостью державшаяся все это жуткое время, может не пережить такой безжалостной потери.
Эприл отказалась провести их в дом. Не позволила приблизиться к ней. Она стояла, бледная, как привидение, на крыльце и по мере того, что сообщал ей священник, черты ее мягкого лица превращались в резкие каменные очертания надгробного памятника.
В конце концов, после непереносимо долгого молчания, она глубоко судорожно вздохнула.
– Спасибо, отец Райан, и тебе, Молли, что приехали. Но мне лучше сейчас побыть одной, – сказала Эприл пустым, бесцветным голосом, в котором не проскальзывало даже намека на чувство.
Она повернулась и вошла в дом, плотно закрыв за собой дверь. Матильда направилась было за ней, но отец Райан удержал ее за руку.
– Не надо. Оставь ее одну. Каждый переживает горе по-своему. Ей надо побыть сейчас наедине с детьми.
Матильда застыла, беспомощно глядя на дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Вскоре оказалось, что Эприл радовалась напрасно. Черчилль и Кэртен заключили другое соглашение, и вместо того, чтобы вернуть в Австралию две ее армии, в нее послали одну американскую дивизию. Вместе с остальными австралийцами Матильда и Эприл почувствовали, что родина-мать предала их. Как может маленькая дивизия защитить такой огромный континент, и почему австралийским солдатам отказано в праве защищать собственный дом вместо того, чтобы доблестно воевать и погибать за англичан в Европе?..
Прошло еще несколько тяжелых месяцев. Женщины заботились друг о друге, о детях, о своих домочадцах, изнуряя себя непосильным трудом на ферме. Все жили новостями по радио – единственной связи с воюющим миром.
Однажды Матильда вернулась в Чурингу, чтобы приготовить корма для овец на завтрашний день. Они с Габриэлем закидывали мешки с кормом в новый грузовик, который Матильда недавно приобрела по случаю. Внезапно она услышала знакомое цоканье копыт мула – похолодела. Она знала, что старый священник предпочитает сам развозить похоронки.
Отцу Райану трудно было приспособиться к современной жизни и менять старые привычки. Он по-прежнему путешествовал на своем муле в старом скрипящем седле. За годы войны он резко постарел, его волосы стали седыми, а слишком печальные новости, которые он развозил по семьям, где многих погибших знал с рождения, согнули своей тяжестью некогда широкие плечи.
– Плохие новости, да? – не вытерпела Матильда, когда святой отец спешился и напоил мула.
Отец Райан кивнул, и она, взяв его под руку, повела по ступенькам веранды в дом. Ее сердце сжималось от боли, когда она думала о неотвратимости того, что сейчас услышит. «Но ничего, – молча уговаривала она себя. – Я сильная. Я выдержу».
– Давайте выпьем чаю сначала. Я давно обнаружила, что плохие новости лучше слушать сидя.
Матильда быстро поставила чай, избегая смотреть на него и стараясь не думать о том, что один из мужчин Финли не вернется домой. Скоро она узнает кто, и ничего уже нельзя будет изменить.
Отец Райан выпил чай и, как птичка, поклевал бисквит, который она сделала этим утром.
– Мы переживаем трагические времена, Матильда, – сказал он убито. – Как ты справляешься здесь совсем одна?
– У меня есть Габ в Чуринге, а у Эприл – дети и два овчара. Мы пасем наших овец вместе. Так легче.
– Ей понадобятся теперь нечеловеческие силы, чтобы она могла пасти овец. Но ты уже пережила сама все это, правда? И знаешь, как это бывает.
Матильда кивнула и наконец собралась с духом.
– Кто из них, святой отец? – хрипло спросила она, хотя ей хотелось заткнуть уши навсегда, чтобы не пускать смертоносную весть на эту прекрасную землю, которую она так любила!
Жуткое молчание повисло в кухне, как будто на них вдруг дохнуло вечностью. Руки священника, которыми он сжимал ледяные руки Матильды, были теплыми и спасительными, как якорь, брошенный в океане чувств, захлестнувших ее.
– Все они, Матильда.
Она тупо уставилась в помертвевшее лицо и пустые глаза.
– Все?.. О боже мой! – вскрикнула она, осознав весь ужас услышанного. – За что, святой отец? Ради господа бога, скажите, за что? Это несправедливо!
– Война никогда не бывает справедливой, Матильда, – грустно сказал он. – И ты не можешь обвинить в этом бога. Не он начинает войны – это делают люди. Люди убили их всех. Тома и Сина в окопах на окраине Эль-Аламейна, а Дэйви – снайперской пулей в Новой Гвинее.
Матильда ослепла от слез, когда вспомнила двух мальчишек, которых любила как родных, и мужчину, который был ей дорог, как брат. Она поняла, что никогда никого из них не увидит, и почувствовала страшную пустоту в необъятном мире, окружавшем ее. Она положила голову на плечо священника, вдохнула знакомый с детства запах его сутаны, и слезы побежали у нее из глаз. Отец Райан нежно похлопывал ее по спине, как маленького ребенка, прижимая к себе.
– Здесь есть и другие, девочка, кто разделит сегодня ваше горе. – Его голос был полон страдания. – Курайонг потерял Билли. Ужасная штука эта война…
Матильда вырвалась из его объятий и гневно посмотрела на него.
– Ладно, мужчины идут на войну, чтобы тешить свое самолюбие! – в ярости закричала она. – А как насчет матерей, жен, невест? Что будет делать Эприл без мужа и двух старших сыновей? Даст ли ей ваш распрекрасный бог ответ на этот вопрос, святой отец? И где, скажите, он был, когда их всех убивали? Как он мог допустить такое?
Бросив взгляд на бледное, осунувшееся лицо священника, она пожалела о своей вспышке, но было поздно.
– Я понимаю твои чувства, Матильда. Неудивительно, что это так тебя убивает. За последние годы я отвез здесь столько таких телеграмм и все равно каждый раз страдаю. К этому невозможно привыкнуть, – печально сказал он и помолчал, подбирая слова. – Но именно гнев убил всех этих людей. Неспособность найти мирное решение лежит в корне всех войн. Но гнев, хоть и помогает облегчить душу, не может вернуть нам убитых.
– Простите, отец Райан, – всхлипнула Матильда. – Но все это кажется таким безнадежным… Люди убивают друг друга ради мира на земле. А женщины пытаются выжить на этой земле, борясь с засухой, голодом и бомбежками. Ради чего все это?
– Я не знаю ответа, – покачал седой головой священник. – Хотел бы я знать…
Долгой дорогой в Вилгу они молчали, погруженные в свои безрадостные мысли. Матильда цепенела, представляя доброе лицо подруги, которую за эти годы полюбила как родную. Она вцепилась в поводья мертвой хваткой, когда они подъезжали к дому.
Эприл вышла на веранду и, судя по тому, как внезапно побелело ее лицо, сразу поняла, с какой вестью они приехали. Единственное, о чем она не догадывалась, – насколько сокрушительной она будет для нее. Матильда испугалась, что эта маленькая мужественная женщина, с такой стойкостью державшаяся все это жуткое время, может не пережить такой безжалостной потери.
Эприл отказалась провести их в дом. Не позволила приблизиться к ней. Она стояла, бледная, как привидение, на крыльце и по мере того, что сообщал ей священник, черты ее мягкого лица превращались в резкие каменные очертания надгробного памятника.
В конце концов, после непереносимо долгого молчания, она глубоко судорожно вздохнула.
– Спасибо, отец Райан, и тебе, Молли, что приехали. Но мне лучше сейчас побыть одной, – сказала Эприл пустым, бесцветным голосом, в котором не проскальзывало даже намека на чувство.
Она повернулась и вошла в дом, плотно закрыв за собой дверь. Матильда направилась было за ней, но отец Райан удержал ее за руку.
– Не надо. Оставь ее одну. Каждый переживает горе по-своему. Ей надо побыть сейчас наедине с детьми.
Матильда застыла, беспомощно глядя на дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117