«Конечно, не постараюсь. Конечно, служить не буду. Что из твоего дела выйдет, не знаю, там видно будет».
Некоторых граф отводил к окну, просил сесть на подоконник, присаживался сам и разговаривал несколько менее сухо.
Прием продолжался уже около часа. Каждый раз, что кто-нибудь выходил из комнаты временщика, Шумский снова входил с докладом о следующем лице. Прошло уже человек пятнадцать.
XXI
Доложив об каком-то невзрачном генерале, Шумский оглянул лишний раз залу, как бы размышляя о том, когда вся эта канитель кончится и вдруг вздрогнул, и ахнул почти вслух. Сердце шибко застучало в нем, как от удара.
– Господи помилуй! – искренно перепуганный произнес он мысленно.
В противоположном конце приемной, беседуя с тремя другими сановниками, стоял в мундире никто иной, как сам барон Нейдшильд.
Шумский так оторопел, так смутился, что на минуту забыл где он находится и что делает.
– Все пропало! Зарезан! – чуть не прошептал он вслух. – Вот что из твоих затей вышло, дьявол, – мысленно обратился он к той горнице, где в эту минуту вдруг раздался громкий и гневный голос Аракчеева:
– Солдат в генералы не попадает в мгновение ока, а генерал в солдаты может попасть.
Но Шумский не слыхал этой угрозы, ему было все равно, кто в кабинете временщика может быть разжалован в солдаты, он сам в эту минуту не испугался бы этого.
Сейчас, сию минуту барон Нейдшильд, поговорив со знакомыми, подойдет к нему просить доложить о себе графу Аракчееву и увидит, узнает в флигель-адъютанте живописца Андреева. Все созидаемое давно в один миг рухнет, как башня, и раздавит ее строителя.
Нейдшильд кончил беседу со знакомыми и стал оглядываться, как бы ища глазами того, кто должен доложить о нем графу Аракчееву. Кто-то указал ему на Шумского, он двинулся и стал подходить.
Молодой человек, как уязвленный, мгновенно бросился к двери комнаты, где гремел голос Аракчеева. Он чуял, что делает роковую неосторожность, входя не во время. Но что же было делать? Оставаться там нельзя, но ведь оставаться тут тоже нельзя.
Едва переступил он порог и стал подходить к столу, сам не зная зачем и что сделает, как Аракчеев обернулся к нему и выговорил резко:
– Тебе что? Вон!
Шумский как-то завертелся во все стороны между столом и дверями, совершенно как если бы собирался начать вальсировать и, наконец, двинулся снова к дверям, с тем чувством, с каким человек с высого утеса решается броситься в пропасть.
Но едва он очутился снова в приемной, в нескольких шагах от того же барона Нейдшильда, находчивость, никогда не оставлявшая его в жизни, и тут помогла.
Барон Нейдшильд уже подошел, уже вглядывался в его лицо, пристально и внимательно, уже произносил:
– Позвольте просить вас, господин офицер…
Но он запнулся, лицо его выразило удивление. Быстрые дерзкие, хорошо знакомые глаза, испуганно глянули на него. Как ни менял человека флигель-адъютантский мундир, все-таки барон глядел на этого офицера и что-то такое особенное возникало, готово было родиться в его голове.
Но в этот самый миг офицер выхватил носовой платок из кармана, закрыл им все лицо от подбородка до лба, увернулся от барона и, обратясь к лысому чиновнику с крестом на шее, выговорил:
– Доложите графу, кровь носом, не могу…
И Шумский, быстро пройдя с платком у лица мимо стоявших военных и штатских, выбежал из приемной.
– Там хоть в распросолдаты разжалуй, черт эдакий, – думал он. – Не стану я губить себя из-за твоих дурацких затей.
Шумский выбежал в переднюю, набросил шинель, и, сев в дрожки, через несколько минут стрелой подкатил к подъезду своей квартиры.
«Ну что, если узнал, – думал он, входя к себе. – Что будет, если узнал? Как я сразу не догадался схватиться за платок. Ах дьявол! Мало у него офицеров, чтобы мне при нем должность лакейскую исправлять. Чудесники, дуболомы, черти!»
Войдя к себе, Шумский крикнул Копчика и быстро, нервно побросал с себя на пол все платье и надел штатское. Через минут пять он уже ехал на извозчике, погоняя и обещая на чай, по направлению к Васильевскому Острову.
Через полчаса живописец Шумский сидел в столовой в ожидании выехавшего из дома барона. Антип сказал ему, что барон отправился во дворец к царю.
Шумский вынул пятирублевую бумажку, сунул Антипу в кулак и выговорил:
– Голубчик мой, окажи мне великую милость. Приказал мне барон быть сегодня спозаранку, а я запоздал. Скажи ты ему, как приедет, что как, мол, вы из дверей, а г. Андреев в двери.
– Да они вас нынче не ждали, – заметил Антип.
– Ждал, тебе говорю. Уж я знаю, что ждал, приказал быть. Я тебе еще дам завтра.
– Зачем, помилуйте.
– Еще дам, только как приедет барон, спросит или не спросит, ты свое: господин, мол, Андреев. Да ты слушай! Господин Андреев, как вы с подъезда, он на подъезд. И вот с тех пор здесь сидит, ждет. Понял ли ты?
– Чего же тут не понять.
– Ну вот, пожалуйста.
И Шумский тревожно, взволнованно снова два раза повторил то же самое:
– Спросит ли, не спросит, ты ему свое!
– Слушаю-с, слушаю-с. И чего вы растревожились, – говорил удивленный Антип.
Шумский был настолько взволнован, что даже не подумал спросить о баронессе, или о Пашуте.
Когда он собрался снова позвать из буфета кого-нибудь из людей, чтобы узнать, здорова ли Пашута и дома ли баронесса, у подъезда раздался топот и гром экипажа. Человек отпер парадную дверь.
Шумский прислушался к дверям передней.
– Здесь? – послышался голос барона.
– Здесь.
– Андреев?
– Точно так-с.
– Не знаю, не звал.
Барон вошел в залу, Шумский поклонился и внутренне озлился на себя, потому что чувствовал, что вопреки его воле и усилиям, легкий румянец выступает на его щеках.
«Собой не владеешь, где тебе другими командовать», – вертелось у него в голове.
– Вы приказали явиться, – вымолвил он и старался стоять, наклонив голову, чтобы хоть немного скрыть от барона черты лица.
Барон, забывший по дороге о том, что какой-то флигель-адъютант там, во дворце, чем-то удивил его, теперь снова вспомнил. Он пристально и молча вглядывался в лицо Шумского и, наконец, вымолвил:
– Удивительно! Inimaginable! Знаете ли, mon cher monsieur Андреев, что вы удивительно похожи на ординарца или докладчика у господина графа Аракчеева. Я сейчас к нему являлся и имел беседу. Не будь вы здесь, побожился бы, что это вы сами. Брата у вас нет?
– Точно так-с, – поспешил выговорить Шумский, – у меня есть двоюродный брат, но замечательно похожий на меня. Совершенно родной брат! Совершенно близнец! Он военный, при графе состоит. Это он по всей вероятности и был.
– Ну вот. Une ressemblance extraordinaire. Вы напрасно пожаловали сегодня, я вас не ожидал. Дела никакого нет, можете отправляться.
Шумский уже довольный, почти счастливый, двинулся.
– Un moment, г. Андреев. Ваше жалованье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80