Может, украденная икона мстит? Хотел перекреститься, а рука не поднималась.
– Што, стража? – спросил какой-то мужик. – Обмишулились вы с Авдеем-бездеем?
– Мы люди маленькие, как велят, так и делаем.
– Глядите, как бы вас, этаких-то маленьких, не удлинили на той же веревке. Он, князь-то, разберется.
Федька промолчал, ускорил шаг. «Што ей в этих татарах? – думал, глядя на Дарью. – Отчего ревет над ними? Может, Мишку знала? Уж не она ли навела на нас Фомку Хабычеева?..» Скоро незнакомая Федьке молодая женщина увела Дарью в боковую улицу. Тогда он догнал телегу, спросил стражника, о чем рассказывала девка.
– Шла с ними из рязанской земли. Говорит, везли они што-то князю нашему от Есутая.
Бастрыка ожгло. Кинулся к улице, где скрылись женщины, увидел их вдалеке, пошел следом, лихорадочно думая: знала ли Дарья об иконе? Могла знать. От этой мысли Бастрык пришел в бешенство, словно Дарья готовилась его ограбить. «Ну, змея, один раз ушла, другой не вывернешься». Он следил, пока женщины не скрылись в избенке на окраине посада. «Может, сейчас, не откладывая?» Поразмыслив, решил дождаться темноты. Люди кругом, а женщин двое, может шум выйти, да и слишком приметен он в кафтане стражника… Оборачиваясь, снова почувствовал на себе подстерегающий взгляд, хотя ни один из прохожих не вызвал подозрений. К дому ордынского купца возвращался верхом. Там сейчас двое его подручных, которые ни о чем не ведают. Ему, пожалуй, нет нужды дожидаться вызова воеводы – как пришел, так и уйдет. Бастрыку больше никто не нужен. С иконой Федька Бастрык сумеет устроиться, а на первое время есть и золотишко, есть и серебро. Только убрать эту змею Дарью… Подъезжая к воротам, услышал оклик с соседнего подворья:
– Эй, страж, зайди-ко на миг.
Сутулый дед смотрел из ворот, настойчиво приглашая. Стражникам не положено отказываться, когда их зовут, однако Бастрык плюнул бы на приглашение, если бы дед не смотрел так, словно за его спиной лежала груда серебра.
– Што те? Говори.
– Да ты зайди, не для улицы разговор-то, а для тебя важнецкий.
Поколебавшись, Бастрык спрыгнул с лошади, вошел в широкие ворота, и они неслышно затворились за ним.
– Оставь коня, подь в избу, – приглашал дед. – Тут беглый купец ордынский кой-чего оставил. Такого ты вовек не видывал.
Заинтересованный Бастрык поднялся на крыльцо, прошел за хозяином в сени, и они затворились так же неслышно.
Через час от воеводы Мещерского по душу Федьки примчался срочный посыльный. Но Бастрык пропал бесследно, и ни один из его стражников ничего не мог сказать о Федьке Бастрыке после того, как он исчез с места казни.
В Коломне звонили колокола, и от городских ворот далеко вдоль московской дороги толпились возбужденные люди – полк великого князя вступал в город. В начищенной меди труб городских сигнальщиков пылало полуденное солнце, далеко белели чистые рубашки мужиков, цветами пестрели летники принаряженных женщин, жарко блистали доспехи бояр, ухали тулумбасы, кадили и пели попы, и катились над толпами приветственные клики. Рядом с епископом Димитрий проехал к церкви Воскресения, где состоялось торжественное богослужение. А через западные, серпуховские, ворота в город вступали полки Владимира Серпуховского и Федора Белозерского. Войска, не останавливаясь, проходили через город к берегу Оки, на просторное Девичье поле, где стояли рати народного ополчения. На следующий день, с утра, Димитрий назначил общий смотр.
До вечера ворота дубовой крепости не затворялись – через них поминутно проносились гонцы. «Главный штаб» русского войска собрался в княжеском тереме детинца, не было лишь боярина Вельяминова – он вел большой московский пеший полк к устью Лопасни, где должен навести переправы через Оку и подождать Димитрия. Да еще западнее двигалось на Тарусу войско Ольгердовичей.
Когда отданы были все распоряжения о смотре войска и Димитрий собирался отдохнуть, князь Мещерский осторожно сказал ему, что в городе находится сын темника Есутая.
– Вот это новость! – встрепенулся Димитрий. – Ну-ка, давайте его ко мне.
Мещерский замялся:
– При смерти он. Его Фома из петли вынул, еле отходили.
– Народ, что ль, схватил?
Мещерский рассказал о случившемся. Димитрий хмуро выслушал.
– Плохо ты свою разведку поставил, князь.
– Помилуй, государь! – обиделся воевода. – Они же открыто пришли, сами отдались в руки стражи, и воинские сторожи их проверяли еще по дороге. Разве градоначальник не должен сообщать воеводе о таких делах?
– С Авдеем будет свой разговор. И с тебя вины не снимаю. Как же ты, воевода, услышав о схваченных лазутчиках, тут же не потребовал их к себе?
– Государь, денно и нощно рати подходили, каждый отряд встречал, мне и спать-то некогда было.
– За то рвение хвалю, но разведка!.. Ее же и на час единый нельзя откладывать. Ты бы Фому-то, чем в разъезды гонять, поставил на время сбора ратей начальником над разведкой – уж он ничего не проглядел бы… В себе ли татарин?
– В себе. Был я у него, он только и молвил: «Скажу Димитрию».
– Сам пойду к нему. И пока говорю с ним, чтоб все до единой полушки, что стража у татар отняла, вернули им, и коней, и справу тоже. Авдей пусть подождет, а Бастрыка сыщите хоть под землей.
Иргиз умирал – Димитрий понял это, едва глянул в его обезображенное лицо, покрытое зеленой лечебной мазью. Но не рубцы и язвы страшны были – палачи отбили ему внутренности, а петля раздавила горло, в уголках почернелых губ пузырилась розоватая пена. Он еле дышал, полуприкрытые глаза отрешенно смотрели в потолок.
– Я великий Московский князь Димитрий, ты хотел видеть меня?
Толмач переводил, князь пытался поймать взгляд умирающего.
– Зачем отец прислал тебя, говори!..
При последнем слове глаза Иргиза прояснились, он смотрел в лицо князя.
– Я Димитрий. Говори.
Губы умирающего выдавили какое-то слово вместе с розовым пузырем, толмач наклонился, долго слушал, потом выпрямился, виновато посмотрел на государя.
– Ничего не пойму. Слова какие-то…
– Ну-Ка, ну-ка?
– Сто и пятьдесят тысяч… Поздно осенью… когда замерзнут реки… Держи войско, не распускай…
Димитрий переглянулся с Боброком.
– Спроси: правда ли Есутай хочет прийти к нам?
Толмач несколько раз повторил вопрос, опять долго слушал, отер мокрый лоб, развел руками:
– Держи войско до весны… Ясак не поможет… Девочку звали Тамар…
Иргиз сомкнул веки. Он выполнил волю отца и умер. Без стона, без вздоха. Только розоватая пена перестала пузыриться в уголках губ да веки перестали вздрагивать.
– Что могут натворить два дурака! – воскликнул Димитрий.
– Только ли дурость тут? – холодно спросил князь Владимир.
– Я подумал о том же, – кивнул Боброк. – Почему его не хотели к тебе доставить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
– Што, стража? – спросил какой-то мужик. – Обмишулились вы с Авдеем-бездеем?
– Мы люди маленькие, как велят, так и делаем.
– Глядите, как бы вас, этаких-то маленьких, не удлинили на той же веревке. Он, князь-то, разберется.
Федька промолчал, ускорил шаг. «Што ей в этих татарах? – думал, глядя на Дарью. – Отчего ревет над ними? Может, Мишку знала? Уж не она ли навела на нас Фомку Хабычеева?..» Скоро незнакомая Федьке молодая женщина увела Дарью в боковую улицу. Тогда он догнал телегу, спросил стражника, о чем рассказывала девка.
– Шла с ними из рязанской земли. Говорит, везли они што-то князю нашему от Есутая.
Бастрыка ожгло. Кинулся к улице, где скрылись женщины, увидел их вдалеке, пошел следом, лихорадочно думая: знала ли Дарья об иконе? Могла знать. От этой мысли Бастрык пришел в бешенство, словно Дарья готовилась его ограбить. «Ну, змея, один раз ушла, другой не вывернешься». Он следил, пока женщины не скрылись в избенке на окраине посада. «Может, сейчас, не откладывая?» Поразмыслив, решил дождаться темноты. Люди кругом, а женщин двое, может шум выйти, да и слишком приметен он в кафтане стражника… Оборачиваясь, снова почувствовал на себе подстерегающий взгляд, хотя ни один из прохожих не вызвал подозрений. К дому ордынского купца возвращался верхом. Там сейчас двое его подручных, которые ни о чем не ведают. Ему, пожалуй, нет нужды дожидаться вызова воеводы – как пришел, так и уйдет. Бастрыку больше никто не нужен. С иконой Федька Бастрык сумеет устроиться, а на первое время есть и золотишко, есть и серебро. Только убрать эту змею Дарью… Подъезжая к воротам, услышал оклик с соседнего подворья:
– Эй, страж, зайди-ко на миг.
Сутулый дед смотрел из ворот, настойчиво приглашая. Стражникам не положено отказываться, когда их зовут, однако Бастрык плюнул бы на приглашение, если бы дед не смотрел так, словно за его спиной лежала груда серебра.
– Што те? Говори.
– Да ты зайди, не для улицы разговор-то, а для тебя важнецкий.
Поколебавшись, Бастрык спрыгнул с лошади, вошел в широкие ворота, и они неслышно затворились за ним.
– Оставь коня, подь в избу, – приглашал дед. – Тут беглый купец ордынский кой-чего оставил. Такого ты вовек не видывал.
Заинтересованный Бастрык поднялся на крыльцо, прошел за хозяином в сени, и они затворились так же неслышно.
Через час от воеводы Мещерского по душу Федьки примчался срочный посыльный. Но Бастрык пропал бесследно, и ни один из его стражников ничего не мог сказать о Федьке Бастрыке после того, как он исчез с места казни.
В Коломне звонили колокола, и от городских ворот далеко вдоль московской дороги толпились возбужденные люди – полк великого князя вступал в город. В начищенной меди труб городских сигнальщиков пылало полуденное солнце, далеко белели чистые рубашки мужиков, цветами пестрели летники принаряженных женщин, жарко блистали доспехи бояр, ухали тулумбасы, кадили и пели попы, и катились над толпами приветственные клики. Рядом с епископом Димитрий проехал к церкви Воскресения, где состоялось торжественное богослужение. А через западные, серпуховские, ворота в город вступали полки Владимира Серпуховского и Федора Белозерского. Войска, не останавливаясь, проходили через город к берегу Оки, на просторное Девичье поле, где стояли рати народного ополчения. На следующий день, с утра, Димитрий назначил общий смотр.
До вечера ворота дубовой крепости не затворялись – через них поминутно проносились гонцы. «Главный штаб» русского войска собрался в княжеском тереме детинца, не было лишь боярина Вельяминова – он вел большой московский пеший полк к устью Лопасни, где должен навести переправы через Оку и подождать Димитрия. Да еще западнее двигалось на Тарусу войско Ольгердовичей.
Когда отданы были все распоряжения о смотре войска и Димитрий собирался отдохнуть, князь Мещерский осторожно сказал ему, что в городе находится сын темника Есутая.
– Вот это новость! – встрепенулся Димитрий. – Ну-ка, давайте его ко мне.
Мещерский замялся:
– При смерти он. Его Фома из петли вынул, еле отходили.
– Народ, что ль, схватил?
Мещерский рассказал о случившемся. Димитрий хмуро выслушал.
– Плохо ты свою разведку поставил, князь.
– Помилуй, государь! – обиделся воевода. – Они же открыто пришли, сами отдались в руки стражи, и воинские сторожи их проверяли еще по дороге. Разве градоначальник не должен сообщать воеводе о таких делах?
– С Авдеем будет свой разговор. И с тебя вины не снимаю. Как же ты, воевода, услышав о схваченных лазутчиках, тут же не потребовал их к себе?
– Государь, денно и нощно рати подходили, каждый отряд встречал, мне и спать-то некогда было.
– За то рвение хвалю, но разведка!.. Ее же и на час единый нельзя откладывать. Ты бы Фому-то, чем в разъезды гонять, поставил на время сбора ратей начальником над разведкой – уж он ничего не проглядел бы… В себе ли татарин?
– В себе. Был я у него, он только и молвил: «Скажу Димитрию».
– Сам пойду к нему. И пока говорю с ним, чтоб все до единой полушки, что стража у татар отняла, вернули им, и коней, и справу тоже. Авдей пусть подождет, а Бастрыка сыщите хоть под землей.
Иргиз умирал – Димитрий понял это, едва глянул в его обезображенное лицо, покрытое зеленой лечебной мазью. Но не рубцы и язвы страшны были – палачи отбили ему внутренности, а петля раздавила горло, в уголках почернелых губ пузырилась розоватая пена. Он еле дышал, полуприкрытые глаза отрешенно смотрели в потолок.
– Я великий Московский князь Димитрий, ты хотел видеть меня?
Толмач переводил, князь пытался поймать взгляд умирающего.
– Зачем отец прислал тебя, говори!..
При последнем слове глаза Иргиза прояснились, он смотрел в лицо князя.
– Я Димитрий. Говори.
Губы умирающего выдавили какое-то слово вместе с розовым пузырем, толмач наклонился, долго слушал, потом выпрямился, виновато посмотрел на государя.
– Ничего не пойму. Слова какие-то…
– Ну-Ка, ну-ка?
– Сто и пятьдесят тысяч… Поздно осенью… когда замерзнут реки… Держи войско, не распускай…
Димитрий переглянулся с Боброком.
– Спроси: правда ли Есутай хочет прийти к нам?
Толмач несколько раз повторил вопрос, опять долго слушал, отер мокрый лоб, развел руками:
– Держи войско до весны… Ясак не поможет… Девочку звали Тамар…
Иргиз сомкнул веки. Он выполнил волю отца и умер. Без стона, без вздоха. Только розоватая пена перестала пузыриться в уголках губ да веки перестали вздрагивать.
– Что могут натворить два дурака! – воскликнул Димитрий.
– Только ли дурость тут? – холодно спросил князь Владимир.
– Я подумал о том же, – кивнул Боброк. – Почему его не хотели к тебе доставить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171