Потому что иначе ему останется только умереть. Он не может предать чужие надежды. Полоз доверил ему нести медальон, а ему хватило ума притащить его в лапы Огнезара! Хорошо хоть он догадался его спрятать. И теперь… Слезы капали из глаз, и больше всего хотелось закричать: «Помогите».
«Я виноват, простите меня, я больше никогда так не буду, только помогите! Заберите меня отсюда!»
Есеня едва не вскрикнул, когда снаружи заскрипел замок. Нет! Нет, пожалуйста, нет! Только не сейчас! Еще рано! Он прижался к стене тесней, зажмурился и выставил вперед руки.
- Не бойся, - тихо сказал ему тюремщик и подошел поближе, - я поесть принес.
Есеня со стоном опустил руки на колени. Ну что ж он так испугался-то? Как маленький… Он же никогда ничего не боялся.
- Я не хочу, - тихо сказал он.
- А я тебя не спрашиваю, хочешь ты или нет, - тюремщик присел рядом и поставил миску на пол, - больно?
- Ага.
- Ты, главное, не бойся. Когда боишься, во много раз хуже выходит.
Легко сказать! Не бойся! А как не бояться, если страшно? Так страшно, что даже тошнит. Есеня зябко повел плечами.
- Ты злись. На себя, на них, на меня. Когда злишься - все по-другому. Давай-ка поедим. Похлебка не ахти, конечно, но лучше, чем ничего.
- Да не хочу я! - всхлипнул Есеня.
- А ты через «не хочу», - тюремщик взял миску в руки, зачерпнул оттуда мутной жидкости, в которой плавала капуста, и поднес ложку Есене ко рту, - давай, открывай рот. Чтоб злиться, сила нужна. А то превратишься через три дня в слизняка дрожащего.
- Я и так слизняк дрожащий… - разревелся Есеня горько и отчаянно, размазывая слезы тыльной стороной ладоней, - я и так… и так…
Тюремщик отставил миску в сторону и обнял его за плечо.
- Ты молодец. Если в первый раз не сломался - значит, молодец. Самое страшное - это в первый раз. А что кричал и плакал - так у нас взрослые мужики ревут белугой.
- Правда, что ли? - Есеня на секунду плакать перестал.
Полоз.Олехов
Полоз выбрался из берлоги с нехорошим предчувствием, которое его не обмануло. Солнце клонилось к западу - последнее время он стал слишком долго спать, и совершенно не мог обходиться без сна, как это было раньше.
Жмуренок мог бы не стараться и не писать ничего на снегу - Полоз бы и без этого догадался, что тот может ему сказать. Он выругался, сложил вещи в котомки и повесил их на дерево - если доведется вернуться, звери не распетрушат. Смысла прятать следы ночевки не имело, но он все равно забросал снегом кострище, скорей, по привычке, и по проложенным следам двинулся к дороге. С вещами он не смог бы идти быстро, поэтому взял из котомок только самое необходимое - огниво.
Внутри подрагивала и нарастала тревога, неприятная, тоскливая, сосущая. Если бы он не так устал и спал чутко, если бы он догадался держать Жмуренка за руку хотя бы! Дурак! Невыносимый, упрямый, дурак! Ну почему он не может просчитать последствий своих действий хотя бы на пару шагов вперед! Полоз злился на мальчишку, и, попадись он ему под руку прямо сейчас, вздул бы его хорошенько за эту глупую, опасную выходку.
Но что-то подсказывало Полозу, что для парня это был бы исключительно счастливый исход.
Он пошел по дороге к городу быстро, и сдерживал себя, чтобы не бежать. Парень не успеет перешагнуть порога собственного дома, как его схватят! Там его ждут всегда! Наверное, ему хватит ума не тащить с собой медальон, а впрочем - почти никакой разницы.
Примерно на полпути Полоз почувствовал жар - первый предвестник приступа невыносимой головной боли. Ему не стоило так спешить! Ему не стоило нервничать. Он остановился и вытер лицо снегом. Но от наклона жар покатился вверх стремительно, горло захлестнула тошнота, и в голову ударила боль, раскатившись перед глазами золотыми искрами. Полоз перестал чувствовать землю под ногами, и ноги тоже чувствовать перестал.
Это пройдет. Это быстро пройдет. Оно всегда проходит, надо только глубоко дышать. Если он потеряет сознание надолго, то умрет, замерзнет прямо на дороге!
Полоз добрался до города через четыре дня. В двух верстах от Олехова его подобрали крестьяне, которые затемно вышли из деревни с обозом: он не потерял сознания, но голова у него кружилась так сильно, что он падал на четвереньки, едва вставал на ноги. Улич предупреждал, что дорога ухудшит его состояние, но Полоз не предполагал насколько.
В деревне - ближайшей к городу - за ним ухаживала добрая женщина, одинокая вдова с четырьмя малолетними пацанятами, и Полоз с тоской думал о том, чем будет с ней расплачиваться. Денег она не взяла. Глядя на ее детей - четверых головорезов от шести до одиннадцати лет - он решил, что Жмуренок не самый худший представитель шумной братии мальчишек.
Ползти в город на карачках Полоз не рискнул, и дождался, пока сможет стоять на ногах. Но как только почувствовал, что в состоянии пройти больше чем несколько шагов, ночью потихоньку оделся и покинул добрую вдову, про себя желая ей всего наилучшего и надеясь, что к четырем разбойникам в ближайшее время не добавится пятый.
Жидята не спал - он любил засиживаться допоздна, но и по утрам никогда не вставал рано.
- Я думал, ты убит. Ходили слухи, что в Урде тебе проломили голову, - встретил он Полоза.
- Что-то у этих слухов слишком длинные ноги… - проворчал Полоз и поспешил сесть, - но голову мне действительно проломили. Дай мне воды.
- Может, горячего вина? - участливо предложил Жидята, - на улице мороз.
- Я как ущербный, мне воды. Не тяни, говори. Я же вижу, тебе есть что сказать.
- Жмуренок в тюрьме, - Жидята протянул ему кружку.
- Я, наверное, в этом и не сомневался…
Полоз сделал два больших глотка и поставил кружку на стол. Надежда, похожая на робкий язычок пламени, вздрогнув, погасла, и вместо огонька вверх взвился едкий дымок горечи.
- Медальона у него не было, - поспешил добавить Жидята.
- Это точно?
- Его обыскивала стража, а не тюремщики, с ними всегда можно договориться. А еще… У нас тут что-то вроде военного положения. Они ждут, что мы откроем медальон. Набирают по деревням новых стражников, а всех ущербных из деревень отправляют по домам.
- Они преувеличивают наши возможности… - с горечью сказал Полоз.
- Они перестраховываются, - пожал плечами Жидята, - но это значит так же, что медальона у них нет.
- Я думаю, это дело времени, - Полоз сжал губы.
- В этом никто не сомневается. На послезавтра назначен малый сход.
- Ты что? - Полоз привстал, - почему я ничего не знаю?
- А где ты был? Никто не верил, что ты жив.
- И что мы будем обсуждать?
- Жмуренка и медальон, - ответил Жидята, - что нам еще обсуждать?
- Где будет сход?
- Здесь. На послезавтра - потому что раньше не все успеют подойти. Давай-ка я поставлю самовар, поешь, попьешь чаю и спать. Лицо-то у тебя белое совсем.
Жидята встал и подкинул дров в печку, старательно отводя глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
«Я виноват, простите меня, я больше никогда так не буду, только помогите! Заберите меня отсюда!»
Есеня едва не вскрикнул, когда снаружи заскрипел замок. Нет! Нет, пожалуйста, нет! Только не сейчас! Еще рано! Он прижался к стене тесней, зажмурился и выставил вперед руки.
- Не бойся, - тихо сказал ему тюремщик и подошел поближе, - я поесть принес.
Есеня со стоном опустил руки на колени. Ну что ж он так испугался-то? Как маленький… Он же никогда ничего не боялся.
- Я не хочу, - тихо сказал он.
- А я тебя не спрашиваю, хочешь ты или нет, - тюремщик присел рядом и поставил миску на пол, - больно?
- Ага.
- Ты, главное, не бойся. Когда боишься, во много раз хуже выходит.
Легко сказать! Не бойся! А как не бояться, если страшно? Так страшно, что даже тошнит. Есеня зябко повел плечами.
- Ты злись. На себя, на них, на меня. Когда злишься - все по-другому. Давай-ка поедим. Похлебка не ахти, конечно, но лучше, чем ничего.
- Да не хочу я! - всхлипнул Есеня.
- А ты через «не хочу», - тюремщик взял миску в руки, зачерпнул оттуда мутной жидкости, в которой плавала капуста, и поднес ложку Есене ко рту, - давай, открывай рот. Чтоб злиться, сила нужна. А то превратишься через три дня в слизняка дрожащего.
- Я и так слизняк дрожащий… - разревелся Есеня горько и отчаянно, размазывая слезы тыльной стороной ладоней, - я и так… и так…
Тюремщик отставил миску в сторону и обнял его за плечо.
- Ты молодец. Если в первый раз не сломался - значит, молодец. Самое страшное - это в первый раз. А что кричал и плакал - так у нас взрослые мужики ревут белугой.
- Правда, что ли? - Есеня на секунду плакать перестал.
Полоз.Олехов
Полоз выбрался из берлоги с нехорошим предчувствием, которое его не обмануло. Солнце клонилось к западу - последнее время он стал слишком долго спать, и совершенно не мог обходиться без сна, как это было раньше.
Жмуренок мог бы не стараться и не писать ничего на снегу - Полоз бы и без этого догадался, что тот может ему сказать. Он выругался, сложил вещи в котомки и повесил их на дерево - если доведется вернуться, звери не распетрушат. Смысла прятать следы ночевки не имело, но он все равно забросал снегом кострище, скорей, по привычке, и по проложенным следам двинулся к дороге. С вещами он не смог бы идти быстро, поэтому взял из котомок только самое необходимое - огниво.
Внутри подрагивала и нарастала тревога, неприятная, тоскливая, сосущая. Если бы он не так устал и спал чутко, если бы он догадался держать Жмуренка за руку хотя бы! Дурак! Невыносимый, упрямый, дурак! Ну почему он не может просчитать последствий своих действий хотя бы на пару шагов вперед! Полоз злился на мальчишку, и, попадись он ему под руку прямо сейчас, вздул бы его хорошенько за эту глупую, опасную выходку.
Но что-то подсказывало Полозу, что для парня это был бы исключительно счастливый исход.
Он пошел по дороге к городу быстро, и сдерживал себя, чтобы не бежать. Парень не успеет перешагнуть порога собственного дома, как его схватят! Там его ждут всегда! Наверное, ему хватит ума не тащить с собой медальон, а впрочем - почти никакой разницы.
Примерно на полпути Полоз почувствовал жар - первый предвестник приступа невыносимой головной боли. Ему не стоило так спешить! Ему не стоило нервничать. Он остановился и вытер лицо снегом. Но от наклона жар покатился вверх стремительно, горло захлестнула тошнота, и в голову ударила боль, раскатившись перед глазами золотыми искрами. Полоз перестал чувствовать землю под ногами, и ноги тоже чувствовать перестал.
Это пройдет. Это быстро пройдет. Оно всегда проходит, надо только глубоко дышать. Если он потеряет сознание надолго, то умрет, замерзнет прямо на дороге!
Полоз добрался до города через четыре дня. В двух верстах от Олехова его подобрали крестьяне, которые затемно вышли из деревни с обозом: он не потерял сознания, но голова у него кружилась так сильно, что он падал на четвереньки, едва вставал на ноги. Улич предупреждал, что дорога ухудшит его состояние, но Полоз не предполагал насколько.
В деревне - ближайшей к городу - за ним ухаживала добрая женщина, одинокая вдова с четырьмя малолетними пацанятами, и Полоз с тоской думал о том, чем будет с ней расплачиваться. Денег она не взяла. Глядя на ее детей - четверых головорезов от шести до одиннадцати лет - он решил, что Жмуренок не самый худший представитель шумной братии мальчишек.
Ползти в город на карачках Полоз не рискнул, и дождался, пока сможет стоять на ногах. Но как только почувствовал, что в состоянии пройти больше чем несколько шагов, ночью потихоньку оделся и покинул добрую вдову, про себя желая ей всего наилучшего и надеясь, что к четырем разбойникам в ближайшее время не добавится пятый.
Жидята не спал - он любил засиживаться допоздна, но и по утрам никогда не вставал рано.
- Я думал, ты убит. Ходили слухи, что в Урде тебе проломили голову, - встретил он Полоза.
- Что-то у этих слухов слишком длинные ноги… - проворчал Полоз и поспешил сесть, - но голову мне действительно проломили. Дай мне воды.
- Может, горячего вина? - участливо предложил Жидята, - на улице мороз.
- Я как ущербный, мне воды. Не тяни, говори. Я же вижу, тебе есть что сказать.
- Жмуренок в тюрьме, - Жидята протянул ему кружку.
- Я, наверное, в этом и не сомневался…
Полоз сделал два больших глотка и поставил кружку на стол. Надежда, похожая на робкий язычок пламени, вздрогнув, погасла, и вместо огонька вверх взвился едкий дымок горечи.
- Медальона у него не было, - поспешил добавить Жидята.
- Это точно?
- Его обыскивала стража, а не тюремщики, с ними всегда можно договориться. А еще… У нас тут что-то вроде военного положения. Они ждут, что мы откроем медальон. Набирают по деревням новых стражников, а всех ущербных из деревень отправляют по домам.
- Они преувеличивают наши возможности… - с горечью сказал Полоз.
- Они перестраховываются, - пожал плечами Жидята, - но это значит так же, что медальона у них нет.
- Я думаю, это дело времени, - Полоз сжал губы.
- В этом никто не сомневается. На послезавтра назначен малый сход.
- Ты что? - Полоз привстал, - почему я ничего не знаю?
- А где ты был? Никто не верил, что ты жив.
- И что мы будем обсуждать?
- Жмуренка и медальон, - ответил Жидята, - что нам еще обсуждать?
- Где будет сход?
- Здесь. На послезавтра - потому что раньше не все успеют подойти. Давай-ка я поставлю самовар, поешь, попьешь чаю и спать. Лицо-то у тебя белое совсем.
Жидята встал и подкинул дров в печку, старательно отводя глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111