И оторваться от этого взгляда мог только ненормальный, так это было хорошо.
- Жить. Ты будешь жить. Ты должен жить, - шуршал голос змея, и раздвоенный язык шевелил воздух, - ты хочешь жить.
Голова змея то приближалась, то отдалялась - треугольник со срезанными углами. Есеня хотел раствориться в этих неподвижных глазах, нырнуть в них - они несли успокоение и прохладу. И, наконец, почувствовал, как устремляется к ним, как глаза вбирают его в себя, втягивают, словно воронка, и в то же время он понял, что проваливается, что его кружит какой-то непонятный вихрь. Словно он распался на две части, одна из которых тянулась к змею, а другая неслась в пропасть.
Есеня очнулся на солнце, около костра. Он был одет в сухую длинную рубаху - явно, чужую, завернут в одеяло, под головой лежало что-то мягкое, вроде перины, а под ногами - что-то твердое и теплое, похожее на нагретые камни. Жара он не чувствовал, но не мог пошевелить и пальцем. Кто-то поднес к губам кружку, но у него не хватило сил даже глотнуть, даже закашляться.
Проспал он не меньше суток. Просыпался, пил, и засыпал снова. И окончательно выспался к вечеру следующего дня.
- Е-се-ня, - глумливо пропищал над головой кто-то.
Есеня приоткрыл глаза и увидел Хлыста, который водил прутиком по его щеке.
- Воробушек, - рядом присела мама Гожа, - проснулся!
- Ага, - ответил Есеня.
- Покушаешь?
- Ага, - снова ответил он и понял, что от голода сейчас просто умрет.
У костра собирались разбойники, сами разбирали миски и наваливали в них кашу. Мама Гожа приподняла Есене голову, подоткнув подушку, и поставила горячую миску ему на грудь. Он потянулся к ложке, но рука бессильно упала на одеяло.
- Лежи, лежи, я сама тебя покормлю.
Жевать и то было трудно, челюсти почему-то не ворочались, словно кто-то дал ему по зубам, а разбойники потешались над ним всю трапезу.
- Ути-путеньки! Есе-е-е-ня!
- Как там наши маленькие? Кушают кашку?
- Ротик открывай, деточка! За мамку, за батьку!
Есеня засмеялся и подавился кашей. Мама Гожа вытерла ему рот, и продолжила. Наелся он, однако, быстро: не смог одолеть и половины миски.
- Жмуренок, - вскочил Хлыст, - а у нас тут есть кое-что для ослабленных.
Он отошел на несколько шагов и вернулся с полной кружкой клюквы.
- Во, Ворошила сказал: если есть не станет - в задницу запихну. Правда, Ворошила?
- Правда, - отозвался тот.
У Есени рот наполнился жидкой, противной слюной - он терпеть не мог кислятину.
- Сахарку бы добавил… - проворчал он, и это были его первые слова за вечер.
- Некуда. Видишь - кружка полная. Давай, открывай ротик, Есеня!
Впрочем, кислая клюква показалась ему приятной на вкус - такой свежей, и сочной, и терпкой.
Он провалялся еще дней восемь, вставая только «в кустики», и возвращаясь усталым, как из долгого похода. Разбойники посмеивались, но каждый норовил принести ему что-нибудь из леса - то кислое яблоко-дичок, то вяжущей, но сладкой черноплодной рябины, то запоздалой голубики, и клюквы, и брусники. Грибы, которые в изобилии водились вокруг нового лагеря, Ворошила ему есть запретил, и кормили его кашей, которую мама Гожа варила специально для Есени - разваренную, жидкую и сладкую. Подстреленных куропаток на всех явно не хватало, и Ворошила велел кормить Есеню бульоном и нежным куриным мясом. Рыба здесь ловилась мелкая, несерьезная - выяснилось, что рядом с лагерем находится небольшое озерцо, которое питается ключами. Какая тут может быть рыба? Пропахшие тиной щучки, жирные лещи да карасики. Но и карасиков Есеня ел с завидным аппетитом - он вообще ел не останавливаясь, раз по шесть в день. Больше всего ему хотелось молока, он и во сне видел кринки с молоком, но в лесу такой роскоши не было, поэтому он помалкивал.
Пока Есеня болел, разбойники давно успели выстроить три землянки, и он так и не увидел, как это делается - уютные, прочные и теплые домики с земляной крышей, построенные за несколько дней. Два домика отводились под спальни, а третий служил кухней, столовой и жильем для мамы Гожи. Хлыст и Щерба заняли для Есени место - у печки, подальше от входа, и уверяли, что оно самое лучшее. Однако погода стояла отличная, и пока в землянках только спали.
Рубец исследовал места на предмет охоты, и выяснилось, что в часе ходьбы лежит кабанья тропа, да и следы лосей встречаются довольно часто. Есеня еще не ходил, когда в лагерь притащили первую тушу свиньи - по сравнению с домашней, мясо ее было жестким и не таким жирным. Есене скормили печень, которую он ненавидел всей душой, но Ворошила был непреклонен. Если бы Есеня мог увидеть себя со стороны, то, наверное, не стал бы сопротивляться.
- Я тебя поставлю на ноги, - угрожающе шипел Ворошила, сжимая Есене шейные позвонки, - ты у меня здоровей чем был станешь!
- Дяденька! Не хочу печенки! - хохотал и извивался Есеня по мере своих слабых сил.
- Жри, а то шею сверну, как куренку!
Ворошила вообще мучил его регулярно - то компрессами, то растираниями: все они как специально жгли кожу, поил горькими отварами, от которых кашель только усиливался, и еще заставлял глубоко дышать и переворачиваться с боку на бок.
Иногда рядом с ним подолгу сидел Полоз, рассказывая интересные истории - оказывается, он не всю жизнь прожил в лесу, а учился в Урдии, и самым разным наукам, почти как благородный. Только не смог долго жить у моря - вернулся к своим, в лес.
- А зачем, Полоз? Зачем ты учился? Неужели интересно было? - удивлялся Есеня. Для него обучение наукам сводилось к азбуке и отцовским подзатыльникам.
- Превзойти хотел. Заело меня, что они такие умные и благородные. Чем я хуже? А потом понравилось. Но толку все равно никакого нет. Зачем в лесу геометрия да философия?
Болеть Есене было очень скучно. Ему так надоело лежать - то у костра, то в землянке, но стоило подняться на ноги, как он тут же понимал, что больше нескольких шагов пройти не сможет - колени гнулись, голова кружилась до тошноты, и внутри все дрожало от напряжения. Разбойники смеялись, завидев как он встает и пошатываясь бредет к кустикам.
- Жмуренок! Тебе помочь штаны спустить? Или, может, подержать чего надо? А то еще уронишь!
- Иди, подержи! - отвечал Есеня - голос у него тоже был слабым, и издали никто не слышал, что он отвечает.
От скуки и желания отомстить ему снова захотелось придумать что-нибудь веселое, но лежа осуществить хоть одну стоящую идею было слишком трудно. В конце концов, ему пришла в голову одна идея, он, правда, сомневался в ее благополучном исполнении, но результат явно превзошел ожидания. В свою фляжку он налил кваску и, для верности, добавил сахара. Обычно квас разливали из больших бутылей, во фляжках почему-то держали только воду, так что, по его прикидкам, никто не ждал от фляжки подвоха. Когда за завтраком у костра собрались все разбойники - а за время его болезни и раненые успели поправиться - Есеня, обычно лежавший ближе всех к огню, встряхнул фляжку и сделал вид, что винтовая крышка закручена слишком сильно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
- Жить. Ты будешь жить. Ты должен жить, - шуршал голос змея, и раздвоенный язык шевелил воздух, - ты хочешь жить.
Голова змея то приближалась, то отдалялась - треугольник со срезанными углами. Есеня хотел раствориться в этих неподвижных глазах, нырнуть в них - они несли успокоение и прохладу. И, наконец, почувствовал, как устремляется к ним, как глаза вбирают его в себя, втягивают, словно воронка, и в то же время он понял, что проваливается, что его кружит какой-то непонятный вихрь. Словно он распался на две части, одна из которых тянулась к змею, а другая неслась в пропасть.
Есеня очнулся на солнце, около костра. Он был одет в сухую длинную рубаху - явно, чужую, завернут в одеяло, под головой лежало что-то мягкое, вроде перины, а под ногами - что-то твердое и теплое, похожее на нагретые камни. Жара он не чувствовал, но не мог пошевелить и пальцем. Кто-то поднес к губам кружку, но у него не хватило сил даже глотнуть, даже закашляться.
Проспал он не меньше суток. Просыпался, пил, и засыпал снова. И окончательно выспался к вечеру следующего дня.
- Е-се-ня, - глумливо пропищал над головой кто-то.
Есеня приоткрыл глаза и увидел Хлыста, который водил прутиком по его щеке.
- Воробушек, - рядом присела мама Гожа, - проснулся!
- Ага, - ответил Есеня.
- Покушаешь?
- Ага, - снова ответил он и понял, что от голода сейчас просто умрет.
У костра собирались разбойники, сами разбирали миски и наваливали в них кашу. Мама Гожа приподняла Есене голову, подоткнув подушку, и поставила горячую миску ему на грудь. Он потянулся к ложке, но рука бессильно упала на одеяло.
- Лежи, лежи, я сама тебя покормлю.
Жевать и то было трудно, челюсти почему-то не ворочались, словно кто-то дал ему по зубам, а разбойники потешались над ним всю трапезу.
- Ути-путеньки! Есе-е-е-ня!
- Как там наши маленькие? Кушают кашку?
- Ротик открывай, деточка! За мамку, за батьку!
Есеня засмеялся и подавился кашей. Мама Гожа вытерла ему рот, и продолжила. Наелся он, однако, быстро: не смог одолеть и половины миски.
- Жмуренок, - вскочил Хлыст, - а у нас тут есть кое-что для ослабленных.
Он отошел на несколько шагов и вернулся с полной кружкой клюквы.
- Во, Ворошила сказал: если есть не станет - в задницу запихну. Правда, Ворошила?
- Правда, - отозвался тот.
У Есени рот наполнился жидкой, противной слюной - он терпеть не мог кислятину.
- Сахарку бы добавил… - проворчал он, и это были его первые слова за вечер.
- Некуда. Видишь - кружка полная. Давай, открывай ротик, Есеня!
Впрочем, кислая клюква показалась ему приятной на вкус - такой свежей, и сочной, и терпкой.
Он провалялся еще дней восемь, вставая только «в кустики», и возвращаясь усталым, как из долгого похода. Разбойники посмеивались, но каждый норовил принести ему что-нибудь из леса - то кислое яблоко-дичок, то вяжущей, но сладкой черноплодной рябины, то запоздалой голубики, и клюквы, и брусники. Грибы, которые в изобилии водились вокруг нового лагеря, Ворошила ему есть запретил, и кормили его кашей, которую мама Гожа варила специально для Есени - разваренную, жидкую и сладкую. Подстреленных куропаток на всех явно не хватало, и Ворошила велел кормить Есеню бульоном и нежным куриным мясом. Рыба здесь ловилась мелкая, несерьезная - выяснилось, что рядом с лагерем находится небольшое озерцо, которое питается ключами. Какая тут может быть рыба? Пропахшие тиной щучки, жирные лещи да карасики. Но и карасиков Есеня ел с завидным аппетитом - он вообще ел не останавливаясь, раз по шесть в день. Больше всего ему хотелось молока, он и во сне видел кринки с молоком, но в лесу такой роскоши не было, поэтому он помалкивал.
Пока Есеня болел, разбойники давно успели выстроить три землянки, и он так и не увидел, как это делается - уютные, прочные и теплые домики с земляной крышей, построенные за несколько дней. Два домика отводились под спальни, а третий служил кухней, столовой и жильем для мамы Гожи. Хлыст и Щерба заняли для Есени место - у печки, подальше от входа, и уверяли, что оно самое лучшее. Однако погода стояла отличная, и пока в землянках только спали.
Рубец исследовал места на предмет охоты, и выяснилось, что в часе ходьбы лежит кабанья тропа, да и следы лосей встречаются довольно часто. Есеня еще не ходил, когда в лагерь притащили первую тушу свиньи - по сравнению с домашней, мясо ее было жестким и не таким жирным. Есене скормили печень, которую он ненавидел всей душой, но Ворошила был непреклонен. Если бы Есеня мог увидеть себя со стороны, то, наверное, не стал бы сопротивляться.
- Я тебя поставлю на ноги, - угрожающе шипел Ворошила, сжимая Есене шейные позвонки, - ты у меня здоровей чем был станешь!
- Дяденька! Не хочу печенки! - хохотал и извивался Есеня по мере своих слабых сил.
- Жри, а то шею сверну, как куренку!
Ворошила вообще мучил его регулярно - то компрессами, то растираниями: все они как специально жгли кожу, поил горькими отварами, от которых кашель только усиливался, и еще заставлял глубоко дышать и переворачиваться с боку на бок.
Иногда рядом с ним подолгу сидел Полоз, рассказывая интересные истории - оказывается, он не всю жизнь прожил в лесу, а учился в Урдии, и самым разным наукам, почти как благородный. Только не смог долго жить у моря - вернулся к своим, в лес.
- А зачем, Полоз? Зачем ты учился? Неужели интересно было? - удивлялся Есеня. Для него обучение наукам сводилось к азбуке и отцовским подзатыльникам.
- Превзойти хотел. Заело меня, что они такие умные и благородные. Чем я хуже? А потом понравилось. Но толку все равно никакого нет. Зачем в лесу геометрия да философия?
Болеть Есене было очень скучно. Ему так надоело лежать - то у костра, то в землянке, но стоило подняться на ноги, как он тут же понимал, что больше нескольких шагов пройти не сможет - колени гнулись, голова кружилась до тошноты, и внутри все дрожало от напряжения. Разбойники смеялись, завидев как он встает и пошатываясь бредет к кустикам.
- Жмуренок! Тебе помочь штаны спустить? Или, может, подержать чего надо? А то еще уронишь!
- Иди, подержи! - отвечал Есеня - голос у него тоже был слабым, и издали никто не слышал, что он отвечает.
От скуки и желания отомстить ему снова захотелось придумать что-нибудь веселое, но лежа осуществить хоть одну стоящую идею было слишком трудно. В конце концов, ему пришла в голову одна идея, он, правда, сомневался в ее благополучном исполнении, но результат явно превзошел ожидания. В свою фляжку он налил кваску и, для верности, добавил сахара. Обычно квас разливали из больших бутылей, во фляжках почему-то держали только воду, так что, по его прикидкам, никто не ждал от фляжки подвоха. Когда за завтраком у костра собрались все разбойники - а за время его болезни и раненые успели поправиться - Есеня, обычно лежавший ближе всех к огню, встряхнул фляжку и сделал вид, что винтовая крышка закручена слишком сильно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111