..
- Привет, - ответила она осторожно, - Игорек... за комплимент
спасибо, какой уж там вид, устала жутко...
- Глеб, - поправил парень без обиды и улыбнулся. - Опять нелегкая
судьба занесла куда-нибудь в Штаты?
- Да ладно тебе, Глебушка, - она уже облегченно засмеялась, - все
это фигня, на третий раз действительно не особенно интересно... Скажи
лучше, как дела здесь? Что с передачей? Что-нибудь крутое отснял?
Глеб глянул на нее изумленно, и тут она заметила, что и другие в
лифте посматривают на нее непросто.
- Ты чего, мать, не знаешь, что ли? - Глеб покачал головой. - Ну,
ты отвязалась... Не будет передачи, понятно?
В комнате курили, смеялись, все было, как обычно, но она заметила
сразу, что более шумно, более оживленно, чем раньше.
Смеялись немного истерично, говорили чуть громче, чем всегда, и
шутки были отчаянней и рискованней, и редактор, самый приличный
человек в команде, вдруг выматерился при ней, чего никогда раньше не
позволял себе. Так вели себя в классе, вдруг вспомнила она, сорвав
очередную контрольную и ожидая прихода завуча...
Домой ехала на такси, не хотелось сразу лезть в маршрутку и
метро, всегда давала себе отдохнуть, привыкнуть день-другой после
возвращения из поездки. Как-то незаметно успокоилась, злость и испуг,
передавшиеся ей от группы, улеглись. Обойдется, думала она, все
обойдется, не в первый раз за эти годы, уже и закрывали, и запрещали,
и все постепенно начиналось снова и даже круче, все круче после
каждого отката, обойдется и теперь...
Таксист ехал через центр, застревая перед каждым светофором -
было около восьми вечера, толпа машин сгущалась, перед Лубянкой
застряли надолго. Таксист обернулся, глянул ей прямо в лицо.
- А я сразу узнал вас, - сказал он. - Сначала везти даже не
хотел, а потом решил - отвезу да скажу по дороге, что мы о вас
думаем...
- О ком? - не поняла она. - Обо мне? Кто мы? Простите...
- Прощенья потом попросишь. - Таксист уже огибал площадь с
памятником, говорил не оборачиваясь, громко, она теперь расслышала
дикую злобу в его голосе и сжалась, забилась в угол, к дверце... -
Потом у народа прощенья будете просить, поняла?! Кто мы? Русские, вот
кто! Против кого вы телевидение захватили... Му-удрецы, ет-т...
Обо всем этом она знала, но так, в упор не слышала никогда.
- Я русская, - сказала она тихо, ей тут же стало стыдно, и от
стыда, от ужаса, оттого, что теперь поняла - все действительно
кончилось, она заплакала тихо, без звука, задерживая, чтобы не
всхлипнуть, дыхание, и тут же почему-то вспомнила Дегтярева, как он
одевался, глядя мимо нее, и ушел со своей бутылкой, и заплакала еще
отчаянней - от стыда и омерзения к себе, и все это каким-то непонятным
ей образом связывалось в одно горе - страшный таксист, его злоба, ее
месть, и слезы лились, безобразно смывая остатки грима.
Он должен был приехать только через неделю. Это было хуже всего.
Но когда она открывала дверь квартиры, телефон уже разрывался.
Андрея еще не было - наверное, опять принимает каких-нибудь
фирмачей... Она сняла трубку.
- Я вернулся, - сказал он. - Я вернулся раньше. Завтра увидимся -
сейчас говорить не могу. Я люблю тебя, я вернулся к тебе. Слышишь?
Завтра увидимся, завтра увидимся...
3 = Пятое время года
1
В тесном междукресельном пространстве Ту-154 ноги пришлось
подтянуть к животу, и уже через полчаса полета все внутри начало
болеть, черт бы побрал их экономию! В подгрудинном привычном месте
установился жесткий, угловатый кулак, гастритно-язвенные ощущения
отвлекли от жизни, от переживания довольства, удачи, успеха,
возможности осуществления желаний.
Но все жарче сияло за окном солнце... И вдруг охватило такое
счастье! Боль отпустила, заглушенная глотком, другим, третьим, и
бутербродом, который она достала из какой-то удивительно красивой
коробочки, явно от фирменных конфет, или колготок, или еще какой-
нибудь чепухи. Бутерброд был правильный, на обычном сером хлебе,
крошащемся в руках, с рыночным, чуть оплывшим салом. Был повод
посмеяться - интеллигентов сразу видно: виски салом закусывают. У
моего дружка, сказал он, написано "а мыло русское едят". Она
покатилась со смеху, хотя вообще на иронию реагировала сдержанно и не
всегда адекватно, ее патетика не принимала его манеру привычного
общения с друзьями. Почему мыло? А ты что не поняла? Это же есть такое
выражение - "наелся, как дурак мыла", и есть такая басня у какого-то
сталинского сокола о низкопоклонниках - "а сало русское едят", и вот,
понимаешь, дружок совместил, и получилось дико смешно...Я не поняла,
но действительно смешно...
Встали очень рано, и теперь немного выпив и поев, задремали
обнявшись, приникнув друг к другу. Он во сне чувствовал своим левым
виском ее твердо округленный детский лоб, и дыхание, удивительно
чистое для взрослого человека ее дыхание наполняло маленькое
пространство между ее и его лицом, отделяя это простран- ство от
остального воздуха, летящего внутри самолета и, в свою очередь,
отделенного от воздуха снаружи, от всего яркого бесконечного света.
Какая-то короткая мысль об этом полете внутри друг друга
изолированных пространств мелькнула в его голове, но тут же он заснул
совсем крепким сном.
А она, наоборот, в эту минуту проснулась. Чувствовала себя
удивительно выспавшейся - будто не встала в четыре, не перестирала
Нике все белье, не наготовила на два дня еды всем троим - Нике, Андрею
и свекрови, которая всегда на время ее отсутствия перебиралась
присматривать за сыном и внучкой, не собрала недоглаженное барахлишко,
не накрасилась на ходу... И выскочила к заказанному такси свежая,
промытая, легкая, ясно глядя на утреннюю пустую улицу, на удивительно
интеллигентного вида таксиста, на поднимающийся в сизом небе оранжевый
свет дня... На углу, на повороте, стояло другое такси. Она попросила
притормозить рядом, он увидал, тут же выскочил, захлопнул дверцу,
обежал машину кругом, сунул в окно шоферу деньги - и через секунду уже
ввалился к ней. Прижался, пихнул свою сумку на переднее сиденье,
прижался снова... Весь час дороги до аэропорта говорили о тяжком,
чужом - о делах в ее редакции, о явном откате, о съемках, о том, что
Редько ни черта не понял и снимает густой реализм, снова о ее делах и
закруте в комитете... Но время от времени он прижимался, приваливался
- и все отходило, уплывало.
Она тихонько высвободилась, выпрямилась, устроила его голову у
себя на плече, огляделась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41