А. Журавлева.
…В одной из комнат симферопольской квартиры Николая Андреевича Журавлева, как в музее, на виду редкие вещи – офицерский кортик, золотые и серебряные часы, награды за чекистский труд. Фотография, сделанная в Кремле в ноябре 1948 года, где Николай Андреевич запечатлен с группой офицеров, отличившихся в борьбе с оуновцами. В центре фотографии – Н. М. Шверник, вручивший в этот день Журавлеву второй орден Отечественной войны. К хозяину этой квартиры, на груди которого – знак почетного сотрудника госбезопасности, часто приходят старшеклассники Симферопольской средней школы № 11. Бывает в школе и он.
– Николай Андреевич, а вот мы читали в «Крымской правде» вашу статью. Вы упоминаете многих боевых друзей. Кем они были до того, как стали чекистами?
– Были обыкновенными ребятами, кто на пять, кто на десять лет старше вас. Многие потеряли в войну родных, близких. Но они горячо любили свою Родину и ненавидели ее врагов.
И начинался захватывающий рассказ о мужестве и героизме…
Теодор Гладков, Александр Федрицкий
ПОЕДИНОК
Утреннее солнце уже румянило верхушки сосен, когда неподалеку от бункера разорвали тишину автоматные очереди, а затем громыхнул взрыв гранаты. Медленно закружились срезанные пулями листья, и между кустами мелькнула темная фигура, спешившая в спасительный лесной полумрак. Беглец еще не знал, что вся местность взята в надежное кольцо, которое неумолимо сжимается…
А когда погасла последняя надежда и за плечами явственно почувствовалось ледяное дыхание смерти, он срывающимся голосом крикнул:
– Не стреляйте! Передайте начальству: я – Далекий.
Подбежав к болоту, преследователи увидели долговязого человека, полулежавшего в вязкой жиже. Он мог и не называть себя. Слишком уж хорошо, до малейших подробностей были известны его приметы чекистам. Да, это действительно был Далекий.
Корней – высокий, могучего сложения детина, вытащив бандита из зловонной тины, устало вытер вспотевший лоб:
– Конец!
И улыбнулся. Так улыбаются люди после нелегкой, но как следует, на совесть выполненной работы. Еще раз вглядевшись в ненавистное, забрызганное грязью лицо, он снова – в который раз – вспомнил убитого оуновцами отца. Вот и еще одно возмездие за эту мученическую смерть. И за сотни, тысячи других.
– Обыскать и перевязать! – приказал командир группы. – Уложите поосторожнее на телегу и не спускайте с него глаз. Других пленных к нему ни в коем случае не подсаживать. Лучше, чтобы они вообще его даже не видели.
Опустив автомат, лейтенант зашагал к лазу. Этот бункер ему предстояло осмотреть с особой тщательностью. Еще бы! Ведь здесь укрывался главарь диверсионно-террористического подполья на Ровенщине, руководитель так называемого краевого провода ОУН «Одесса», известный под бандитскими кличками Далекий, Тома, Юрий и… Богослов. Ровенские чекисты искали его уже два года.
Так была перевернута последняя страница в длительной, сложной и опасной операции по обезвреживанию этого «зверхныка». А впереди ждала не менее кропотливая работа по расследованию всех его преступлений, поиск и изучение доказательств, чтобы предъявить ему полный счет за все содеянное…
К моменту задержания Далекому было тридцать четыре года. Он родился в зажиточной семье в Станиславской области. Его характер – вероломный, коварный, жестокий – формировался в Станиславской духовной семинарии, где Степан Янишевский проучился три года после окончания гимназии в Перемышле. Именно так: убийца, на совести которого смерть многих советских граждан, когда-то всерьез готовился стать священником. Отсюда и одна из его кличек – Богослов.
Воссоединение западноукраинских областей с УССР разрушило все расчеты Степана Янишевского на блестящую духовную карьеру. Мечтал же он о епископской митре, а вовсе не о потертой скуфье скромного сельского священника, и крушение своих надежд никогда не мог простить Советской власти.
Перед войной Янишевский, человек достаточно образованный, никак внешне не высказывая свои антисоветские взгляды, преподавал школьникам в родном селе историю. И все эти два года убежденный националист ждал своего часа, связывая его с военной мощью фашистской Германии.
Дождавшись прихода оккупантов, Янишевский направился во Львов и здесь получил от оуновского руководства распоряжение поступить на службу к гитлеровцам – помогать им в наведении на захваченной советской земле «нового порядка». Как известно, этот «порядок» должен был начинаться с физического истребления десятков миллионов советских граждан нашей страны, в том числе украинцев.
Так он появился в Виннице – вскоре после того, как сюда пришли гитлеровские войска. Притих, затаился еще недавно оживленный город, и на его опустевших улицах раздавался мерный стук кованых сапог патрулей. С воем проносились закрытые машины, возившие людей в гестапо и к месту казни – на муки и смерть.
В те дни Степан Янишевский был полон оптимизма и радужных надежд на будущее: казалось, «новый порядок» открывает широкие возможности перед такими цепкими и предприимчивыми людьми, как он.
Как и до войны, бывший учитель с Прикарпатья не упускал малейшего повода, чтобы выдать себя за «щирого» украинца. Любил щеголять безукоризненным произношением – как-никак сказывалась многолетняя педагогическая практика.
Но стоило Янишевскому переступить порог дома, где размещался штаб «Украинского охранного полицейского батальона», как от этой маски не оставалось и следа. «Патриот» становился тем, кем он был на самом деле, – жестоким и властолюбивым пособником оккупантов, не знавшим ни милосердия, ни угрызений совести.
И впрямь, даже самое буйное воображение не смогло бы связать его службу со спасением неньки-Украины. Возглавляемый Омельяновичем-Павленко, недобитым петлюровцем, полицейский батальон записал на свой счет столько страшных дел, что ими могли бы гордиться и самые квалифицированные мастера гестаповских подвалов.
Позднее, давая показания о своей деятельности в тот период, Янишевский попытается представить себя и своих коллег по батальону этакими преданными делу и не рассуждавшими служаками, которые не досыпали ночей и рисковали жизнью в борьбе со спекуляцией, ограблениями базарных ларьков и другими преступлениями сугубо криминального характера. Захлебываясь словами, он еще не будет знать, что чекисты располагают подробнейшими сведениями о структуре и функциях батальона, а также созданной на его основе уголовной полиции города Винницы. Особенно не хотелось ему признавать, в частности, тот факт, что на так называемый первый отдел были возложены исключительно карательные функции – выявление партизан и подпольщиков, партийного и советского актива с последующей передачей их в гестапо и СД, которым с декабря 1941 года был подчинен батальон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
…В одной из комнат симферопольской квартиры Николая Андреевича Журавлева, как в музее, на виду редкие вещи – офицерский кортик, золотые и серебряные часы, награды за чекистский труд. Фотография, сделанная в Кремле в ноябре 1948 года, где Николай Андреевич запечатлен с группой офицеров, отличившихся в борьбе с оуновцами. В центре фотографии – Н. М. Шверник, вручивший в этот день Журавлеву второй орден Отечественной войны. К хозяину этой квартиры, на груди которого – знак почетного сотрудника госбезопасности, часто приходят старшеклассники Симферопольской средней школы № 11. Бывает в школе и он.
– Николай Андреевич, а вот мы читали в «Крымской правде» вашу статью. Вы упоминаете многих боевых друзей. Кем они были до того, как стали чекистами?
– Были обыкновенными ребятами, кто на пять, кто на десять лет старше вас. Многие потеряли в войну родных, близких. Но они горячо любили свою Родину и ненавидели ее врагов.
И начинался захватывающий рассказ о мужестве и героизме…
Теодор Гладков, Александр Федрицкий
ПОЕДИНОК
Утреннее солнце уже румянило верхушки сосен, когда неподалеку от бункера разорвали тишину автоматные очереди, а затем громыхнул взрыв гранаты. Медленно закружились срезанные пулями листья, и между кустами мелькнула темная фигура, спешившая в спасительный лесной полумрак. Беглец еще не знал, что вся местность взята в надежное кольцо, которое неумолимо сжимается…
А когда погасла последняя надежда и за плечами явственно почувствовалось ледяное дыхание смерти, он срывающимся голосом крикнул:
– Не стреляйте! Передайте начальству: я – Далекий.
Подбежав к болоту, преследователи увидели долговязого человека, полулежавшего в вязкой жиже. Он мог и не называть себя. Слишком уж хорошо, до малейших подробностей были известны его приметы чекистам. Да, это действительно был Далекий.
Корней – высокий, могучего сложения детина, вытащив бандита из зловонной тины, устало вытер вспотевший лоб:
– Конец!
И улыбнулся. Так улыбаются люди после нелегкой, но как следует, на совесть выполненной работы. Еще раз вглядевшись в ненавистное, забрызганное грязью лицо, он снова – в который раз – вспомнил убитого оуновцами отца. Вот и еще одно возмездие за эту мученическую смерть. И за сотни, тысячи других.
– Обыскать и перевязать! – приказал командир группы. – Уложите поосторожнее на телегу и не спускайте с него глаз. Других пленных к нему ни в коем случае не подсаживать. Лучше, чтобы они вообще его даже не видели.
Опустив автомат, лейтенант зашагал к лазу. Этот бункер ему предстояло осмотреть с особой тщательностью. Еще бы! Ведь здесь укрывался главарь диверсионно-террористического подполья на Ровенщине, руководитель так называемого краевого провода ОУН «Одесса», известный под бандитскими кличками Далекий, Тома, Юрий и… Богослов. Ровенские чекисты искали его уже два года.
Так была перевернута последняя страница в длительной, сложной и опасной операции по обезвреживанию этого «зверхныка». А впереди ждала не менее кропотливая работа по расследованию всех его преступлений, поиск и изучение доказательств, чтобы предъявить ему полный счет за все содеянное…
К моменту задержания Далекому было тридцать четыре года. Он родился в зажиточной семье в Станиславской области. Его характер – вероломный, коварный, жестокий – формировался в Станиславской духовной семинарии, где Степан Янишевский проучился три года после окончания гимназии в Перемышле. Именно так: убийца, на совести которого смерть многих советских граждан, когда-то всерьез готовился стать священником. Отсюда и одна из его кличек – Богослов.
Воссоединение западноукраинских областей с УССР разрушило все расчеты Степана Янишевского на блестящую духовную карьеру. Мечтал же он о епископской митре, а вовсе не о потертой скуфье скромного сельского священника, и крушение своих надежд никогда не мог простить Советской власти.
Перед войной Янишевский, человек достаточно образованный, никак внешне не высказывая свои антисоветские взгляды, преподавал школьникам в родном селе историю. И все эти два года убежденный националист ждал своего часа, связывая его с военной мощью фашистской Германии.
Дождавшись прихода оккупантов, Янишевский направился во Львов и здесь получил от оуновского руководства распоряжение поступить на службу к гитлеровцам – помогать им в наведении на захваченной советской земле «нового порядка». Как известно, этот «порядок» должен был начинаться с физического истребления десятков миллионов советских граждан нашей страны, в том числе украинцев.
Так он появился в Виннице – вскоре после того, как сюда пришли гитлеровские войска. Притих, затаился еще недавно оживленный город, и на его опустевших улицах раздавался мерный стук кованых сапог патрулей. С воем проносились закрытые машины, возившие людей в гестапо и к месту казни – на муки и смерть.
В те дни Степан Янишевский был полон оптимизма и радужных надежд на будущее: казалось, «новый порядок» открывает широкие возможности перед такими цепкими и предприимчивыми людьми, как он.
Как и до войны, бывший учитель с Прикарпатья не упускал малейшего повода, чтобы выдать себя за «щирого» украинца. Любил щеголять безукоризненным произношением – как-никак сказывалась многолетняя педагогическая практика.
Но стоило Янишевскому переступить порог дома, где размещался штаб «Украинского охранного полицейского батальона», как от этой маски не оставалось и следа. «Патриот» становился тем, кем он был на самом деле, – жестоким и властолюбивым пособником оккупантов, не знавшим ни милосердия, ни угрызений совести.
И впрямь, даже самое буйное воображение не смогло бы связать его службу со спасением неньки-Украины. Возглавляемый Омельяновичем-Павленко, недобитым петлюровцем, полицейский батальон записал на свой счет столько страшных дел, что ими могли бы гордиться и самые квалифицированные мастера гестаповских подвалов.
Позднее, давая показания о своей деятельности в тот период, Янишевский попытается представить себя и своих коллег по батальону этакими преданными делу и не рассуждавшими служаками, которые не досыпали ночей и рисковали жизнью в борьбе со спекуляцией, ограблениями базарных ларьков и другими преступлениями сугубо криминального характера. Захлебываясь словами, он еще не будет знать, что чекисты располагают подробнейшими сведениями о структуре и функциях батальона, а также созданной на его основе уголовной полиции города Винницы. Особенно не хотелось ему признавать, в частности, тот факт, что на так называемый первый отдел были возложены исключительно карательные функции – выявление партизан и подпольщиков, партийного и советского актива с последующей передачей их в гестапо и СД, которым с декабря 1941 года был подчинен батальон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68