Людей, которых он знал. Мера. Элвин прикоснулся ко лбу, как бы салютуя на прощанье Такумсе и Сказителю, и сделал маленький шажок. Они исчезли.
Найти Церковь Вигора особой трудности не составило. Первым человеком, которого он там увидел, был Армор Уивер, склонивший голову в молитве. Элвин не стал заговаривать с ним, побоявшись, что Армор сочтет его за призрак умершего. Где Армор может находиться? У себя дома? В таком случае ферма Кислятины Райли вон там, к востоку от города. Элвин повернулся.
И увидел отца, разговаривающего с матерью. Папа чистил свинцовые пули для мушкета, а мама что-то сердито шептала ему. Судя по ее лицу, она была очень зла, впрочем, как и папа.
— В том городе живут женщины, дети. Даже если Такумсе и Пророк действительно убили наших сыновей, женщины и дети этого не делали. Ты будешь не лучше этих дикарей, если поднимешь на них руку. Когда ты вернешься, я больше не посмотрю тебе в глаза и уйду навсегда, если ты убьешь там хоть одного человека. Клянусь, Элвин Миллер.
Папа молча выслушивал ее речи, полируя пули. Лишь один раз он ответил ей:
— Они убили моих мальчиков.
Элвин попытался было вмешаться, открыть рот и сказать: «Но я жив, пап!»
Однако у него ничего не вышло. Он не смог произнести ни слова. Его привели сюда не для того, чтобы явиться видением родителям. Ему нужно найти Меру, или же пуля, выпущенная из мушкета отца, убьет Сияющего Человека.
Ферма Райли находилась совсем рядом, даже шага делать не пришлось. Элвин чуть-чуть двинул ногу вперед, и мама с папой исчезли. Он мельком увидел Кальма и Дэвида, стреляющих из ружей, вероятно, по мишеням. Заметил Нета и Неда, что-то катящих — катящих дуло пушки. Видел он и других людей, но, поскольку он не знал их, они промелькнули перед ним размытыми образами. Наконец он отыскал Меру.
«Я опоздал, — подумал Элвин. — Он, наверное, уже мертв». Судя по неестественному наклону головы, его шея была сломана, все кости на руках и ногах жестоко переломаны. Элвин не осмелился двинуться, иначе перенесся бы за много миль отсюда и Мера исчез бы, как и все остальные. Элвин замер и послал искорку своего сердца в тело брата, лежащего перед ним на земле.
Никогда в жизни Элвин не испытывал такой дикой боли. Она теперь принадлежала ему. Элвин чувствовал порядок вещей, знал, какими они должны быть, но внутри тела Меры все было неправильно. Частично он уже умер, кровь скопилась у него в животе, изгоняя жизнь, мозг больше не управлял телом. Это была самая ужасная мешанина из костей и мяса, которую Элвин когда-либо видел, все было перепутано так, что он даже смотреть не мог, а боль была настолько страшна, что он расплакался. Но Мера его не слышал. Мера уже ничего не слышал. И если он еще не умер, то смерть уже дышала ему в лицо.
Перво-наперво Элвин проверил его сердце. Оно билось, но в венах осталось не так много крови; вся она перелилась в живот и грудь Меры. Этим следовало заняться в первую очередь — надо было исцелить кровяные сосуды, срастить их и вернуть кровь туда, где она когда-то бежала.
Время, на это потребовалось много времени. Ребра были переломаны, а внутренние органы порваны. Кости приходилось соединять на глаз, на место их было не установить — а некоторые из костей вышли наружу, так что он вообще не мог их исцелить. Надо было подождать, пока Мера очнется и поможет ему.
Поэтому Элвин проник внутрь мозга Меры, внутрь нервов, бегущих вниз по его позвоночнику, и исцелил их, вернул на место.
Проснувшись, Мера закричал — долгим, ужасным, страдальческим криком. Он был жив, и боль вернулась, она снова терзала его, только стала еще пронзительнее. «Извини, Мера. Я не могу исцелить тебя, не причиняя боли. Но я должен исцелить тебя, иначе погибнет множество невинных людей».
Элвин даже не заметил, что на улице ночь. Впереди его ждала большая работа.
Глава 14
ТИППИ-КАНОЭ
В ту ночь в Граде Пророка только дети спали мирным сном. Взрослые же чувствовали приближение армии бледнолицых; обереги и заговоры, воздвигаемые солдатами, словно трубы и флаги, возвещали о том, что беда близится.
Не все из краснокожих нашли в себе мужество сдержать данную клятву, когда железно-огненная смерть подступила к городу. Некоторые собрали свои семьи и тихонько покинули Град Пророка, незаметно проскользнув меж отрядами бледнолицых солдат, которые даже не услышали проходящих мимо краснокожих. Они не смогли умереть, не встав на защиту своих семей, поэтому ушли, чтобы не мешать плану Пророка. Пророк не желал вступать в бой с бледнолицыми.
Тенскватава не удивился тому, что кое-кто оставил город; его гораздо больше удивило, что столько его собратьев осталось. Остались почти все. Многие верили ему, и они подтвердят свою веру кровью. Этим утром на него нахлынул страх. Боль единственного убийства на много лет наделила его черным шумом. Правда, тогда был убит его отец, поэтому боль была больше, но тех, кто жил в Граде, Пророк любил не меньше, чем отца.
И все же он должен забыть о черном шуме, должен собраться с силами, иначе их смерти будут бесполезны. Он шел на это, зная, что их жизни не будут отданы зазря. Сколько раз он искал в хрустальном замке ответ, пытаясь найти решение, тропку, которая приведет к чему-нибудь хорошему. Но наилучшим выходом оказалось разделить землю — краснокожие должны были уйти на запад от Миззипи, а бледнолицые — остаться на востоке. Однако тропки, ведущие к этому решению, оказались чересчур узкими. Слишком много легло на плечи бледнолицых мальчиков, слишком многим пришлось пожертвовать Тенскватаве, слишком многое зависело от Бледнолицего Убийцы Гаррисона. Ибо на путях, где Гаррисон выказывал какое-то милосердие, кровавая бойня на Типпи-Каноэ ни к чему не приводила, она была не в силах остановить гибель краснокожих и, следовательно, земли. На этих тропках краснокожих ждал упадок, их изгоняли в самые дальние уголки страны, а землю захватывали бледнолицые. Они силой ставили ее на колени, раздевали, издевались над ней, насиловали, травили искусственными зельями, снимая огромные урожаи, которые выглядели жалкой насмешкой по сравнению с гигантскими возможностями к плодородию, заключающимися внутри земли. Но все же был один день — завтрашний, и все должно было свершиться именно здесь — в Граде Пророка. Будущее свернет на незаметную, маленькую тропку, которая ведет к совсем иному исходу. Она ведет к живой земле, усеченной, но живой, на которой когда-нибудь встанет хрустальный город, сияющий солнечными бликами и дарящий видения правды своим обитателям.
Тенскватава надеялся, что, пережив завтрашнюю боль, они попадут в яркое будущее; их страдания, их кровь, черный шум убийства приведут к исходу, который изменит мир.
Не успели первые, едва различимые солнечные лучики коснуться темного неба, а Тенскватава уже почувствовал приближающийся рассвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Найти Церковь Вигора особой трудности не составило. Первым человеком, которого он там увидел, был Армор Уивер, склонивший голову в молитве. Элвин не стал заговаривать с ним, побоявшись, что Армор сочтет его за призрак умершего. Где Армор может находиться? У себя дома? В таком случае ферма Кислятины Райли вон там, к востоку от города. Элвин повернулся.
И увидел отца, разговаривающего с матерью. Папа чистил свинцовые пули для мушкета, а мама что-то сердито шептала ему. Судя по ее лицу, она была очень зла, впрочем, как и папа.
— В том городе живут женщины, дети. Даже если Такумсе и Пророк действительно убили наших сыновей, женщины и дети этого не делали. Ты будешь не лучше этих дикарей, если поднимешь на них руку. Когда ты вернешься, я больше не посмотрю тебе в глаза и уйду навсегда, если ты убьешь там хоть одного человека. Клянусь, Элвин Миллер.
Папа молча выслушивал ее речи, полируя пули. Лишь один раз он ответил ей:
— Они убили моих мальчиков.
Элвин попытался было вмешаться, открыть рот и сказать: «Но я жив, пап!»
Однако у него ничего не вышло. Он не смог произнести ни слова. Его привели сюда не для того, чтобы явиться видением родителям. Ему нужно найти Меру, или же пуля, выпущенная из мушкета отца, убьет Сияющего Человека.
Ферма Райли находилась совсем рядом, даже шага делать не пришлось. Элвин чуть-чуть двинул ногу вперед, и мама с папой исчезли. Он мельком увидел Кальма и Дэвида, стреляющих из ружей, вероятно, по мишеням. Заметил Нета и Неда, что-то катящих — катящих дуло пушки. Видел он и других людей, но, поскольку он не знал их, они промелькнули перед ним размытыми образами. Наконец он отыскал Меру.
«Я опоздал, — подумал Элвин. — Он, наверное, уже мертв». Судя по неестественному наклону головы, его шея была сломана, все кости на руках и ногах жестоко переломаны. Элвин не осмелился двинуться, иначе перенесся бы за много миль отсюда и Мера исчез бы, как и все остальные. Элвин замер и послал искорку своего сердца в тело брата, лежащего перед ним на земле.
Никогда в жизни Элвин не испытывал такой дикой боли. Она теперь принадлежала ему. Элвин чувствовал порядок вещей, знал, какими они должны быть, но внутри тела Меры все было неправильно. Частично он уже умер, кровь скопилась у него в животе, изгоняя жизнь, мозг больше не управлял телом. Это была самая ужасная мешанина из костей и мяса, которую Элвин когда-либо видел, все было перепутано так, что он даже смотреть не мог, а боль была настолько страшна, что он расплакался. Но Мера его не слышал. Мера уже ничего не слышал. И если он еще не умер, то смерть уже дышала ему в лицо.
Перво-наперво Элвин проверил его сердце. Оно билось, но в венах осталось не так много крови; вся она перелилась в живот и грудь Меры. Этим следовало заняться в первую очередь — надо было исцелить кровяные сосуды, срастить их и вернуть кровь туда, где она когда-то бежала.
Время, на это потребовалось много времени. Ребра были переломаны, а внутренние органы порваны. Кости приходилось соединять на глаз, на место их было не установить — а некоторые из костей вышли наружу, так что он вообще не мог их исцелить. Надо было подождать, пока Мера очнется и поможет ему.
Поэтому Элвин проник внутрь мозга Меры, внутрь нервов, бегущих вниз по его позвоночнику, и исцелил их, вернул на место.
Проснувшись, Мера закричал — долгим, ужасным, страдальческим криком. Он был жив, и боль вернулась, она снова терзала его, только стала еще пронзительнее. «Извини, Мера. Я не могу исцелить тебя, не причиняя боли. Но я должен исцелить тебя, иначе погибнет множество невинных людей».
Элвин даже не заметил, что на улице ночь. Впереди его ждала большая работа.
Глава 14
ТИППИ-КАНОЭ
В ту ночь в Граде Пророка только дети спали мирным сном. Взрослые же чувствовали приближение армии бледнолицых; обереги и заговоры, воздвигаемые солдатами, словно трубы и флаги, возвещали о том, что беда близится.
Не все из краснокожих нашли в себе мужество сдержать данную клятву, когда железно-огненная смерть подступила к городу. Некоторые собрали свои семьи и тихонько покинули Град Пророка, незаметно проскользнув меж отрядами бледнолицых солдат, которые даже не услышали проходящих мимо краснокожих. Они не смогли умереть, не встав на защиту своих семей, поэтому ушли, чтобы не мешать плану Пророка. Пророк не желал вступать в бой с бледнолицыми.
Тенскватава не удивился тому, что кое-кто оставил город; его гораздо больше удивило, что столько его собратьев осталось. Остались почти все. Многие верили ему, и они подтвердят свою веру кровью. Этим утром на него нахлынул страх. Боль единственного убийства на много лет наделила его черным шумом. Правда, тогда был убит его отец, поэтому боль была больше, но тех, кто жил в Граде, Пророк любил не меньше, чем отца.
И все же он должен забыть о черном шуме, должен собраться с силами, иначе их смерти будут бесполезны. Он шел на это, зная, что их жизни не будут отданы зазря. Сколько раз он искал в хрустальном замке ответ, пытаясь найти решение, тропку, которая приведет к чему-нибудь хорошему. Но наилучшим выходом оказалось разделить землю — краснокожие должны были уйти на запад от Миззипи, а бледнолицые — остаться на востоке. Однако тропки, ведущие к этому решению, оказались чересчур узкими. Слишком много легло на плечи бледнолицых мальчиков, слишком многим пришлось пожертвовать Тенскватаве, слишком многое зависело от Бледнолицего Убийцы Гаррисона. Ибо на путях, где Гаррисон выказывал какое-то милосердие, кровавая бойня на Типпи-Каноэ ни к чему не приводила, она была не в силах остановить гибель краснокожих и, следовательно, земли. На этих тропках краснокожих ждал упадок, их изгоняли в самые дальние уголки страны, а землю захватывали бледнолицые. Они силой ставили ее на колени, раздевали, издевались над ней, насиловали, травили искусственными зельями, снимая огромные урожаи, которые выглядели жалкой насмешкой по сравнению с гигантскими возможностями к плодородию, заключающимися внутри земли. Но все же был один день — завтрашний, и все должно было свершиться именно здесь — в Граде Пророка. Будущее свернет на незаметную, маленькую тропку, которая ведет к совсем иному исходу. Она ведет к живой земле, усеченной, но живой, на которой когда-нибудь встанет хрустальный город, сияющий солнечными бликами и дарящий видения правды своим обитателям.
Тенскватава надеялся, что, пережив завтрашнюю боль, они попадут в яркое будущее; их страдания, их кровь, черный шум убийства приведут к исходу, который изменит мир.
Не успели первые, едва различимые солнечные лучики коснуться темного неба, а Тенскватава уже почувствовал приближающийся рассвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94