— Счастливого пути! Сразу по возвращении я просил бы вас быть у меня… Я буду ждать вас с большим интересом и надеюсь, что вы вернетесь с хорошими вестями…
ПОТЕМКИН еще не успел вернуться, как временный поверенный в делах СССР в Италии Вейнберг получил 20 июня из НКИД информационную телеграмму замнаркома Крестинского с сообщением о том, что Москва согласилась с предложением Муссолини о заключении пакта о ненападении.
Вести переговоры поручалось Потемкину…
Такое гладкое развитие ситуации объяснялось, конечно же, не родством политических режимов двух стран, а очевидной разумностью дружественных связей.
В «Доктрине фашизма» дуче громко провозглашал, что корпоративное государство — это все, что индивидуум может быть свободен, только соединив себя с государством. И это внешне очень походило на практические подходы к развитию общества в СССР. Но в СССР не было богатых. Там вообще не было тех, кто мог иметь значительный доход, не отрабатывая его в полной мере… В Италии же и при внедрении фашистами духа коллективизма не было недостатка в богатых владетелях собственности.
И все же у нас с Италией не было реальных зон конфликта — даже политического. Зато было немало зон реализованного или потенциального взаимного дополнения. Конфликт, впрочем, был — ибо доктрина фашизма отрицала марксизм и социализм… Но идеология оперирует не пушками, а идеями. Борьба же в сфере идей отнюдь не ведет автоматически к перестрелке.
Так что 10 июля в полседьмого вечера Потемкин, вернувшийся из Москвы, сидел в том же огромном зале Маппамондо (Карта мира) палаццо «Венеция», где дуче принимал визитеров.
— Советское правительство с полным удовлетворением восприняло вашу оценку взаимных отношений как сердечных… — говорил он Муссолини — Точно так же оно удовлетворено вашими заверениями, что «Пакт четырех» не будет использован его участниками как орудие политики, направленной против интересов Советского Союза… При этом мы готовы приступить к переговорам для заключения политического пакта между СССР и Италией…
— Прекрасно! Ваше сообщение удовлетворяет меня в полной мере!
— И сразу же хочу отметить, — поспешил добавить Потемкин, — что мы не противопоставляем «Пакт четырех» Лондонским конвенциям…
— О, я тоже считаю, что для такого противоположения нет никаких оснований, — успокоил его дуче, а потом сказал нечто, совпадающее с признаниями Шарля-Эрве Альфана чуть ли не дословно:
— Мне понятно, почему часть европейской прессы тенденциозно их противопоставляет! И прежде всего этим занята французская пресса. Я вообще считаю ее серьезнейшей опасностью для мира. Особенно органы, близкие к «Комите де форж» и генштабу, сеют рознь и недоверие между народами Европы… А в отношении СССР эта пресса проникнута непримиримой враждебностью… Я не советовал бы вашей стране слишком доверяться дружественным проявлениям со стороны Франции…
Муссолини говорил святую правду, но Владимир Потемкин, питомец историко-филологического факультета Петербургского университета, хотя и дорос в Гражданскую войну до начальника политотдела фронта, ко всему французскому подсознательно и сознательно был неравнодушен и особой улыбчивости при этих словах дуче не выказал…
А дуче еще и добавил:
— Франция— страна алчных крестьян, скопидомов, рантье, насквозь буржуазная, Франция органически не может быть расположена к Советскому Союзу. Рано или поздно, но вы в этом убедитесь…
Потемкин почти незаметно пожал плечами, а Муссолини уставил в него палец и предупредил:
— Мне совершенно точно известно, что Франсуа Понсе предлагал Гитлеру заключить военный союз против СССР.
— Но от Гитлера этого можно ожидать!
— Не думаю… Жаль, что ваши отношения ухудшаются, но я напомню Германии, что если бы она затеяла авантюру против вас, фашистская Италия ни в коем случае не поддержит ее и не последует за ней по этому гибельному пути…
Затем Муссолини осведомился у Потемкина, с собой ли у него московский проект пакта. Потемкин достал из портфеля бумагу и вручил ее Муссолини. Тот взял, внимательно прочел и сказал:
— Первые две статьи — вне сомнений, с остальным мы разберемся…
И под конец почти часовой беседы Потемкин услышал:
— В принципе я принимаю московский проект. И заключение пакта не следует откладывать!
29 августа уже почти все спорные вопросы были решены, и к Потемкину приехал заведующий политическим департаментом МИД Кварони…
Кварони без лишних слов сообщил, что он приехал по поручению заболевшего заместителя министра Сувича, чтобы передать следующее: дуче принимает все советские предложения и желал бы подписать пакт не позднее 2 сентября.
А далее я просто приведу отрывок из шифровки Потемкина в НКИД:
«…Исходя из дружественного характера наших отношений, исключавших и до подписания пакта взаимных нападений… Муссолини высказывается за то, чтобы наш договор получил более адекватное наименование пакта о дружбе, ненападении и нейтралитете. По поручению Сувича Кварони… ясно дал понять, что отклонение нами предложения о расширении наименования пакта было бы воспринято Муссолини особенно болезненно. Прошу учесть последнее соображение, которое считаю весьма существенным для наших дальнейших взаимоотношений…»
Положительный ответ пришел 2 сентября, в субботу. И 2 же сентября 1933 года Советский Союз и фашистская Италия заключили на неопределенный срок с возможностью денонсации одной из сторон, но не ранее чем через 5 лет со для вступления в силу, Договор о дружбе, ненападении и нейтралитете, суть которого вполне была выражена в его названии.
Пакт был подписан Потемкиным и Муссолини в торжественной обстановке в присутствии всего руководящего состава МИД. Муссолини условился с Потемкиным, чтобы в прессу сообщение о подписании попало не раньше понедельника, 4 сентября.
Так оно и было сделано, а 4 сентября наш полпред в Лондоне Майский пришел к шефу Форин Офис — виконту Джону Олсбуку Саймону. Шестидесятилетний Саймон — антисоветчик заслуженный и умелый, проболтал с Майским почти час и ближе к концу, не без ехидства, но с самой любезной улыбкой на лице сказал:
— Поздравляю с успехом в Риме! Господин Литвинов производит по три пакта о ненападении в минуту!
Майский в изумлении невольно и недовольно пожал плечами, и Саймон, смешавшись, поспешил кисло прибавить:
— Впрочем, пакты о ненападении служат делу европейского мира, и поэтому я их приветствую…
Ох, впрочем, лукавил тут сэр Джон, лукавил…
Через четыре года, после присоединения Италии к антикоминтерновскому пакту в конце 1937 года, СССР в связи с этим выразил протест, но договор так и сохранил свою силу.
ЛИТВИНОВ в 1937 году протестовал, но поворот в настроениях дуче был запрограммирован во многом настроениями и делами самого Литвинова… Еще до подписания пакта с СССР, и даже — «Пакта четырех», московский посол Италии Аттолико беседовал 4 июня 1933 года с замом Литвинова Крестинским…
Аттолико убеждал замнаркома:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201