Разумеется, они прекрасно знали, что республика только укрепляется благодаря любовным связям между мужчинами, поэтому красноречие древних часто оказывалось направленным против женщин, тогда как деспотизм неизменно питал симпатию к этим слабым созданиям.
Кстати сказать, педерастия всегда входила в число пороков, свойственных воинственной нации. По словам Цезаря, галлы с великой охотой предавались радостям мужеложства. Кроме того, во время войн, которые часто приходилось вести республикам, полы постоянно разделялись, что в немалой мере способствовало распространению содомии между гражданами. Когда узнали о благоприятных последствиях такого порока для нужд государства, то религия тотчас же освятила однополую любовь.
Любовь Юпитера к Ганимеду, как известно, обоготворялась римлянами. Секст Эмпирик уверяет читателей, что подобная странность персами вменялась почти в обязанность каждому. В конце концов, всеми презираемые и ревнивые женщины предложили мужчинам услуги, сходные с теми, которые могли предоставить мальчики. Кое-кто из мужчин согласился попробовать, но тотчас же вернулся к прежним привычкам, не найдя в себе сил переносить подобный обман.
Турки, всегда отличавшиеся склонностью к этому извращению, кстати говоря, освященному Магометом в Коране, тем не менее уверяют, что очень юная девушка великолепно заменяет в таких делах мальчика, так что почти все женщины у них проходят через подобное испытание.
Секст У и Санчес дозволяли заниматься мужело-жеством. Санчес, помимо прочего, даже пытался доказать полезность содомии для деторождения. Ребенок, появившийся на свет после такой предварительной подготовки, по его словам, отличается несравненно более крепким телосложением.
В итоге женщины решили вознаградить себя, предаваясь любовным наслаждениям друг с другом. Их странность, вне всякого сомнения, приносит столько же затруднений, что и капризы мужчин, ведь последствия в обоих случаях одинаковы, а именно, прекращение деторождения. Впрочем, возможности людей, стремящихся к деторождению, всегда остаются неисчерпанными до конца, так что они вряд ли потерпят какой-нибудь вред от своих противников. Между прочим, древние греки поддерживали однополую женскую любовь из государственных интересов. В самом деле, удовлетворяя страсти в своем кругу, женщины общались с мужчинами не так часто и не наносили особого урона делам республики. Лукиан рассказывает нам об успехах женского распутства, кроме того, история Сафо не может быть лишена для нас интереса.
Одним словом, во всех подобных безумствах нельзя усмотреть никакой опасности. Даже если женщины осмелятся на большее, расточая свои ласки монстрам и животным, а об этом мы знаем на примере многих народов, то во всех таких глупостях мы не обнаруживаем ни малейшего неудобства, так как разложение нравов, как правило весьма полезное для государства, не может ему навредить ни в каком отношении. Мы рассчитываем на то, что наши законодатели обладают — и мы в этом уверены — достаточной мудростью и благоразумием для того, чтобы отвергнуть законы, направленные против несчастных, единственной виной которых остается их телесная организация — ведь такие люди виновны не более, нежели человек, появившийся на свет уродом.
Во втором разряде преступлений, которые человек совершает по отношению к существам себе подобным, нам еще остается исследовать убийство, и затем мы перейдем к обязанностям человека по отношению к самому себе. Из всех возможных оскорблений, наносимых своему ближнему, убийство, вне всякого сомнения, представляется нам наиболее жестоким, ведь оно отнимает жизнь — благо, полученное нами от природы, причем такая потеря остается невосполнимой. Вместе с тем, если отвлечься от того зла, которое испытывает на себе убиваемая жертва, то перед нами сразу возникает множество вопросов.
1. Является ли убийство действительно преступлением, если принимать во внимание только одни законы природы?
2. Будет ли оно преступлением относительно общественных установлений?
3. Вредит ли убийство обществу?
4. Каким образом следует, к нему относиться при республиканской форме правления?
5. Наконец, должны ли мы наказывать за убийство, прибегая к другому убийству?
Приступим к исследованию каждого вопроса по-отдельности, так как предмет представляется достойным того, чтобы на нем остановиться подробно. Возможно, наши рассуждения покажутся кому-нибудь слишком смелыми, ну и что же из того? Разве теперь мы не пользуемся правом свободы слова? Я раскрываю перед людьми великие истины, возвещения которых ждали уже давно, ныне наступает время, когда любые заблуждения вынуждены исчезнуть с лица земли, вслед за предрассудками королевской власти. Является ли убийство преступлением перед природой? Вот он, первый из поставленных мною вопросов.
Здесь нам придется, разумеется, несколько сбить спесь, присущую всем людям, низводя человека до уровня всех прочих творений природы. Впрочем, философу не пристало льстить мелким человеческим слабостям, ведь он постоянно преследует истину, отбрасывая прочь нелепые предрассудки уязвленного себялюбия, с тем, чтобы показать ее без прикрас изумленной публике.
Что именно представляет собой человек? Чем он отличается от растений и животных, обитающих вокруг нас? Само собой разумеется, ничем. Помещенный по воле случая на поверхности земного шара, человек рождается, размножается, растет и чахнет точно так же, как все остальные растения и животные. Подобно прочим организмам, он достигает старости и затем возвращается в небытие, как только дойдет до пределов, установленных природой для каждого из живых существ в соответствии с различным устройством их частей тела.
Между человеком и животным мы наблюдаем такое полное сходство, что пытливому глазу философа становится совершенно невозможно усмотреть здесь хоть какое-нибудь различие. Следовательно, убийство животного можно приравнять по мере совершаемого зла, в действительности весьма незначительного, к уничтожению человека, ведь мы по-разному относимся к этим двум действиям только в силу предрассудков, свойственных нашей спеси, однако же трудно назвать более несчастную нелепость, нежели спесь и предрассудки.
Поставим теперь вопрос ребром. Вы ведь не в состоянии отрицать то, что убийство человека следует приравнивать к уничтожению какого-нибудь дикого зверя; но, может быть, уничтожение любого живого существа уже является определенным злом, как то считали некогда пифагорейцы, а теперь — обитатели берегов реки Ганг? Прежде чем ответить на вопрос, я еще раз напомню читателям, что мы исследуем значение убийства только лишь перед лицом природы, а об отношении этого действия к человеческому обществу речь у нас пойдет в дальнейшем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Кстати сказать, педерастия всегда входила в число пороков, свойственных воинственной нации. По словам Цезаря, галлы с великой охотой предавались радостям мужеложства. Кроме того, во время войн, которые часто приходилось вести республикам, полы постоянно разделялись, что в немалой мере способствовало распространению содомии между гражданами. Когда узнали о благоприятных последствиях такого порока для нужд государства, то религия тотчас же освятила однополую любовь.
Любовь Юпитера к Ганимеду, как известно, обоготворялась римлянами. Секст Эмпирик уверяет читателей, что подобная странность персами вменялась почти в обязанность каждому. В конце концов, всеми презираемые и ревнивые женщины предложили мужчинам услуги, сходные с теми, которые могли предоставить мальчики. Кое-кто из мужчин согласился попробовать, но тотчас же вернулся к прежним привычкам, не найдя в себе сил переносить подобный обман.
Турки, всегда отличавшиеся склонностью к этому извращению, кстати говоря, освященному Магометом в Коране, тем не менее уверяют, что очень юная девушка великолепно заменяет в таких делах мальчика, так что почти все женщины у них проходят через подобное испытание.
Секст У и Санчес дозволяли заниматься мужело-жеством. Санчес, помимо прочего, даже пытался доказать полезность содомии для деторождения. Ребенок, появившийся на свет после такой предварительной подготовки, по его словам, отличается несравненно более крепким телосложением.
В итоге женщины решили вознаградить себя, предаваясь любовным наслаждениям друг с другом. Их странность, вне всякого сомнения, приносит столько же затруднений, что и капризы мужчин, ведь последствия в обоих случаях одинаковы, а именно, прекращение деторождения. Впрочем, возможности людей, стремящихся к деторождению, всегда остаются неисчерпанными до конца, так что они вряд ли потерпят какой-нибудь вред от своих противников. Между прочим, древние греки поддерживали однополую женскую любовь из государственных интересов. В самом деле, удовлетворяя страсти в своем кругу, женщины общались с мужчинами не так часто и не наносили особого урона делам республики. Лукиан рассказывает нам об успехах женского распутства, кроме того, история Сафо не может быть лишена для нас интереса.
Одним словом, во всех подобных безумствах нельзя усмотреть никакой опасности. Даже если женщины осмелятся на большее, расточая свои ласки монстрам и животным, а об этом мы знаем на примере многих народов, то во всех таких глупостях мы не обнаруживаем ни малейшего неудобства, так как разложение нравов, как правило весьма полезное для государства, не может ему навредить ни в каком отношении. Мы рассчитываем на то, что наши законодатели обладают — и мы в этом уверены — достаточной мудростью и благоразумием для того, чтобы отвергнуть законы, направленные против несчастных, единственной виной которых остается их телесная организация — ведь такие люди виновны не более, нежели человек, появившийся на свет уродом.
Во втором разряде преступлений, которые человек совершает по отношению к существам себе подобным, нам еще остается исследовать убийство, и затем мы перейдем к обязанностям человека по отношению к самому себе. Из всех возможных оскорблений, наносимых своему ближнему, убийство, вне всякого сомнения, представляется нам наиболее жестоким, ведь оно отнимает жизнь — благо, полученное нами от природы, причем такая потеря остается невосполнимой. Вместе с тем, если отвлечься от того зла, которое испытывает на себе убиваемая жертва, то перед нами сразу возникает множество вопросов.
1. Является ли убийство действительно преступлением, если принимать во внимание только одни законы природы?
2. Будет ли оно преступлением относительно общественных установлений?
3. Вредит ли убийство обществу?
4. Каким образом следует, к нему относиться при республиканской форме правления?
5. Наконец, должны ли мы наказывать за убийство, прибегая к другому убийству?
Приступим к исследованию каждого вопроса по-отдельности, так как предмет представляется достойным того, чтобы на нем остановиться подробно. Возможно, наши рассуждения покажутся кому-нибудь слишком смелыми, ну и что же из того? Разве теперь мы не пользуемся правом свободы слова? Я раскрываю перед людьми великие истины, возвещения которых ждали уже давно, ныне наступает время, когда любые заблуждения вынуждены исчезнуть с лица земли, вслед за предрассудками королевской власти. Является ли убийство преступлением перед природой? Вот он, первый из поставленных мною вопросов.
Здесь нам придется, разумеется, несколько сбить спесь, присущую всем людям, низводя человека до уровня всех прочих творений природы. Впрочем, философу не пристало льстить мелким человеческим слабостям, ведь он постоянно преследует истину, отбрасывая прочь нелепые предрассудки уязвленного себялюбия, с тем, чтобы показать ее без прикрас изумленной публике.
Что именно представляет собой человек? Чем он отличается от растений и животных, обитающих вокруг нас? Само собой разумеется, ничем. Помещенный по воле случая на поверхности земного шара, человек рождается, размножается, растет и чахнет точно так же, как все остальные растения и животные. Подобно прочим организмам, он достигает старости и затем возвращается в небытие, как только дойдет до пределов, установленных природой для каждого из живых существ в соответствии с различным устройством их частей тела.
Между человеком и животным мы наблюдаем такое полное сходство, что пытливому глазу философа становится совершенно невозможно усмотреть здесь хоть какое-нибудь различие. Следовательно, убийство животного можно приравнять по мере совершаемого зла, в действительности весьма незначительного, к уничтожению человека, ведь мы по-разному относимся к этим двум действиям только в силу предрассудков, свойственных нашей спеси, однако же трудно назвать более несчастную нелепость, нежели спесь и предрассудки.
Поставим теперь вопрос ребром. Вы ведь не в состоянии отрицать то, что убийство человека следует приравнивать к уничтожению какого-нибудь дикого зверя; но, может быть, уничтожение любого живого существа уже является определенным злом, как то считали некогда пифагорейцы, а теперь — обитатели берегов реки Ганг? Прежде чем ответить на вопрос, я еще раз напомню читателям, что мы исследуем значение убийства только лишь перед лицом природы, а об отношении этого действия к человеческому обществу речь у нас пойдет в дальнейшем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58