С каким торжеством, казалось ему, посмотрит он на своего поверженного врага. Но когда это действительно случилось и Лёни увидел его, окровавленного, у своих ног, он не только не ощутил никакого торжества, но, наоборот, почувствовал отвращение. Даже воспоминание об этом не приносило ему ни малейшего удовольствия.
XVI
В первые дни Лёни часто охватывало тоскливое чувство страха. Ему казалось, будто его заперли в клетке с дикими зверями. С глубокой грустью вспоминал он в такие минуты свою деревню, дом, особенно маленького Вандё. Он силился представить себе его лицо – и не мог, забыл. Порой им овладевала жажда работы, хотелось взяться за соху, пахать, вдыхая привычный запах развороченной земли. Здесь он не делал ничего, и это вынужденное безделье с каждым днем угнетало его все больше. На свободе он зачастую недосыпал. За долгий день, бывало, так вымотается в поле, что вечером засыпает как убитый. И как же он сердился, когда его будили ни свет ни заря! Сколько раз говорил, что будет счастливейшим из людей, если ему хоть раз дадут выспаться. А теперь он проводил целые дни на нарах, в полной праздности. Спи сколько влезет, но спать-то как раз и не хотелось, не спалось. Поработать бы, как раньше, до полного изнеможения, а потом заснуть – вот о чем он мечтал сейчас. Тюремная жизнь изнуряла его, он чувствовал, что опускается, теряет твердость духа.
И все же постепенно он свыкся с такой жизнью. Правду говорят, что человек привыкает к любой обстановке. Всякое другое существо, помести его в непривычные условия, не вынесет, погибнет, а человек не только переносит тяжелейшие обстоятельства, но и умудряется даже обнаружить в них приятные стороны.
Тюрьма с каждым днем все полнее раскрывалась перед Лёни. Он перезнакомился с заключенными, знал, кто из них какое преступление совершил, на сколько лет осужден, сколько просидел и сколько еще осталось.
Но в тюрьме были не только убийцы и воры. В отдельной камере сидели политические заключенные, «политики», как их тут называли. Одеты они были лучше, выглядели опрятно, спали на кроватях с матрасами и простынями и по большей части держались друг друга, с уголовниками почти не разговаривали.
Лёни обнаружил, что в тюрьме, как и на воле, люди поделены на своеобразные сословия; здесь, как и там, был свой класс «порядочных», «благородных». «Политики» были тюремной аристократией. Даже охранники относились к ним лучше, никогда не забывали вставить при обращении «господин». Остальных обычно называли просто по имени, о политическом же говорили «господин такой-то».
Ступенью ниже стояли те, кто попали в тюрьму за убийство из мести за поруганную честь. Этих почитали как людей смелых и отважных, постоявших за свое доброе имя.
Потом шли осужденные за незначительные проступки: долги, драки из-за межи или, как дед Ндони, за недоимки.
Предпоследнее место занимали грабители, те, кто убивали ради грабежа, воры всех мастей, и уж совсем последними были те, кого презирали все, – осужденные за изнасилование, такие, как дервиш или еще один, изнасиловавший маленькую девочку.
Такое деление никто не устанавливал, оно сложилось как-то само собой, но каждый тем не менее знал свое место и держался своего круга. Даже когда посадили одного старого богача – торговца, который изнасиловал свою племянницу, – его тоже все сторонились.
Состоятельные заключенные и те, у кого семьи были в Тиране, не бедствовали, они вообще не питались из тюремного котла: еду им каждый день приносили с воли. Охранники за деньги доставали им любые лакомства, сигареты, кофе, а иногда потихоньку и бутылку раки. В таких случаях, собравшись компанией в четыре-пять человек, они усаживались по-турецки и прихлебывали водку из алюминиевых кружек, а немного захмелев, затягивали песню.
Хотя Лёни никому не рассказывал подробности своего дела, но вскоре их знали уже все. Он стал замечать, что на него поглядывают уважительно.
Однажды во время прогулки к нему подошел сухощавый человек в добротном сером костюме и белой рубашке с отложным воротником. Лёни видел его и раньше, но ни разу с ним не разговаривал. Говорили, что он политический, сидит за участие в Фиерском восстании, по профессии адвокат. Еще говорили, что он хочет, пока сидит в тюрьме, попрактиковаться в своем ремесле, потому и расспрашивает дотошно каждого, как шел суд да что говорили судья, защитник и свидетели, какой был приговор – в общем, выспрашивает все до мелочей, а потом высказывает свое собственное мнение о приговоре. Адвокат пользовался в тюрьме доброй славой, заключенные ему доверяли, потому что он помог некоторым подать на апелляцию и составлял для них прошения. Кое-кто был даже после этого освобожден.
Адвокат подошел к Лёни, когда он разговаривал с Хайдаром Кочи. Лёни сдружился с этим рассудительным горцем, они всегда держались вместе на прогулках. Только ему Лёни рассказал о себе все без утайки.
Присев рядом, адвокат вдруг спросил:
– Скажи-ка, молодой человек, надолго ли тебя посадили?
– На восемь лет.
– По какой же статье?
– Не знаю.
– Расскажи, как шел суд.
Видя, что Лёни не хочется рассказывать, Хайдар вмешался:
– Говори, говори, Лёни. Господин Халим посмотрит, правильно ли тебя осудили, поможет тебе.
Лёни начал рассказывать.
Адвокат то и дело прерывал его, заставляя вспоминать детали.
– Значит, тебе предъявили обвинение и осудили за преднамеренное убийство?
– Вроде бы так.
– Кто выступал свидетелем с его стороны?
– Двое его приказчиков. Они сказали, будто видели меня в засаде и я собирался вроде бы напасть на бея в его собственном доме.
– Они сказали, что ты был вооружен?
– Да. Так они сказали.
– А у тебя было тогда оружие?
– Нет. У меня не было револьвера, иначе бы его в живых не оставил.
– Ты и на суде так сказал?
– Нет, сказал только, что у меня нет револьвера.
– А о мотивах покушения говорилось что-нибудь на суде?
– Ни слова!
– Как это ни слова? Что-то должны были сказать!
– Ничего не говорили.
– А ты намеревался убить бея или нет?
– Вообще-то да, но в тот день нет. У меня и оружия никакого не было. Я в тот день даже и не думал, что встречу его. А когда увидел, кровь в голову ударила, сам не пойму, как все получилось.
– Вот именно. Разве можно минутный порыв квалифицировать как преднамеренное убийство! И потом, покушение на убийство – это еще не убийство. Вей-то ведь не умер.
– Не сдох, – поправил Хайдар.
– Во-первых, убийства не было, совершено лишь покушение на убийство. Во-вторых, покушение непреднамеренное, иначе ты бы захватил с собой оружие. И в-третьих, суд должен был принять во внимание преступление, совершенное беем, вы ведь были пострадавшей стороной. Что говорили на суде по этому поводу?
– Да ничего на суде не говорили, – ответил за Лёни Хайдар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
XVI
В первые дни Лёни часто охватывало тоскливое чувство страха. Ему казалось, будто его заперли в клетке с дикими зверями. С глубокой грустью вспоминал он в такие минуты свою деревню, дом, особенно маленького Вандё. Он силился представить себе его лицо – и не мог, забыл. Порой им овладевала жажда работы, хотелось взяться за соху, пахать, вдыхая привычный запах развороченной земли. Здесь он не делал ничего, и это вынужденное безделье с каждым днем угнетало его все больше. На свободе он зачастую недосыпал. За долгий день, бывало, так вымотается в поле, что вечером засыпает как убитый. И как же он сердился, когда его будили ни свет ни заря! Сколько раз говорил, что будет счастливейшим из людей, если ему хоть раз дадут выспаться. А теперь он проводил целые дни на нарах, в полной праздности. Спи сколько влезет, но спать-то как раз и не хотелось, не спалось. Поработать бы, как раньше, до полного изнеможения, а потом заснуть – вот о чем он мечтал сейчас. Тюремная жизнь изнуряла его, он чувствовал, что опускается, теряет твердость духа.
И все же постепенно он свыкся с такой жизнью. Правду говорят, что человек привыкает к любой обстановке. Всякое другое существо, помести его в непривычные условия, не вынесет, погибнет, а человек не только переносит тяжелейшие обстоятельства, но и умудряется даже обнаружить в них приятные стороны.
Тюрьма с каждым днем все полнее раскрывалась перед Лёни. Он перезнакомился с заключенными, знал, кто из них какое преступление совершил, на сколько лет осужден, сколько просидел и сколько еще осталось.
Но в тюрьме были не только убийцы и воры. В отдельной камере сидели политические заключенные, «политики», как их тут называли. Одеты они были лучше, выглядели опрятно, спали на кроватях с матрасами и простынями и по большей части держались друг друга, с уголовниками почти не разговаривали.
Лёни обнаружил, что в тюрьме, как и на воле, люди поделены на своеобразные сословия; здесь, как и там, был свой класс «порядочных», «благородных». «Политики» были тюремной аристократией. Даже охранники относились к ним лучше, никогда не забывали вставить при обращении «господин». Остальных обычно называли просто по имени, о политическом же говорили «господин такой-то».
Ступенью ниже стояли те, кто попали в тюрьму за убийство из мести за поруганную честь. Этих почитали как людей смелых и отважных, постоявших за свое доброе имя.
Потом шли осужденные за незначительные проступки: долги, драки из-за межи или, как дед Ндони, за недоимки.
Предпоследнее место занимали грабители, те, кто убивали ради грабежа, воры всех мастей, и уж совсем последними были те, кого презирали все, – осужденные за изнасилование, такие, как дервиш или еще один, изнасиловавший маленькую девочку.
Такое деление никто не устанавливал, оно сложилось как-то само собой, но каждый тем не менее знал свое место и держался своего круга. Даже когда посадили одного старого богача – торговца, который изнасиловал свою племянницу, – его тоже все сторонились.
Состоятельные заключенные и те, у кого семьи были в Тиране, не бедствовали, они вообще не питались из тюремного котла: еду им каждый день приносили с воли. Охранники за деньги доставали им любые лакомства, сигареты, кофе, а иногда потихоньку и бутылку раки. В таких случаях, собравшись компанией в четыре-пять человек, они усаживались по-турецки и прихлебывали водку из алюминиевых кружек, а немного захмелев, затягивали песню.
Хотя Лёни никому не рассказывал подробности своего дела, но вскоре их знали уже все. Он стал замечать, что на него поглядывают уважительно.
Однажды во время прогулки к нему подошел сухощавый человек в добротном сером костюме и белой рубашке с отложным воротником. Лёни видел его и раньше, но ни разу с ним не разговаривал. Говорили, что он политический, сидит за участие в Фиерском восстании, по профессии адвокат. Еще говорили, что он хочет, пока сидит в тюрьме, попрактиковаться в своем ремесле, потому и расспрашивает дотошно каждого, как шел суд да что говорили судья, защитник и свидетели, какой был приговор – в общем, выспрашивает все до мелочей, а потом высказывает свое собственное мнение о приговоре. Адвокат пользовался в тюрьме доброй славой, заключенные ему доверяли, потому что он помог некоторым подать на апелляцию и составлял для них прошения. Кое-кто был даже после этого освобожден.
Адвокат подошел к Лёни, когда он разговаривал с Хайдаром Кочи. Лёни сдружился с этим рассудительным горцем, они всегда держались вместе на прогулках. Только ему Лёни рассказал о себе все без утайки.
Присев рядом, адвокат вдруг спросил:
– Скажи-ка, молодой человек, надолго ли тебя посадили?
– На восемь лет.
– По какой же статье?
– Не знаю.
– Расскажи, как шел суд.
Видя, что Лёни не хочется рассказывать, Хайдар вмешался:
– Говори, говори, Лёни. Господин Халим посмотрит, правильно ли тебя осудили, поможет тебе.
Лёни начал рассказывать.
Адвокат то и дело прерывал его, заставляя вспоминать детали.
– Значит, тебе предъявили обвинение и осудили за преднамеренное убийство?
– Вроде бы так.
– Кто выступал свидетелем с его стороны?
– Двое его приказчиков. Они сказали, будто видели меня в засаде и я собирался вроде бы напасть на бея в его собственном доме.
– Они сказали, что ты был вооружен?
– Да. Так они сказали.
– А у тебя было тогда оружие?
– Нет. У меня не было револьвера, иначе бы его в живых не оставил.
– Ты и на суде так сказал?
– Нет, сказал только, что у меня нет револьвера.
– А о мотивах покушения говорилось что-нибудь на суде?
– Ни слова!
– Как это ни слова? Что-то должны были сказать!
– Ничего не говорили.
– А ты намеревался убить бея или нет?
– Вообще-то да, но в тот день нет. У меня и оружия никакого не было. Я в тот день даже и не думал, что встречу его. А когда увидел, кровь в голову ударила, сам не пойму, как все получилось.
– Вот именно. Разве можно минутный порыв квалифицировать как преднамеренное убийство! И потом, покушение на убийство – это еще не убийство. Вей-то ведь не умер.
– Не сдох, – поправил Хайдар.
– Во-первых, убийства не было, совершено лишь покушение на убийство. Во-вторых, покушение непреднамеренное, иначе ты бы захватил с собой оружие. И в-третьих, суд должен был принять во внимание преступление, совершенное беем, вы ведь были пострадавшей стороной. Что говорили на суде по этому поводу?
– Да ничего на суде не говорили, – ответил за Лёни Хайдар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88