Зимой вода покрывает берег, но не больше чем на две-три ладони. Кто это место хорошо знает, доберется до островка без особого труда. Правда, Лёни?
– Да, да, господин Демир!
– Лёни тут все знает как свои пять пальцев, летом корову тут нас. Еще и заметок себе понаделал: тут колышки воткнул, там травинки связал, так, Лёни?
Лёни кивнул.
– Завтра обязательно меня сводишь на тот островок, – сказал Скэндер.
– А ты знаешь, Скэндер, – снова вступил в разговор Уан, – однажды его выследили и поймали у реки, открыли сумку и спрашивают: «Куда тебе столько еды? Кому несешь?» Думаешь, он им что-нибудь сказал?! Молчит, как скала, и все тут. – Уан стукнул кулаком по софре.
– Вылитый отец, – сказал Пилё. – Кози ведь тоже чуть не забили насмерть, а ничего не выпытали.
– Расскажи-ка, Лёни, как тебя колотили жандармы, – сказал Уан.
– Да разве ж я помню, дядя Уан. Я тогда был маленький.
– Помнишь, помнишь.
– Побои да долги не забываются, – сказал Пилё.
– Они тогда так избили Лёни, что он встать не мог. Две недели отлеживался. Даже палец ему сломали. Вот, смотрите! Видите, он у него скрюченный.
Лёни попытался вырвать руку, но Уан держал ее крепко, показывая всем искривленный мизинец.
– Довольно, Уан, хватит этих историй, – сказал господин Демир, заметив смущение Лёни. – Спой-ка нам лучше. Твое здоровье, Кози! Счастья тебе и удачи!
– Будем здоровы, господин Демир. Вот так-то лучше. Давай. Пилё, запевай.
– Споем, Кози, погоди. У меня, господин учитель, до сих нор камень на сердце, – сказал Пилё со злостью. – Нас всех тогда согнали к церкви, связали ноги да и выпороли по очереди. Век не забуду. Того унтер-офицера, что меня порол, до сих пор во сне вижу. Эх, повстречайся он мне!
– Ну и встретишь, что ты ему сделаешь? – спросил Уан.
Пилё тряхнул головой.
– Не знаю. Но хотелось бы мне с ним повстречаться, – медленно проговорил он и залпом выпил раки.
Скэндер, не отрываясь, смотрел на Пилё. Обветренное, изрезанное морщинами и все же красивое лицо крестьянина было угрюмее обычного.
Лёни поднялся и пошел к дому, но в дверях стояла Шпреса, и он свернул к костру, достал из огня два кукурузных початка, оставленных ребятами. Мальчишки уже давно подкрались к взрослым и тихонько сидели, внимательно слушая их разговоры.
Скэндер старался детально восстановить события.
Он знал, что его отец уже в те времена был дружен с Кози Штэмбари. Сам он был еще ребенком и мало что помнил, но с детства привык относиться к дяде Кози и его семье как к родным, хотя почти ничего не знал о том, что тогда произошло и почему родители так любят этого бедного крестьянина и его семью. Теперь из рассказа деда Уана ему все стало ясно.
Скэндер знал теперь, что эти простые люди не только делили с его отцом хлеб своих детей и свое убогое достояние, но даже готовы были принять ради него побои и издевательства. Маленький Лёни и тот стойко вынес пытки жандармов, а не выдал человека, чья жизнь зависела от одного его слова. Теперь Скэндер понимал, почему отец так любит и ценит этого парнишку.
Скэндеру захотелось подойти к Лёни. Он стал для него близким, словно родной брат. Но в этот момент Уан поднял стакан:
– Твое здоровье, Скэндер!
– За вас, джа Уан!
Пилё откашлялся и запел. Уан тут же подхватил, остальные затянули на октаву ниже, создавая фон. В низких протяжных голосах слышалась глубокая тоска, надсадный плач. Не песня, а скорее стон.
«Почему в наших песнях столько горечи? – думал Скэндер. – И слова и мелодия так хороши, а песня не радует душу. Да и с чего веселиться народу? У нас и разговора другого не услышишь, только о заботах да о невзгодах. И нет идеала, который захватил бы нас целиком, заставив позабыть о повседневном прозябании, хотя какие уж тут идеалы, когда мы все превратились во вьючный скот! Человек надрывается с утра до вечера, с вечера и до утра, думая лишь об одном: как прокормить своих детей. Мечется, унижается, выбивается из последних сил – и все ради куска хлеба. И недосуг нам поднять голову и оглянуться вокруг. Вот, например, Лёни или Силя, что с ними будет? Заведут семью, пойдут дети, прибавится забот, и уж никогда не оторвать им взгляда от земли. А ведь это люди, наделенные и разумом и чувствами. У Пилё душа как огонь. Лёни умен, все схватывает на лету. Как же плохо мы знаем крестьян!»
Гости ушли, и все улеглись спать, а он все думал и думал. Ему постелили под навесом на рогоже, рядом с Лёни. Подложив руки под голову, он лежал, смотрел на звезды и размышлял.
Луна склонилась к западу. На рогожу упала тень от навеса. Звезды на небе казались совсем редкими. Болото затихло, и лишь сверчки своей монотонной музыкой нарушали ночную тишину.
«Как велика вселенная! – думал Скэндер. – Астрономы говорят, что наш мир в сравнении с ней – песчинка на краю мироздания. А что мы значим в этом мире?»
– Звезды считаешь? – сонно спросил Лёни.
– Нет, просто смотрю.
– Не считай, а то бородавки на руках вскочат.
– Мне нравится смотреть на звезды. А тебе?
– Мне не до звезд!
– А почему?
– Крестьяне мы, Скэндер. Нам так пригнули загривок, что и головы не поднять, какие уж там звезды.
Этот глубокомысленный ответ поразил Скэндера.
– Ты знаешь, что такое звезды, Лёни?
– Слыхал, будто это огонь, а больше ничего не знаю.
– А видишь эту светлую полосу через все небо?
– Солому Крестного отца?
– Да. Так вот эта туманность состоит из миллиардов звезд, и каждая больше нашей земли в сотни раз. Они далеко от нас, очень далеко. Миллиарды километров. А вон видишь те семь звезд наподобие ковша? Это Большая Медведица. А вон та звезда напротив двух крайних звезд Медведицы называется Полярной звездой. Ты слыхал о ней?
Лёни не ответил. Он спал, подложив ладонь под щеку.
«Ну и дурак же я, – рассердился на себя Скэндер. – Ведь говорил же он, что ему не до звезд. Да. Им земных забот хватает. Но небо так прекрасно! Придет ли такое время, когда всем будет доступна его красота?…»
III
Гафур-бей засел на краю болота, у заводи, где крестьяне держали свои челноки. Он не впервые охотился здесь и знал, что утки непременно должны пролететь над ним. Ну вот! Уже слышны их крики, сердце у бея сладко замирало.
Утренняя свежесть заставляла его ежиться: одет он был легко: рубашка, спортивная куртка, парусиновые штаны и высокие сапоги. Но он знал, что скоро рассветет, утки поднимутся с болота, полетят в его сторону и охотничий азарт согреет его.
Светало.
Горизонт раздвигался. Уже можно было различить тростник вдалеке и недвижную воду болота. Уже вырисовывался силуэт горы Томори, обозначились скрывавшиеся во мраке расщелины и трещины на горе Шпирагу, похожие на старческие морщины. Хлопая крыльями, с болота поднялась стая уток.
Бей по звуку понял, что утки поднялись, и изготовился стрелять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Да, да, господин Демир!
– Лёни тут все знает как свои пять пальцев, летом корову тут нас. Еще и заметок себе понаделал: тут колышки воткнул, там травинки связал, так, Лёни?
Лёни кивнул.
– Завтра обязательно меня сводишь на тот островок, – сказал Скэндер.
– А ты знаешь, Скэндер, – снова вступил в разговор Уан, – однажды его выследили и поймали у реки, открыли сумку и спрашивают: «Куда тебе столько еды? Кому несешь?» Думаешь, он им что-нибудь сказал?! Молчит, как скала, и все тут. – Уан стукнул кулаком по софре.
– Вылитый отец, – сказал Пилё. – Кози ведь тоже чуть не забили насмерть, а ничего не выпытали.
– Расскажи-ка, Лёни, как тебя колотили жандармы, – сказал Уан.
– Да разве ж я помню, дядя Уан. Я тогда был маленький.
– Помнишь, помнишь.
– Побои да долги не забываются, – сказал Пилё.
– Они тогда так избили Лёни, что он встать не мог. Две недели отлеживался. Даже палец ему сломали. Вот, смотрите! Видите, он у него скрюченный.
Лёни попытался вырвать руку, но Уан держал ее крепко, показывая всем искривленный мизинец.
– Довольно, Уан, хватит этих историй, – сказал господин Демир, заметив смущение Лёни. – Спой-ка нам лучше. Твое здоровье, Кози! Счастья тебе и удачи!
– Будем здоровы, господин Демир. Вот так-то лучше. Давай. Пилё, запевай.
– Споем, Кози, погоди. У меня, господин учитель, до сих нор камень на сердце, – сказал Пилё со злостью. – Нас всех тогда согнали к церкви, связали ноги да и выпороли по очереди. Век не забуду. Того унтер-офицера, что меня порол, до сих пор во сне вижу. Эх, повстречайся он мне!
– Ну и встретишь, что ты ему сделаешь? – спросил Уан.
Пилё тряхнул головой.
– Не знаю. Но хотелось бы мне с ним повстречаться, – медленно проговорил он и залпом выпил раки.
Скэндер, не отрываясь, смотрел на Пилё. Обветренное, изрезанное морщинами и все же красивое лицо крестьянина было угрюмее обычного.
Лёни поднялся и пошел к дому, но в дверях стояла Шпреса, и он свернул к костру, достал из огня два кукурузных початка, оставленных ребятами. Мальчишки уже давно подкрались к взрослым и тихонько сидели, внимательно слушая их разговоры.
Скэндер старался детально восстановить события.
Он знал, что его отец уже в те времена был дружен с Кози Штэмбари. Сам он был еще ребенком и мало что помнил, но с детства привык относиться к дяде Кози и его семье как к родным, хотя почти ничего не знал о том, что тогда произошло и почему родители так любят этого бедного крестьянина и его семью. Теперь из рассказа деда Уана ему все стало ясно.
Скэндер знал теперь, что эти простые люди не только делили с его отцом хлеб своих детей и свое убогое достояние, но даже готовы были принять ради него побои и издевательства. Маленький Лёни и тот стойко вынес пытки жандармов, а не выдал человека, чья жизнь зависела от одного его слова. Теперь Скэндер понимал, почему отец так любит и ценит этого парнишку.
Скэндеру захотелось подойти к Лёни. Он стал для него близким, словно родной брат. Но в этот момент Уан поднял стакан:
– Твое здоровье, Скэндер!
– За вас, джа Уан!
Пилё откашлялся и запел. Уан тут же подхватил, остальные затянули на октаву ниже, создавая фон. В низких протяжных голосах слышалась глубокая тоска, надсадный плач. Не песня, а скорее стон.
«Почему в наших песнях столько горечи? – думал Скэндер. – И слова и мелодия так хороши, а песня не радует душу. Да и с чего веселиться народу? У нас и разговора другого не услышишь, только о заботах да о невзгодах. И нет идеала, который захватил бы нас целиком, заставив позабыть о повседневном прозябании, хотя какие уж тут идеалы, когда мы все превратились во вьючный скот! Человек надрывается с утра до вечера, с вечера и до утра, думая лишь об одном: как прокормить своих детей. Мечется, унижается, выбивается из последних сил – и все ради куска хлеба. И недосуг нам поднять голову и оглянуться вокруг. Вот, например, Лёни или Силя, что с ними будет? Заведут семью, пойдут дети, прибавится забот, и уж никогда не оторвать им взгляда от земли. А ведь это люди, наделенные и разумом и чувствами. У Пилё душа как огонь. Лёни умен, все схватывает на лету. Как же плохо мы знаем крестьян!»
Гости ушли, и все улеглись спать, а он все думал и думал. Ему постелили под навесом на рогоже, рядом с Лёни. Подложив руки под голову, он лежал, смотрел на звезды и размышлял.
Луна склонилась к западу. На рогожу упала тень от навеса. Звезды на небе казались совсем редкими. Болото затихло, и лишь сверчки своей монотонной музыкой нарушали ночную тишину.
«Как велика вселенная! – думал Скэндер. – Астрономы говорят, что наш мир в сравнении с ней – песчинка на краю мироздания. А что мы значим в этом мире?»
– Звезды считаешь? – сонно спросил Лёни.
– Нет, просто смотрю.
– Не считай, а то бородавки на руках вскочат.
– Мне нравится смотреть на звезды. А тебе?
– Мне не до звезд!
– А почему?
– Крестьяне мы, Скэндер. Нам так пригнули загривок, что и головы не поднять, какие уж там звезды.
Этот глубокомысленный ответ поразил Скэндера.
– Ты знаешь, что такое звезды, Лёни?
– Слыхал, будто это огонь, а больше ничего не знаю.
– А видишь эту светлую полосу через все небо?
– Солому Крестного отца?
– Да. Так вот эта туманность состоит из миллиардов звезд, и каждая больше нашей земли в сотни раз. Они далеко от нас, очень далеко. Миллиарды километров. А вон видишь те семь звезд наподобие ковша? Это Большая Медведица. А вон та звезда напротив двух крайних звезд Медведицы называется Полярной звездой. Ты слыхал о ней?
Лёни не ответил. Он спал, подложив ладонь под щеку.
«Ну и дурак же я, – рассердился на себя Скэндер. – Ведь говорил же он, что ему не до звезд. Да. Им земных забот хватает. Но небо так прекрасно! Придет ли такое время, когда всем будет доступна его красота?…»
III
Гафур-бей засел на краю болота, у заводи, где крестьяне держали свои челноки. Он не впервые охотился здесь и знал, что утки непременно должны пролететь над ним. Ну вот! Уже слышны их крики, сердце у бея сладко замирало.
Утренняя свежесть заставляла его ежиться: одет он был легко: рубашка, спортивная куртка, парусиновые штаны и высокие сапоги. Но он знал, что скоро рассветет, утки поднимутся с болота, полетят в его сторону и охотничий азарт согреет его.
Светало.
Горизонт раздвигался. Уже можно было различить тростник вдалеке и недвижную воду болота. Уже вырисовывался силуэт горы Томори, обозначились скрывавшиеся во мраке расщелины и трещины на горе Шпирагу, похожие на старческие морщины. Хлопая крыльями, с болота поднялась стая уток.
Бей по звуку понял, что утки поднялись, и изготовился стрелять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88