поэтому истинный метод отправляется не от многих случаев, как
хочет Бекон, а от одного единственного случая; когда этот случай объяснен,
то вместе с этим объяснены и все аналогичные случаи; наш метод есть древний
аристотелевский метод, только примененный с гораздо большим искусством и
опытностью"293. Обдавая презрением Бекона, он остроумно замечает: "метод
Бекона есть метод многих случаев, а так как каждый необъясненный случай есть
ноль, и тысячи нолей, в каком бы порядке ни поставить их, не составляют
никакого числа, то отсюда ясно, что весь его индуктивный процесс сводится к
бесцельному перекладыванию то туда, то сюда неопределенных восприятий"294.
В своей статье Generalisation et induction Фонсегрив указывает, кроме
Клода Бернара и Либиха, также на Гете и Тиндаля, которые пользуются термином
"интуиция", описывая процесс научного открытия295. Сам Фонсегрив развивает в
этой статье теорию индукции, которую он называет интуитивною: по его мнению,
отличить существенные черты данного явления от случайных сопутствующих
обстоятельств и таким образом установить тип явления можно не иначе как
путем интуиции; далее, под этот интуитивно установленный тип мы дедуктивно
подводим попадающиеся нам конкретные случаи и при этом опять-таки интуитивно
усматриваем возможность бесконечного количества подобных подведений.
Следовательно, индукция состоит из двух актов интуитивного усмотрения и из
одного акта дедуктивного умозаключения.
Но, конечно, интуиция, о которой говорит Фонсегрив, глубоко отличается от
допускаемой нами интуиции: мы полагаем, что в опыте дан непосредственно
реальный транссубъективный мир, тогда как Фонсегрив признает все элементы
познавательного процесса за содержание разума, чувственности, вообще
душевной жизни познающего субъекта. Однако он утверждает, что необходимые
связи могут быть усмотрены даже и в единичном данном опыте случае;
следовательно, он сходится с нами в том, что опыт дает не только временные
или пространственные, но и более глубокие и притом необходимые связи между
явлениями.
Замечательно, что даже и те ученые, которые не признают интуитивного
характера индукции, так или иначе обнаруживают склонность коснуться этого
вопроса, или признавая, что в процессе индуктивного умозаключения
обнаруживается какая-то особенная проницательность ума296, или указывая на
то, что теория индуктивного умозаключения, дающая еще со времен Аристотеля
так много труда ученым и до сих пор далекая от завершения, была бы легко
построена, если бы можно было допустить, что силы, действующие в природе,
доступны восприятию как силы. Так, напр., Юм говорит, что "если бы сила или
энергия какой-нибудь причины могли быть открыты умом, мы были бы в состоянии
предвидеть действие даже без помощи опыта и могли бы сразу с уверенностью
высказывать о нем суждение с помощью одного только мышления и
рассуждения"297. Точно так же Каринский в своей "Классификации выводов"
признает, что "если бы имели мы в восприятии самою производящую явление
силу, нам не было бы никакой нужды при помощи методов исключения
доискиваться причинной связи между явлениями; мы могли бы тогда разгадывать
эту связь прямым путем из анализа самых явлений, производящих одно
другое"298.
Впрочем, нам нечего доказывать, что индукция становится легко объяснимою,
если допустить, что необходимые связи между явлениями даны в восприятии. С
этим, вероятно, все согласятся без дальних рассуждении, но могут при этом
возразить, что трудно решиться на такое допущение. Поэтому в дополнение к
сказанному подчеркнем те соображения, которые делают это допущение
необходимым. Самое главное из них состоит в том, что познаваемый мир
имманентен процессу знания, разобщения между познаваемым объектом и
познающим субъектом нет; поэтому если мир есть не беспорядочная груда
явлений, а необходимое единство, то и связи, создающие это единство, даны
так же непосредственно, как весь мир. И в самом деле, присматриваясь к
объективному содержанию восприятий и суждений, нетрудно заметить в нем
наличность самых разнообразных отношений, не только пространственных и
временных; но и отношений причинения, функциональной зависимости,
субстанциального единства, мотива и поступка и т.п. Различия между этими
переживаниями не отрицают даже и такие философы, как Юм, они только не
признают их объективности и производят их из комбинаций различных временных
отношений с различными эмоциями познающего субъекта. Вследствие этого им
приходится строить скептическую теорию индукции. Однако в конце настоящей
главы, рассмотрев косвенную индукцию, мы постараемся показать, что философы,
отрицающие восприятие необходимой связи между вещами, не могут построить
никакой, даже и скептической теории индукции, и в этом будет заключаться
последний аргумент в пользу нашей теории.
Нам могут сказать, что мы занимаемся механизмом индуктивного
умозаключения, так сказать, онтологическою его стороною, между тем как
теория знания должна решить совсем другой вопрос: она должна исследовать,
какое право имеем мы придавать индуктивным умозаключениям объективное
значение. Это различие действительно имеет огромное значение для теорий,
согласно которым отношение между познающим субъектом и познаваемым миром
таково, что вопросы о происхождении суждения и объективном значении суждения
могут решаться независимо друг от друга. Не следует, однако, думать, будто
все теории знания таковы. По крайней мере в теории знания интуитивизма,
отрицающей разобщение между познаваемым миром и познающим субъектом, такого
разделения быть не может: в ней всякий вопрос о происхождении есть также
вопрос о праве и наоборот. В подтверждение этого положения покажем, что
права на прямое индуктивное умозаключение установлены уже нами в изложении
механизма этого процесса.
В самом деле, чтобы установить логическую правомерность индуктивного
умозаключения, нужно показать, что мы имеем право, опираясь на одно или
несколько восприятий, признать, во-первых, что воспринятые нами S и P
соединены друг с другом объективно необходимом связью и, во-вторых, что эта
связь существует между "всеми S" и P. На первый вопрос интуитивизм отвечает
так: показателем истинности познания служит наличность самого познаваемого
бытия. Связь между S и P вовсе не производится и даже не воспроизводится
познающим субъектом, она просто констатируется в восприятии ввиду того, что
наличный объект S без всякого содействия со стороны познающего субъекта
влечет за собою наличность также и объекта P, и для обнаружения этой связи в
чистой форме нужен только анализ восприятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
хочет Бекон, а от одного единственного случая; когда этот случай объяснен,
то вместе с этим объяснены и все аналогичные случаи; наш метод есть древний
аристотелевский метод, только примененный с гораздо большим искусством и
опытностью"293. Обдавая презрением Бекона, он остроумно замечает: "метод
Бекона есть метод многих случаев, а так как каждый необъясненный случай есть
ноль, и тысячи нолей, в каком бы порядке ни поставить их, не составляют
никакого числа, то отсюда ясно, что весь его индуктивный процесс сводится к
бесцельному перекладыванию то туда, то сюда неопределенных восприятий"294.
В своей статье Generalisation et induction Фонсегрив указывает, кроме
Клода Бернара и Либиха, также на Гете и Тиндаля, которые пользуются термином
"интуиция", описывая процесс научного открытия295. Сам Фонсегрив развивает в
этой статье теорию индукции, которую он называет интуитивною: по его мнению,
отличить существенные черты данного явления от случайных сопутствующих
обстоятельств и таким образом установить тип явления можно не иначе как
путем интуиции; далее, под этот интуитивно установленный тип мы дедуктивно
подводим попадающиеся нам конкретные случаи и при этом опять-таки интуитивно
усматриваем возможность бесконечного количества подобных подведений.
Следовательно, индукция состоит из двух актов интуитивного усмотрения и из
одного акта дедуктивного умозаключения.
Но, конечно, интуиция, о которой говорит Фонсегрив, глубоко отличается от
допускаемой нами интуиции: мы полагаем, что в опыте дан непосредственно
реальный транссубъективный мир, тогда как Фонсегрив признает все элементы
познавательного процесса за содержание разума, чувственности, вообще
душевной жизни познающего субъекта. Однако он утверждает, что необходимые
связи могут быть усмотрены даже и в единичном данном опыте случае;
следовательно, он сходится с нами в том, что опыт дает не только временные
или пространственные, но и более глубокие и притом необходимые связи между
явлениями.
Замечательно, что даже и те ученые, которые не признают интуитивного
характера индукции, так или иначе обнаруживают склонность коснуться этого
вопроса, или признавая, что в процессе индуктивного умозаключения
обнаруживается какая-то особенная проницательность ума296, или указывая на
то, что теория индуктивного умозаключения, дающая еще со времен Аристотеля
так много труда ученым и до сих пор далекая от завершения, была бы легко
построена, если бы можно было допустить, что силы, действующие в природе,
доступны восприятию как силы. Так, напр., Юм говорит, что "если бы сила или
энергия какой-нибудь причины могли быть открыты умом, мы были бы в состоянии
предвидеть действие даже без помощи опыта и могли бы сразу с уверенностью
высказывать о нем суждение с помощью одного только мышления и
рассуждения"297. Точно так же Каринский в своей "Классификации выводов"
признает, что "если бы имели мы в восприятии самою производящую явление
силу, нам не было бы никакой нужды при помощи методов исключения
доискиваться причинной связи между явлениями; мы могли бы тогда разгадывать
эту связь прямым путем из анализа самых явлений, производящих одно
другое"298.
Впрочем, нам нечего доказывать, что индукция становится легко объяснимою,
если допустить, что необходимые связи между явлениями даны в восприятии. С
этим, вероятно, все согласятся без дальних рассуждении, но могут при этом
возразить, что трудно решиться на такое допущение. Поэтому в дополнение к
сказанному подчеркнем те соображения, которые делают это допущение
необходимым. Самое главное из них состоит в том, что познаваемый мир
имманентен процессу знания, разобщения между познаваемым объектом и
познающим субъектом нет; поэтому если мир есть не беспорядочная груда
явлений, а необходимое единство, то и связи, создающие это единство, даны
так же непосредственно, как весь мир. И в самом деле, присматриваясь к
объективному содержанию восприятий и суждений, нетрудно заметить в нем
наличность самых разнообразных отношений, не только пространственных и
временных; но и отношений причинения, функциональной зависимости,
субстанциального единства, мотива и поступка и т.п. Различия между этими
переживаниями не отрицают даже и такие философы, как Юм, они только не
признают их объективности и производят их из комбинаций различных временных
отношений с различными эмоциями познающего субъекта. Вследствие этого им
приходится строить скептическую теорию индукции. Однако в конце настоящей
главы, рассмотрев косвенную индукцию, мы постараемся показать, что философы,
отрицающие восприятие необходимой связи между вещами, не могут построить
никакой, даже и скептической теории индукции, и в этом будет заключаться
последний аргумент в пользу нашей теории.
Нам могут сказать, что мы занимаемся механизмом индуктивного
умозаключения, так сказать, онтологическою его стороною, между тем как
теория знания должна решить совсем другой вопрос: она должна исследовать,
какое право имеем мы придавать индуктивным умозаключениям объективное
значение. Это различие действительно имеет огромное значение для теорий,
согласно которым отношение между познающим субъектом и познаваемым миром
таково, что вопросы о происхождении суждения и объективном значении суждения
могут решаться независимо друг от друга. Не следует, однако, думать, будто
все теории знания таковы. По крайней мере в теории знания интуитивизма,
отрицающей разобщение между познаваемым миром и познающим субъектом, такого
разделения быть не может: в ней всякий вопрос о происхождении есть также
вопрос о праве и наоборот. В подтверждение этого положения покажем, что
права на прямое индуктивное умозаключение установлены уже нами в изложении
механизма этого процесса.
В самом деле, чтобы установить логическую правомерность индуктивного
умозаключения, нужно показать, что мы имеем право, опираясь на одно или
несколько восприятий, признать, во-первых, что воспринятые нами S и P
соединены друг с другом объективно необходимом связью и, во-вторых, что эта
связь существует между "всеми S" и P. На первый вопрос интуитивизм отвечает
так: показателем истинности познания служит наличность самого познаваемого
бытия. Связь между S и P вовсе не производится и даже не воспроизводится
познающим субъектом, она просто констатируется в восприятии ввиду того, что
наличный объект S без всякого содействия со стороны познающего субъекта
влечет за собою наличность также и объекта P, и для обнаружения этой связи в
чистой форме нужен только анализ восприятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113