Однако не таково понятие явления у Канта. В его
философии явление есть только знание и больше ничего. Необходимо точно
уяснить себе, что это значит: обдумывая эту систему, невольно воображаешь,
что явления, о которых трактует "Критика чистого разума", суть разнообразные
формы жизни, сами не имеющие интеллектуального характера, но составляющие
содержание знания, объект его: между тем на самом деле, по Канту, явление не
только служит содержанием знания, но и само во всех своих элементах и в
целом есть исключительно интеллектуальный процесс, всеми своими частями
приноровленный только к тому, чтобы сложить знание, и вне этой цели не
имеющий никакого смысла. В самом деле, содержание известного нам мира
складывается по Канту только из ощущений, из чувственных данных, которые
сами по себе составляли бы бессмысленную, беспорядочную и безжизненную
груду, если бы к ним не присоединялись упорядочивающие их формы,
превращающие их в представления и даже в предметы опыта. Однако и в этих
формах нет никакой жизни и никакого смысла, кроме служения знанию. Особенно
обращают на себя внимание в этом отношении категории субстанциальности и
причинности. Обыденное сознание разумеет под ним нечто живое, жизненное, не
имеющее само по себе интеллектуального значения: под субстанциею оно
разумеет самостоятельную индивидуальность, непроизводное ядро бытия, а под
причинностью - затрату энергии, действование. Ни следа этой жизни нет у
Канта: по его учению субстанциальность и причинность суть только рассудочные
правила необходимого одновременного и последовательного синтеза ощущений,
правила, благодаря которым ощущения складываются в представления, имеющие
объективное значение. Следовательно, синтезы причинности, субстанциальности
и т.п. суть чисто интеллектуальные процессы и ничего более. Весь мир Канта
есть представление, и притом такое представление, все элементы которого
существуют только для того, чтобы сложить представление. Это
интеллектуализм, доведенный до крайности; это учение о том, что единственный
известный процесс есть процесс познания. Отрицание всякой трансцендентности
здесь доведено до последних пределов: на вопрос, что составляет объект
знания, кантианец или не может ответить ничего, или принужден сказать, что
знание может быть только знанием о познавательном процессе, так как оно ни в
коем смысле этого слова не может выйти за пределы самого себя и своих
интеллектуальных элементов.
Удручающая бедность построенного Кантом мира не бросается в глаза только
потому, что она чересчур велика и вследствие этого не реализуется в сознании
читателя. В самом деле, если интуитивизм (универсалистический эмпиризм) есть
истина, если правда, что сама жизнь, сами вещи, подвергаясь сравниванию,
становятся представлениями, суждениями, вообще знанием, то тогда понятно,
почему сторонники Канта не пугаются утверждения, что вся богатая жизнь
природы вокруг нас есть только наше представление: невольно следуя истине,
они вкладывают в это представление всю реальную жизнь и не замечают своей
ошибки, не подозревают, что, говоря в духе Канта о мире как представлении,
они должны были бы построить совершенно иную картину, чем та, какая нам
представляется в действительности. Мы полагаем, что нужно особенное
напряжение фантазии, нужна помощь каких-либо конкретных примеров, чтобы
изобразить мир, который соответствовал бы теории Канта. Прежде всего этот
мир лишен каких бы то ни было деятельностей, кроме деятельности рассудка,
складывающей ощущения в группы по определенным правилам. Когда волны
морского прибоя ударяются о прибрежные камни, листья деревьев трепещут и
шелестят от ветра, ястреб стремительно бросается с высоты вниз и разрывает
мирно воркующего голубя, во всем этом нет и тени действования, присущего
самим явлениям. Но откуда же является это сознание того, что вне меня живет
и действует? Ответ, что это сознание есть результат антропоморфизма, именно
привычки переносить деятельности, известные из внутреннего опыта, на
представления внешних вещей, не удовлетворителен для кантианца потому, что,
согласно теории Канта, никаких деятельностей своего я за исключением
познавательных синтезов мы не наблюдаем. Быть может, я в самом себе живет,
кроме познания, самыми разнообразными деятельностями, однако познать эту
свою жизнь оно не может: для самопознания я необходимо, чтобы эта жизнь
подействовала на чувственность я (на его восприимчивость), т.е. преломилась
и выразилась в виде безжизненных, разрозненных, пассивно данных чувственных
состояний, которые уже подлежат активному, однако чисто интеллектуальному
синтезу рассудка, превращающему их в представление о я. "Ведь душа, -
говорит Кант, - созерцает себя самое не так, как она представилась бы себе в
ее непосредственной самодеятельности, а сообразно тому, как она получает
воздействие изнутри, следовательно, не так, как она существует в себе, а
так, как она является себе"95. "Я не могу определить свое существование как
самодеятельного существа, но представляю себе только самодеятельность своего
мышления, т.е. деятельность определения, и мое существование всегда
определяется только как чувственное, т.е. как существование явления. Однако
благодаря этой самодеятельности мышления я называю себя интеллигенциею"96.
"Я существую как интеллигенция, которая сознает только свою способность
соединения"97.
Итак, наблюдая в себе жизнь воли и чувства, напр., хотение сыграть на
скрипке какую-либо пьесу, возникающее отсюда хотение купить ноты и ряд
деятельностей, следующих за этим, вплоть до эстетического наслаждения
музыкою, кантианец принужден утверждать, что и эта жизнь вся состоит из
чувственных данных, которые не находятся друг с другом ни в какой иной
связи, кроме связей, производимых рассудком.
Мало того, что Кант изгоняет из мира всякую деятельность, кроме
интеллектуального процесса связывания чувственных данных, он изгоняет также
из мира вообще всякое внутреннее содержание, а вместе с тем всякое
внутреннее отношение между его элементами; так оно и должно быть, если мир
явлений есть по содержанию груда чувственных данных. "Если я отвлекаюсь от
всех условии созерцания и останавливаюсь исключительно на понятии о вещи
вообще, то я могу отвлечься от всех внешних отношений и все-таки у меня
должно остаться еще понятие о том, что уже вовсе не есть отношение, а
отмечает чисто внутренние определения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
философии явление есть только знание и больше ничего. Необходимо точно
уяснить себе, что это значит: обдумывая эту систему, невольно воображаешь,
что явления, о которых трактует "Критика чистого разума", суть разнообразные
формы жизни, сами не имеющие интеллектуального характера, но составляющие
содержание знания, объект его: между тем на самом деле, по Канту, явление не
только служит содержанием знания, но и само во всех своих элементах и в
целом есть исключительно интеллектуальный процесс, всеми своими частями
приноровленный только к тому, чтобы сложить знание, и вне этой цели не
имеющий никакого смысла. В самом деле, содержание известного нам мира
складывается по Канту только из ощущений, из чувственных данных, которые
сами по себе составляли бы бессмысленную, беспорядочную и безжизненную
груду, если бы к ним не присоединялись упорядочивающие их формы,
превращающие их в представления и даже в предметы опыта. Однако и в этих
формах нет никакой жизни и никакого смысла, кроме служения знанию. Особенно
обращают на себя внимание в этом отношении категории субстанциальности и
причинности. Обыденное сознание разумеет под ним нечто живое, жизненное, не
имеющее само по себе интеллектуального значения: под субстанциею оно
разумеет самостоятельную индивидуальность, непроизводное ядро бытия, а под
причинностью - затрату энергии, действование. Ни следа этой жизни нет у
Канта: по его учению субстанциальность и причинность суть только рассудочные
правила необходимого одновременного и последовательного синтеза ощущений,
правила, благодаря которым ощущения складываются в представления, имеющие
объективное значение. Следовательно, синтезы причинности, субстанциальности
и т.п. суть чисто интеллектуальные процессы и ничего более. Весь мир Канта
есть представление, и притом такое представление, все элементы которого
существуют только для того, чтобы сложить представление. Это
интеллектуализм, доведенный до крайности; это учение о том, что единственный
известный процесс есть процесс познания. Отрицание всякой трансцендентности
здесь доведено до последних пределов: на вопрос, что составляет объект
знания, кантианец или не может ответить ничего, или принужден сказать, что
знание может быть только знанием о познавательном процессе, так как оно ни в
коем смысле этого слова не может выйти за пределы самого себя и своих
интеллектуальных элементов.
Удручающая бедность построенного Кантом мира не бросается в глаза только
потому, что она чересчур велика и вследствие этого не реализуется в сознании
читателя. В самом деле, если интуитивизм (универсалистический эмпиризм) есть
истина, если правда, что сама жизнь, сами вещи, подвергаясь сравниванию,
становятся представлениями, суждениями, вообще знанием, то тогда понятно,
почему сторонники Канта не пугаются утверждения, что вся богатая жизнь
природы вокруг нас есть только наше представление: невольно следуя истине,
они вкладывают в это представление всю реальную жизнь и не замечают своей
ошибки, не подозревают, что, говоря в духе Канта о мире как представлении,
они должны были бы построить совершенно иную картину, чем та, какая нам
представляется в действительности. Мы полагаем, что нужно особенное
напряжение фантазии, нужна помощь каких-либо конкретных примеров, чтобы
изобразить мир, который соответствовал бы теории Канта. Прежде всего этот
мир лишен каких бы то ни было деятельностей, кроме деятельности рассудка,
складывающей ощущения в группы по определенным правилам. Когда волны
морского прибоя ударяются о прибрежные камни, листья деревьев трепещут и
шелестят от ветра, ястреб стремительно бросается с высоты вниз и разрывает
мирно воркующего голубя, во всем этом нет и тени действования, присущего
самим явлениям. Но откуда же является это сознание того, что вне меня живет
и действует? Ответ, что это сознание есть результат антропоморфизма, именно
привычки переносить деятельности, известные из внутреннего опыта, на
представления внешних вещей, не удовлетворителен для кантианца потому, что,
согласно теории Канта, никаких деятельностей своего я за исключением
познавательных синтезов мы не наблюдаем. Быть может, я в самом себе живет,
кроме познания, самыми разнообразными деятельностями, однако познать эту
свою жизнь оно не может: для самопознания я необходимо, чтобы эта жизнь
подействовала на чувственность я (на его восприимчивость), т.е. преломилась
и выразилась в виде безжизненных, разрозненных, пассивно данных чувственных
состояний, которые уже подлежат активному, однако чисто интеллектуальному
синтезу рассудка, превращающему их в представление о я. "Ведь душа, -
говорит Кант, - созерцает себя самое не так, как она представилась бы себе в
ее непосредственной самодеятельности, а сообразно тому, как она получает
воздействие изнутри, следовательно, не так, как она существует в себе, а
так, как она является себе"95. "Я не могу определить свое существование как
самодеятельного существа, но представляю себе только самодеятельность своего
мышления, т.е. деятельность определения, и мое существование всегда
определяется только как чувственное, т.е. как существование явления. Однако
благодаря этой самодеятельности мышления я называю себя интеллигенциею"96.
"Я существую как интеллигенция, которая сознает только свою способность
соединения"97.
Итак, наблюдая в себе жизнь воли и чувства, напр., хотение сыграть на
скрипке какую-либо пьесу, возникающее отсюда хотение купить ноты и ряд
деятельностей, следующих за этим, вплоть до эстетического наслаждения
музыкою, кантианец принужден утверждать, что и эта жизнь вся состоит из
чувственных данных, которые не находятся друг с другом ни в какой иной
связи, кроме связей, производимых рассудком.
Мало того, что Кант изгоняет из мира всякую деятельность, кроме
интеллектуального процесса связывания чувственных данных, он изгоняет также
из мира вообще всякое внутреннее содержание, а вместе с тем всякое
внутреннее отношение между его элементами; так оно и должно быть, если мир
явлений есть по содержанию груда чувственных данных. "Если я отвлекаюсь от
всех условии созерцания и останавливаюсь исключительно на понятии о вещи
вообще, то я могу отвлечься от всех внешних отношений и все-таки у меня
должно остаться еще понятие о том, что уже вовсе не есть отношение, а
отмечает чисто внутренние определения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113