поэтому различение рационального и иррационального в этом значении
слова не имеет смысла, так как все оказывается рациональным с одной стороны
и иррациональным с другой стороны. Далее, термином рациональный можно было
бы называть бытие и знание, открываемое деятельностью чистого мышления,
путем чистого умозрения. И в самом деле, интуитивизм обозначает один из
видов знания термином умозрение, однако он придает ему совершенно иное
значение, чем рационализм. В самом деле, мышление как деятельность
сравнивания ничего не может создать и даже не может начаться до тех пор,
пока не будет дан материал откуда-нибудь со стороны. Если же материал для
мышления дан, то опять-таки, каков бы он ни был, он всегда подвергается
одной и той же обработке, именно сравниванию. Поэтому между знаниями не
может быть различия в том смысле, что одни из них были бы даны более чистою
деятельностью мышления, чем другие. Вводя термин умозрение, мы имели в виду
нечто совершенно иное, именно различие между чувственным знанием и знанием,
наиболее очищенным от чувственных примесей. Но так как, согласно учению
интуитивизма, нечувственные элементы знания так же, как и чувственные,
даются в опыте путем интуиции, а вовсе не производятся чистым мышлением, то
по своему отношению к деятельности мышления умозрительное знание ничем не
отличается от других видов опытного знания. Если мы назвали его
умозрительным, то это объясняется тем, что слово разум (а в сложных словах,
вроде умозрительный, умопостигаемый, также и слово ум) имеет у нас некоторое
особое значение, которое мы вскоре разъясним.
Наконец, надо заметить еще, что в логике и теории знания существует
склонность противополагать друг другу общее и индивидуальное, считать
несоизмеримыми друг с другом общие понятия и наглядные представления и
только общее относить к области логически обработанного знания, так что
отсюда является своего рода дуализм между общими и частными суждениями332.
Эта наклонность вполне понятна, потому что логический процесс усмотрения
тожества и его роль при обосновании и проверке истин особенно заметны тогда,
когда мы имеем дело с общим знанием. Однако, развивая реалистическое учение
об общем, мы показали, что общее в известном смысле слова индивидуально и
единично, что общие понятия и наглядные представления вовсе не
противоположны друг другу и что нет никакого дуализма между общими и
частными суждениями ни в логической ценности их, ни в путях возникновения
их. Таким образом, исчезает и этот источник противоположения рационального
иррациональному в теории знания, и устраняется мысль об иррациональности
индивидуального333.
Мало того, так как процесс мышления и процесс наглядного представления
признаются при этом однородными, то по существу исчезает всякая
противоположность между описанием и объяснением, а следовательно, и между
так называемыми описательными и объяснительными науками: всякое объяснение
есть не что иное, как описание, дающее в дифференцированной форме цепь
оснований и следствий.
Устраняя противоположность между рациональным и иррациональным из теории
знания, мы вовсе еще не предрешаем устранения ее из онтологии, т.е.
допускаем, что, может быть, одни стороны бытия соответствуют требованиям
разума, а другие стоят выше или ниже их. Но, конечно, при этом мы имеем в
виду вовсе не способность мышления. В самом деле, словом разум и в
философии, и в повседневной жизни принято обозначать какую-то чрезвычайно
высокую, быть может, высшую из всех способностей. Но если способность
мышления есть только способность сравнивания, то, очевидно, не ее следует
обозначать этим многозначительным термином. Нетрудно заметить, что разумными
мы особенно склонны называть все те деятельности и вообще все те стороны
бытия, в которых мы усматриваем высший смысл, высокое сверхиндивидуальное,
т.е. в большей или меньшей степени мировое значение. Но смысл и значение
возможны лишь там, где есть цели; значит, индивидуальные вещи могут иметь
сверхиндивидуальое мировое значение лишь в том случае, если существуют
мировые цели. Соответственно этому словом разум следует обозначать
способность ставить и осуществлять такие высшие, т.е. мировые, цели.
Обладание этою способностью в ее высших степенях придает своеобразный
возвышенный и многозначительный (т.е. широко целесообразный) характер всем
деятельностям, между прочим также познанию.
В философии распространена склонность совершенно отождествлять разум со
способностью познания в ее высших обнаружениях. Хотя это и неправильно, это
вполне понятно, во-первых, потому что знание есть одно из могущественных
орудий разума при осуществлении его целей, и, во-вторых, потому что высшие
формы знания с наибольшею очевидностью опираются на то свойство мира,
которое лежит также и в основе разума: это свойство мира есть совершенное
единство его, благодаря которому возможно и то, чтобы индивидуум ставил
мировые цели, и то, чтобы он интуитивно усматривал содержание не только
своей, но всякой другой жизни в мире. Это единство возможно не иначе как в
том случае, если в основе мира лежит сверхиндивидуальный мировой разум,
координирующий друг другу все стороны мировой жизни.
Возможность познавательной деятельности и все свойства ее, без сомнения,
объясняются в конечном итоге из свойств и целей этого абсолютного разума, но
эти вопросы относятся уже к области онтологии и именно того ее отдела,
который мы склонны называть онтологическою гносеологиею: сюда относится
вопрос о сущности таких важных для познавательной деятельности сторон мира,
как причинность, субстанциальность, сходство, различие и т.п. Мы брали их
как данные, не подвергая их более глубокому анализу, так как занимались лишь
пропедевтическою гносеологиею, именно процессом знания, поскольку он
создается не мировым разумом, а человеком как познающим субъектом, т.е.
скромною деятельностью сравнения. Поскольку познавательной деятельности мы
отводим такую ограниченную, нетворческую роль и весь материал считаем данным
в непосредственных переживаниях, наша теория знания имеет характер
эмпиризма. Познавательную деятельность как таковую она считает наименее
творческою, наиболее опирающеюся на пассивно воспринятые данные и в этой
пассивности видит важнейшее условие приобретения адекватного знания о мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
слова не имеет смысла, так как все оказывается рациональным с одной стороны
и иррациональным с другой стороны. Далее, термином рациональный можно было
бы называть бытие и знание, открываемое деятельностью чистого мышления,
путем чистого умозрения. И в самом деле, интуитивизм обозначает один из
видов знания термином умозрение, однако он придает ему совершенно иное
значение, чем рационализм. В самом деле, мышление как деятельность
сравнивания ничего не может создать и даже не может начаться до тех пор,
пока не будет дан материал откуда-нибудь со стороны. Если же материал для
мышления дан, то опять-таки, каков бы он ни был, он всегда подвергается
одной и той же обработке, именно сравниванию. Поэтому между знаниями не
может быть различия в том смысле, что одни из них были бы даны более чистою
деятельностью мышления, чем другие. Вводя термин умозрение, мы имели в виду
нечто совершенно иное, именно различие между чувственным знанием и знанием,
наиболее очищенным от чувственных примесей. Но так как, согласно учению
интуитивизма, нечувственные элементы знания так же, как и чувственные,
даются в опыте путем интуиции, а вовсе не производятся чистым мышлением, то
по своему отношению к деятельности мышления умозрительное знание ничем не
отличается от других видов опытного знания. Если мы назвали его
умозрительным, то это объясняется тем, что слово разум (а в сложных словах,
вроде умозрительный, умопостигаемый, также и слово ум) имеет у нас некоторое
особое значение, которое мы вскоре разъясним.
Наконец, надо заметить еще, что в логике и теории знания существует
склонность противополагать друг другу общее и индивидуальное, считать
несоизмеримыми друг с другом общие понятия и наглядные представления и
только общее относить к области логически обработанного знания, так что
отсюда является своего рода дуализм между общими и частными суждениями332.
Эта наклонность вполне понятна, потому что логический процесс усмотрения
тожества и его роль при обосновании и проверке истин особенно заметны тогда,
когда мы имеем дело с общим знанием. Однако, развивая реалистическое учение
об общем, мы показали, что общее в известном смысле слова индивидуально и
единично, что общие понятия и наглядные представления вовсе не
противоположны друг другу и что нет никакого дуализма между общими и
частными суждениями ни в логической ценности их, ни в путях возникновения
их. Таким образом, исчезает и этот источник противоположения рационального
иррациональному в теории знания, и устраняется мысль об иррациональности
индивидуального333.
Мало того, так как процесс мышления и процесс наглядного представления
признаются при этом однородными, то по существу исчезает всякая
противоположность между описанием и объяснением, а следовательно, и между
так называемыми описательными и объяснительными науками: всякое объяснение
есть не что иное, как описание, дающее в дифференцированной форме цепь
оснований и следствий.
Устраняя противоположность между рациональным и иррациональным из теории
знания, мы вовсе еще не предрешаем устранения ее из онтологии, т.е.
допускаем, что, может быть, одни стороны бытия соответствуют требованиям
разума, а другие стоят выше или ниже их. Но, конечно, при этом мы имеем в
виду вовсе не способность мышления. В самом деле, словом разум и в
философии, и в повседневной жизни принято обозначать какую-то чрезвычайно
высокую, быть может, высшую из всех способностей. Но если способность
мышления есть только способность сравнивания, то, очевидно, не ее следует
обозначать этим многозначительным термином. Нетрудно заметить, что разумными
мы особенно склонны называть все те деятельности и вообще все те стороны
бытия, в которых мы усматриваем высший смысл, высокое сверхиндивидуальное,
т.е. в большей или меньшей степени мировое значение. Но смысл и значение
возможны лишь там, где есть цели; значит, индивидуальные вещи могут иметь
сверхиндивидуальое мировое значение лишь в том случае, если существуют
мировые цели. Соответственно этому словом разум следует обозначать
способность ставить и осуществлять такие высшие, т.е. мировые, цели.
Обладание этою способностью в ее высших степенях придает своеобразный
возвышенный и многозначительный (т.е. широко целесообразный) характер всем
деятельностям, между прочим также познанию.
В философии распространена склонность совершенно отождествлять разум со
способностью познания в ее высших обнаружениях. Хотя это и неправильно, это
вполне понятно, во-первых, потому что знание есть одно из могущественных
орудий разума при осуществлении его целей, и, во-вторых, потому что высшие
формы знания с наибольшею очевидностью опираются на то свойство мира,
которое лежит также и в основе разума: это свойство мира есть совершенное
единство его, благодаря которому возможно и то, чтобы индивидуум ставил
мировые цели, и то, чтобы он интуитивно усматривал содержание не только
своей, но всякой другой жизни в мире. Это единство возможно не иначе как в
том случае, если в основе мира лежит сверхиндивидуальный мировой разум,
координирующий друг другу все стороны мировой жизни.
Возможность познавательной деятельности и все свойства ее, без сомнения,
объясняются в конечном итоге из свойств и целей этого абсолютного разума, но
эти вопросы относятся уже к области онтологии и именно того ее отдела,
который мы склонны называть онтологическою гносеологиею: сюда относится
вопрос о сущности таких важных для познавательной деятельности сторон мира,
как причинность, субстанциальность, сходство, различие и т.п. Мы брали их
как данные, не подвергая их более глубокому анализу, так как занимались лишь
пропедевтическою гносеологиею, именно процессом знания, поскольку он
создается не мировым разумом, а человеком как познающим субъектом, т.е.
скромною деятельностью сравнения. Поскольку познавательной деятельности мы
отводим такую ограниченную, нетворческую роль и весь материал считаем данным
в непосредственных переживаниях, наша теория знания имеет характер
эмпиризма. Познавательную деятельность как таковую она считает наименее
творческою, наиболее опирающеюся на пассивно воспринятые данные и в этой
пассивности видит важнейшее условие приобретения адекватного знания о мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113