Ввиду возможности интуитивного знания теряет свою силу также еще одно из
соображений Канта, высоко ценимое некоторыми его сторонниками. Условия
возможности опыта не могут быть, по мнению Канта, отвлечены из опыта, ибо
как же можно извлечь из опыта то, наличность чего уже необходима для
всякого, даже и самого первоначального опыта92; следовательно, условия опыта
должны быть априорными. В этом рассуждении кроется чрезвычайно важный
аргумент, ниспровергающий такие попытки выводить из опыта условия
возможности опыта, какие встречаются в философии Локка, Юма, Милля (в
индивидуалистическом эмпиризме). В самом деле, Юм полагает, что причинные
связи, субстанциальные единства и т.п. элементы научного опыта не
заключаются в первоначальном опыте, а возникают в уме человека постепенно,
под влиянием опыта; выражаясь точно, понятие причинности, по его учению,
даже и не отвлекается из опыта, а создается впервые опытом. Между тем нельзя
не признать, что причинные связи, субстанциальные единства и т.п. составляют
условие возможности всякого, даже и самого первоначального опыта, а если
так, то гипотеза Юма непоправимо противоречива: она утверждает, будто опыт
производит условие своей возможности. Однако ясно, что этот аргумент вовсе
еще не свидетельствует окончательно в пользу априоризма Канта: он только
показывает, что элементы знания, составляющие условия возможности опыта,
эмпирически непроизводны, но это еще не значит, что они исходят из самого
рассудка: они могут быть также первоначальными "данными" опыта; иными
словами, этот аргумент разрушает только школу индивидуалистического
эмпиризма, но вовсе не затрагивает универсалистического эмпиризма
(интуитивизма).
В дедукции чистых понятий рассудка и в аналитике основоположений Кант
пытается доказать свою гипотезу еще и следующим путем: он старается
показать, что условия возможности опыта суть вместе с тем и условия
возможности самих вещей, но только как явлений для нашей чувственности,
именно он утверждает, что наши представления становятся объективными, т.е.
относятся нами к предмету только благодаря тому, что в них есть необходимый
синтез, вносимый в них нами же в силу единства апперцепции93. Это
доказательство опять-таки не заключает в себе прямых подтверждений гипотезы
Канта: оно имеет силу только для тех, кто, подобно Канту, опирается на
догматические предпосылки рационализма и эмпиризма о разобщенности между
познающим субъектом и познаваемыми вещами и потому бьется над неразрешимым
вопросом, как возможно, чтобы "мои" состояния казались мне "не моими" и даже
приняли характер данных вещей.
Мы уже говорили, что все доказательства Канта заключают в себе долю
истины; мало того, весь дух его системы в целом проникнут великими новыми
откровениями, вошедшими в плоть и кровь многих последующих систем. Кант
настойчиво повторяет эти истины чуть не в каждом параграфе своей объемистой
книги, присоединяя к ним свои недоказанные построения, и потому в уме
читателя устанавливается неразрывная ассоциация между ними: он привыкает
думать, будто, принимая истины философии Канта, необходимо принять и все
специфические особенности его учения. Освободиться от этого самогипноза тем
труднее, что сбивчивые, местами темные рассуждения Канта с трудом поддаются
анализу. Кант открыл органическую связь нечувственного остова опыта с
чувственными материалами его и таким образом показал, что необходимое знание
может быть получено путем опыта; из этого однако не следует, будто вся
необходимая сторона "моего" опыта есть продукт моей природы, скорее это
можно объяснить тем, что мир "дается" мне в опыте целиком, вместе со всею
необходимостью своей природы.
Современного читателя, воспитанного на естественных науках, особенно
подкупает то, что Кант не только дает теорию опытного знания, но и
решительно, чуть не на каждой странице "Критики чистого разума" заставляет
человеческий ум ограничиваться знанием предметов возможного опыта. Он прав,
утверждая, что всякое знание должно быть опытным, но с этою истиною в его
системе неразрывно сплетается заблуждение, будто всякий опыт относительно
вещей имеет чувственный характер по содержанию и дает нам только явление
вещи для нас. Но более всего закрепляется в уме читателя это заблуждение
потому, что оно неразрывно связано в системе Канта с самою плодотворною,
наиболее повлиявшею на всю философию XIX века мыслью, с тем положением, что
трансцендентное знание невозможно. Убедившись в этой истине, читатель
воображает, будто она должна быть принята непременно в той специфической
форме, в которой выразил ее Кант, именно в виде утверждения, что
представления познающего субъекта не могут заключать в себе никакого
удостоверения относительно бытия и свойств вещей, находящихся за сферою
субъекта, между тем как незыблемая истина, составляющая ядро этого положения
Канта, сводится к гораздо менее сложному и менее предрешающему судьбы
философии следующему утверждению: знание не может заключать в себе никакого
удостоверения относительно бытия и свойств вещей, находящихся вне самого
процесса знания. Следовательно, Кант прав, утверждая, что познающий субъект
не может самодеятельностью своего индивидуального мышления скопировать мир
вещей в себе (как хотели рационалисты), но он упустил из виду, что, быть
может, познающий субъект способен интуитивно следовать в опыте за
самодеятельностью самих вещей и таким образом выходить бесконечно далеко за
пределы своего я.
До сих пор мы старались только установить, что Кант не доказал своей
теории знания и что наряду с нею существует, по крайней мере, еще один не
использованный в истории философии систематический способ решения проблемы
знания. Теперь мы постараемся показать, что гипотеза Канта есть заблуждение.
Прежде всего укажем на одно обстоятельство, которое не разрушает прямо
этой системы, но поселяет уже сомнение в ее истинности и характеризует ее с
некоторой новой стороны. Философия Канта обедняет мир94, она лишает его,
сама того не замечая, большей части его содержания. В самом деле, по Канту,
весь известный нам мир есть явление; это бы еще не беда, если разуметь под
словом явление то же, что разумеет под ним, например, Шеллинг. Все богатство
земной жизни, все самые разнообразные формы ее легко укладываются под
понятие явления в смысле не адекватного, но жизненного раскрытия какой-то
более глубокой сущности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113