Груди несколько жидковаты, европейские какие-то. Но это мы поправим. Завтра в десять — в контору, подписываем контракт и собираем тряпочки. Следующая!
ПЛИМУТ—АТЛАНТИКА
Семеныч, заручившись нашим согласием, надолго исчез. Он вплотную занялся делом, и оно пошло у него быстро и ладно. Профессия приучила его действовать четко, целенаправленно, последовательно; не делать лишнего и не переделывать то, что уже сделано. Нашего участия в подготовке этого сумасшедшего плавания практически не требовалось. Даже загранпаспорта для нас оформлял Семеныч по каким-то своим каналам. Изредка он позванивал нам (щедро оплатив Янкин мобильник), информировал, инструктировал; сообщил, кстати, что нашел хорошего штурмана в наш экипаж с опытом плавания в южных морях.
Однако, по порядку…
В молодости, когда у Семеныча было еще для этого время, он увлекался парусным спортом и даже получил свидетельство яхтенного капитана. Приобрел в яхт-клубе списанную крейсерскую яхту — небольшую, но вполне мореходную, привел ее в порядок и бороздил изредка воды Клязьминского водохранилища; катал по очереди любимых девушек (своих и чужих), которых в ту далекую юную пору у него не было числа.
Яхта сохранилась до наших дней. Семеныч законсервировал ее и держал в добротном сарайчике, приплачивая сторожу яхт-клуба за особый догляд. Да тот и без денег обеспечивал бы сохранность судна, потому что и сам когда-то хаживал под парусом, хорошо знал такелажное дело. К тому же они с Семенычем были в какой-то степени коллегами. Так что сторож не только приглядывал за яхтой, но и содержал ее в полном морском порядке — хоть завтра в море!
Используя старые, нержавеющие в их среде связи, Семеныч заручился необходимыми разрешениями, устранил возникающие по ходу дела препятствия, выправил нужные документы, заявку и стал одним из участников предстоящей ежегодной парусной кругосветки отважных яхтсменов, добрых семьянинов.
Отгрузив яхту в Калининград, Семеныч дал нам знать о готовности и отправился за нею следом. И вскоре мы стояли на причале под холодным сентябрьским ветром — всем славным экипажем. Я с небольшим чемоданчиком, где, кроме пистолета, Янки-ных бикини и косметички, почти ничего не было; старина Нильс с сумочкой и клеткой в руках, где нервничал злобный крысиный лев. И Янка — с валенками под мышкой. Не поверила все-таки, что в тропиках зимой лето.
Яхта оказалась очень небольшой, особенно на неровной вспененной воде, возле громадного причала, меж высоких ржавых бортов сухогрузов. Да и проста она была в сравнении с современными океанскими яхтами, где даже гальюн управляется и контролируется бортовым компьютером. Не говоря уже о навигационном оборудовании.
У нее была одна мачта, две каюты: крохотная рубка в корме и кают-компания, как называл ее Семеныч, на три койки.
В кормовой рубке, отведенной для нас с Яной, было спальное место на двоих (полуторное, как отметила Яна), едва заметный столик и прикрепленный к сланям пуфик. Сиденье которого открывалось, и можно было хранить внутри всякие полезные вещи. Не предназначенные для чужого глаза. Пистолет, например.
В кают-компании, кроме коек и шкафчика для береговой одежды величиной со школьный пенал, имелся подвесной стол, газовая плитка в карданном подвесе, небольшая печурка и штурманский столик.
Что еще? Крохотная носовая палуба, узенький кокпит с двумя банками (скамьями) в нем и миниатюрный гальюн, который Янка тут же обозвала сортиром на пол-лица.
Вот и вся территория, на которой нам предстояло провести сколько-то месяцев и пересечь три океана. Один больше другого.
Мы помогли Семенычу разместить оборудование и припасы, выпили «посошок» и вышли под российским флагом в открытое море, взяв курс на Плимут (Великобритания, если кто не знает), где должна была стартовать международная семейная регата. Невольными участниками которой стали и мы. Дружная семья.
Здесь, в Плимуте, наш капитан принял на борт еще одного члена экипажа — океанографа (или океанолога) Понизовского, который знал штурманское дело и с которым у Семеныча были какие-то свои секретные дела.
Понизовского я знал, в общем-то, понаслышке, мельком, все больше со слов Семеныча, но понадеялся, что тот с ненадежным и неуживчивым человеком вокруг света на скорлупке не пошел бы. А вот Янке он как-то сразу не глянулся. Наверное, потому что ее появление в качестве члена экипажа почему-то стало для него неожиданностью, причем настолько, что Понизовский при встрече приветливо улыбнулся ей и сделал шутливый комплимент:
— Женщина на корабле! — воздел руки. — Это все равно, что кошка поперек дороги. Особенно — если женщина красивая, а кошка — черная.
Может, Янке он не понравился и по другой причине — не стал кидать в ее сторону пламенные взоры. На таких людей Янка обижалась смертельно.
— Он, наверное, нетрадиционный, — с обидой шепнула она Нильсу.
— Не фантазируйте, Яна Казимировна, — шепнул ей в ответ Нильс. — Да и вообще это не наше дело.
— А чего ты за него заступаешься? Сам, что ли?
— Вечно вы меня в чем-то подозреваете.
— А как же! Крыс может любить только ярый извращенец.
Как бы то ни было, сложился экипаж, команда. Причем коллектив настолько разношерстный по всем параметрам, что можно было заранее утверждать — долго в таком составе мы существовать не сможем. Хотя бы по политическим разногласиям. Судите сами: упертый коммуняка (Серый), монархист (Семеныч), демократ (Понизовский), ярый анархист с авантюристским уклоном (Янка) и еврей-антисемит (старина Нильс).
(Я как-то по случаю попросил Нильса объяснить свою замысловатую позицию.
— Знаешь, Леша, у меня был друг. Писатель. Хороший, неглупый и, кстати, честный…
— Бывает, — лениво согласился я.
— И вот как-то он на меня за что-то рассердился и вполне серьезно прочитал отрывок из своей новой книги. Точно не процитирую, но примерно было сказано так, иронически и ехидно: «На Руси издревле не любили евреев. Тому есть масса исторических свидетельств. Они закреплены в сказаниях, легендах, былинах и сказках. Кто в них самый страшный, неистребимый, чудовищный, многоликий образ? Чудо-юдо!» И вот с этого момента, Леша, я изменил свою национальную ориентацию.
— Хорошо, что не сексуальную, — прокомментировала подслушавшая наш разговор Яна.)
Тем не менее, на судне был капитан, был штурман, были простые матросы. Не было пока только предателя, как положено в каждом коллективе — от пионерского звена и дворовой команды до партии и государства в целом. Так уж повелось издавна. От истоков бытия.
(Вообще же, замечу в скобках, мне эта экспедиция с самого начала показалась не совсем той, которой ей надлежало быть. Ни цель ее, ни пути достижения цели как-то не ложились, по моему разумению, в надежную логику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40