Имя лежащего «под камнем сим».
— Неужели Чайкин? — спросил с интересом Семеныч.
— Именно он.
— Да, существовало мнение, что он не продавал икону, а оставил ее себе.
— Что ж, Серега, — спросила Яна. — Ты такой благородный, что мечтаешь избавить Россию от всех бед?
Понизовский усмехнулся и скромно признался:
— Нет, об этом я даже и не мечтаю. Я мечтаю о вознаграждении.
— Так они тебе ее и отдадут! — возмутилась Яна. — Реликвию!
— Существуют, Яна Казимировна, не менее тысячи сравнительно честных способов…
Тут вовремя вмешался Нильс и позвал всех на ужин. Янка за столом демонстративно не замечала Понизовского, а когда он обращался к ней, отворачивалась.
Вот так мы и плыли. Одной семьей. В которой всякое случается. Кстати, и между Семенычем и Серегой тоже порой возникали разногласия. Сидит, бывало, Семеныч над картой, мурлыкает: «Ага, — вдруг скажет, — вот какой славный островок. Бывшая французская колония. Заглянем, водичкой заправимся, фруктами разживемся».
— Да ну его, — скажет Понизовский. — Ничего там интересного. Лучше на Маврикий завернуть.
И начинается вялый и долгий спор. Но я заметил, что во время него Семеныч почти никогда не проявлял свойственной ему настойчивости.
И все это было немного странно. Странно тем более, что после каждой такой разборки Семеныч, мурлыкая, отмечал что-то на своей личной карте. И прятал ее на грудь…
…Первые дни нашего плавания выдались дождливыми и холодными. Янка, на зависть всем, спала в валенках. А днем прятала их в пуфике, под спасательными поясами. Но постепенно, по мере приближения к южным широтам, становилось все теплее. Ветер был ровный, устойчивый, и мы его уже не замечали. Не слышали его пения в снастях, не слышали хлопков норовистого стакселя, не слышали плеска волн под форштевнем — втянулись, стало быть, в суровые морские будни.
Море тоже все больше свыкалось с нами, смирившись с нашим присутствием, и особо не церемонилось. То поддаст исподтишка крутой боковой волной так, что яхта чуть ли не ложилась парусами на воду, то освежит неожиданным шквалом с холодным дождем, то напустит стаю акул, которые разве что на борт не взбирались. Вообще, с южным теплом вокруг нас все больше появлялось всяких морских тварей. Они вертелись вокруг яхты, высоко выпрыгивали из воды, будто стараясь заглянуть в кокпит, познакомиться с нами поближе. Подозреваю, причиной тому — особый интерес к Янке как к возможному деликатесу. Вопреки ее несъедобности.
Да и сама Яна время от времени оживляла суровые морские будни, во весь голос комментируя все происходящее за бортом и демонстрируя оригинальные познания в истории и географии планеты. Это, собственно, началось с первого дня плавания.
— Справа Лондон, — громогласным тоном заправского гида объявляла Яна, стоя на носовой палубе. — Он где-то там, в Англии, в тумане. Где Биг-Бен. Слева — Париж, тоже отсюда не видать. Вон там — Шербур, там классные зонтики продают. Шербурские.
— Атлантика! — торжественно объявляла и разочарованно добавляла: — Вода как вода. Никаких специфических признаков. Слева — Африка! Справа — Канары! Там новые русские на канареек охотятся. Мыс Доброй Надежды! Ну, это вообще — отпад! Как новогодняя ночь. Загадывайте желания.
— Впереди — Индийский океан. Алмазы в каменных пещерах. Жемчужин до фига в море полуденном.
— Бенгальский залив — в нем ловят бенгальских тигров.
Старина Нильс слушал ее с восторгом. Семеныч посмеивался. Серега Понизовский, кажется, все пытался понять: или Яна сама дурочка, или нас зачем-то дурит. И только один Серый догадывался, в чем дело. Но помалкивал…
В общем и целом Атлантику сверху вниз и Индийский океан слева направо, как заметила Яна, мы пересекли благополучно, не считая упавшей за борт и канувшей в волнах ее косметички. Яна это событие пережила с отменным хладнокровием:
— Да и хрен бы с ней! Там ничего такого нет. Кроме ключей от квартиры. А косметика вся просроченная. Зачерствела.
Я, так вообще, до сих пор не врублюсь — зачем ей косметика? Ну, в школьные годы — ладно, хотелось казаться взрослее и старше. А сейчас? Впрочем, кто хочет понять Яну, тот не раз слезами бессилия умоется. Она как-то утром, безучастно оглядев горизонт слева направо, небрежно и утомленно заметила:
— Тихий океан. Ну и что особенного? Здесь уже который день каждый рассвет на каждый закат похож. И наоборот. Только в разное время. И в разных местах: этот справа, тот слева. Не оригинально.
Вот тут она, наверное, впервые в жизни оказалась не права…
ШТИЛЬ ПЕРЕД ШТОРМОМ
Пятый месяц мы болтались в мировых океанах. Сначала пересекали, спотыкаясь на неспокойной волне, Атлантику, потом парились в Индийском океане, а теперь безнадежно штилевали в Тихом.
Который день воды этого великого океана не морщились даже легчайшей рябью. Жаркое солнце обесцветило синеву моря и неба. Они слились вдали в одно безрадостное целое, мутно-серое, застывшее. Исчез горизонт по всему необозримому кругу…
К штилю (весьма своевременно) добавились и бытовые проблемы. Забарахлил секстант. В топливном баке открылась течь. И мало того, что мы остались без солярки, она еще и подпортила часть продуктов. Иссякали запасы пресной воды. Душем теперь пользовалась только Яна, а мы умывались забортной водой.
Все эти тягостные дни на борту велись пустые разговоры. Типичные для затянувшегося штиля.
Янка беззаботно валялась под тентом, на крыше рубки, курила, стряхивая пепел за борт.
Старина Нильс на носовой палубе свесил ноги за борт и пытался ловить рыбу. Семеныч сидел рядом и давал ему практические советы.
— Это тебе не крыс ловить, — сказал он.
— Что ж, по-вашему, — обиделся Нильс, — рыба умнее крысы?
— Не знаю, не знаю, — Семеныч, посмеиваясь, качал головой. — Может, крысолов умнее рыболова.
Пятый член экипажа — Серега Понизовский, в зеленом тропическом шлеме и белых шортах, — возился с секстантом, ловил в зеркальце то раскаленное солнце, то несуществующий горизонт — пытался определить наши координаты.
— Заблудились? — Янка щелкнула окурок за борт, перевалилась со спины на бок и презрительно добавила: — Мореходы! Синдбады!
— Приготовить вам коктейль, Яна Казимировна? — миролюбиво предложил Понизовский, отложив бесполезный прибор.
— Нет уж! Сам пей свой винегрет! Семеныч! Водочкой угостишь? Из фляжки.
— В такую жару? — фальшиво ужаснулся тот. — В самый полдень?
— Все равно делать нечего.
Довод, конечно. Даже для непьющего человека.
В своих пристрастиях (бытовых, не политических) наш экипаж тоже разнился. Понизовский, западного склада мен, предпочитал всем напиткам какие-то, собственной рецептуры, коктейли. Которые называл компотом, а Янка — винегретом.
Вся остальная команда отдавала предпочтение водочке из неистощимой фляжки Семеныча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Неужели Чайкин? — спросил с интересом Семеныч.
— Именно он.
— Да, существовало мнение, что он не продавал икону, а оставил ее себе.
— Что ж, Серега, — спросила Яна. — Ты такой благородный, что мечтаешь избавить Россию от всех бед?
Понизовский усмехнулся и скромно признался:
— Нет, об этом я даже и не мечтаю. Я мечтаю о вознаграждении.
— Так они тебе ее и отдадут! — возмутилась Яна. — Реликвию!
— Существуют, Яна Казимировна, не менее тысячи сравнительно честных способов…
Тут вовремя вмешался Нильс и позвал всех на ужин. Янка за столом демонстративно не замечала Понизовского, а когда он обращался к ней, отворачивалась.
Вот так мы и плыли. Одной семьей. В которой всякое случается. Кстати, и между Семенычем и Серегой тоже порой возникали разногласия. Сидит, бывало, Семеныч над картой, мурлыкает: «Ага, — вдруг скажет, — вот какой славный островок. Бывшая французская колония. Заглянем, водичкой заправимся, фруктами разживемся».
— Да ну его, — скажет Понизовский. — Ничего там интересного. Лучше на Маврикий завернуть.
И начинается вялый и долгий спор. Но я заметил, что во время него Семеныч почти никогда не проявлял свойственной ему настойчивости.
И все это было немного странно. Странно тем более, что после каждой такой разборки Семеныч, мурлыкая, отмечал что-то на своей личной карте. И прятал ее на грудь…
…Первые дни нашего плавания выдались дождливыми и холодными. Янка, на зависть всем, спала в валенках. А днем прятала их в пуфике, под спасательными поясами. Но постепенно, по мере приближения к южным широтам, становилось все теплее. Ветер был ровный, устойчивый, и мы его уже не замечали. Не слышали его пения в снастях, не слышали хлопков норовистого стакселя, не слышали плеска волн под форштевнем — втянулись, стало быть, в суровые морские будни.
Море тоже все больше свыкалось с нами, смирившись с нашим присутствием, и особо не церемонилось. То поддаст исподтишка крутой боковой волной так, что яхта чуть ли не ложилась парусами на воду, то освежит неожиданным шквалом с холодным дождем, то напустит стаю акул, которые разве что на борт не взбирались. Вообще, с южным теплом вокруг нас все больше появлялось всяких морских тварей. Они вертелись вокруг яхты, высоко выпрыгивали из воды, будто стараясь заглянуть в кокпит, познакомиться с нами поближе. Подозреваю, причиной тому — особый интерес к Янке как к возможному деликатесу. Вопреки ее несъедобности.
Да и сама Яна время от времени оживляла суровые морские будни, во весь голос комментируя все происходящее за бортом и демонстрируя оригинальные познания в истории и географии планеты. Это, собственно, началось с первого дня плавания.
— Справа Лондон, — громогласным тоном заправского гида объявляла Яна, стоя на носовой палубе. — Он где-то там, в Англии, в тумане. Где Биг-Бен. Слева — Париж, тоже отсюда не видать. Вон там — Шербур, там классные зонтики продают. Шербурские.
— Атлантика! — торжественно объявляла и разочарованно добавляла: — Вода как вода. Никаких специфических признаков. Слева — Африка! Справа — Канары! Там новые русские на канареек охотятся. Мыс Доброй Надежды! Ну, это вообще — отпад! Как новогодняя ночь. Загадывайте желания.
— Впереди — Индийский океан. Алмазы в каменных пещерах. Жемчужин до фига в море полуденном.
— Бенгальский залив — в нем ловят бенгальских тигров.
Старина Нильс слушал ее с восторгом. Семеныч посмеивался. Серега Понизовский, кажется, все пытался понять: или Яна сама дурочка, или нас зачем-то дурит. И только один Серый догадывался, в чем дело. Но помалкивал…
В общем и целом Атлантику сверху вниз и Индийский океан слева направо, как заметила Яна, мы пересекли благополучно, не считая упавшей за борт и канувшей в волнах ее косметички. Яна это событие пережила с отменным хладнокровием:
— Да и хрен бы с ней! Там ничего такого нет. Кроме ключей от квартиры. А косметика вся просроченная. Зачерствела.
Я, так вообще, до сих пор не врублюсь — зачем ей косметика? Ну, в школьные годы — ладно, хотелось казаться взрослее и старше. А сейчас? Впрочем, кто хочет понять Яну, тот не раз слезами бессилия умоется. Она как-то утром, безучастно оглядев горизонт слева направо, небрежно и утомленно заметила:
— Тихий океан. Ну и что особенного? Здесь уже который день каждый рассвет на каждый закат похож. И наоборот. Только в разное время. И в разных местах: этот справа, тот слева. Не оригинально.
Вот тут она, наверное, впервые в жизни оказалась не права…
ШТИЛЬ ПЕРЕД ШТОРМОМ
Пятый месяц мы болтались в мировых океанах. Сначала пересекали, спотыкаясь на неспокойной волне, Атлантику, потом парились в Индийском океане, а теперь безнадежно штилевали в Тихом.
Который день воды этого великого океана не морщились даже легчайшей рябью. Жаркое солнце обесцветило синеву моря и неба. Они слились вдали в одно безрадостное целое, мутно-серое, застывшее. Исчез горизонт по всему необозримому кругу…
К штилю (весьма своевременно) добавились и бытовые проблемы. Забарахлил секстант. В топливном баке открылась течь. И мало того, что мы остались без солярки, она еще и подпортила часть продуктов. Иссякали запасы пресной воды. Душем теперь пользовалась только Яна, а мы умывались забортной водой.
Все эти тягостные дни на борту велись пустые разговоры. Типичные для затянувшегося штиля.
Янка беззаботно валялась под тентом, на крыше рубки, курила, стряхивая пепел за борт.
Старина Нильс на носовой палубе свесил ноги за борт и пытался ловить рыбу. Семеныч сидел рядом и давал ему практические советы.
— Это тебе не крыс ловить, — сказал он.
— Что ж, по-вашему, — обиделся Нильс, — рыба умнее крысы?
— Не знаю, не знаю, — Семеныч, посмеиваясь, качал головой. — Может, крысолов умнее рыболова.
Пятый член экипажа — Серега Понизовский, в зеленом тропическом шлеме и белых шортах, — возился с секстантом, ловил в зеркальце то раскаленное солнце, то несуществующий горизонт — пытался определить наши координаты.
— Заблудились? — Янка щелкнула окурок за борт, перевалилась со спины на бок и презрительно добавила: — Мореходы! Синдбады!
— Приготовить вам коктейль, Яна Казимировна? — миролюбиво предложил Понизовский, отложив бесполезный прибор.
— Нет уж! Сам пей свой винегрет! Семеныч! Водочкой угостишь? Из фляжки.
— В такую жару? — фальшиво ужаснулся тот. — В самый полдень?
— Все равно делать нечего.
Довод, конечно. Даже для непьющего человека.
В своих пристрастиях (бытовых, не политических) наш экипаж тоже разнился. Понизовский, западного склада мен, предпочитал всем напиткам какие-то, собственной рецептуры, коктейли. Которые называл компотом, а Янка — винегретом.
Вся остальная команда отдавала предпочтение водочке из неистощимой фляжки Семеныча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40