Где он ее пополнял, из каких запасов — так и осталось во мраке тайны. Факт, однако, в том, что ни «на донышке», ни полупустой эта волшебная фляжка не бывала. Может быть, потому, что, наклоняя ее над рюмкой, Семеныч приговаривал волшебные слова:
— Да не оскудеет вовек.
— А вы, полковник Сергеев, — взялась за меня Янка. — Я вами, друг мой, шибко недовольная. Уже неделю сплю только в объятиях Морфея.
— Кого ты имеешь в виду? Старика Нильса?
— Какой он старик! Ты что, Серый! Он притворяется. Он, знаешь, как на меня зорко поглядывает.
Янке обязательно надо, чтобы на нее кто-нибудь, хоть корова, зорко поглядывал. Или подглядывал. Когда она, например, переодевается в купальник. Впрочем, это редко бывает — из купальника Янка даже ночью не вылезает. Впрочем, какой там купальник. Так, невидимая глазу пристойность.
— Как вам Тихий океан, Яна Казимировна? — любезно справился Понизовский. — Нравится?
— Вот это? Нравится? — Яна удивленно обвела глазами весь этот серый асфальт без горизонта и так же изумленно взглянула на него. — Очень скучно. Вот когда я была в Швейцарии, в местных горах, — это да! Я там два раза ноги ломала. А здесь…
Надо знать Яну. И делать поправки. Она дальше Московской области за границей не бывала. Разве что в чреве матери в каком-нибудь Кракове, где «Польска ще не сгинела». Да и ломать такие ноги в горах… Очень сомнительно.
— Ну, — протянул Понизовский, ему за все это время не удалось расположить к себе Яну. — Здесь тоже опасностей хватает. Акулы, например.
— Я несъедобная, — отрезала Яна с горечью.
Подтянула колени, обхватила их руками и склонила на них голову. Аленушка. Русалка. Седовласая дама, у которой все в прошлом — юные красавцы-поклонники, миллионы роз у ног, безумные вальсы весенними ночами под пение соловья. Грустна, разочарована. Скорее всего тем, что несъедобна.
Семеныч спустился в каюту, где-то там спрятал свою неистощимую фляжку и вернулся на носовую палубу с секстантом.
— Дайте-ка я попробую.
— Еще один мореход!
— Не ори, — сказал он Яне. — Горизонт спугнешь.
— А дышать можно?
— Тихо! Поймал.
Семеныч поколдовал с прибором и, бормоча про себя цифры, нырнул в рубку к таблицам. Нам было слышно, как, напевая что-то бодрое, он делал расчеты. Постепенно мажорность его напевов спустилась до минора. Упала до нуля. Он замолчал. А потом присвистнул. Да так, что подумалось: сделал важное мореходное открытие. Не менее Америки.
Так, впрочем, и оказалось.
Когда Семеныч с секстантом в руке поднялся на палубу и вслух назвал цифры наших координат, даже Янке стало ясно, что мы находимся не только в Северном, вместо Южного, полушарии, но и вообще на другом боку планеты.
— Хорошо, не на Северном полюсе, — с брюзгливым облегчением резюмировала Яна. — Впрочем, у меня-то валенки есть.
Она, пожалуй, одна из нас до сих пор не пала духом.
— Выбрось ты его на фиг, за моей косметичкой, — сказала Яна Семенычу, опасливо косясь на неисправный прибор. — Пока он вообще не взорвался. Пусть им какая-нибудь акула подавится.
А акул вокруг яхты становилось все больше. Они словно чувствовали нашу беспомощность. И терпеливо ждали, когда она неизбежно перейдет в беззащитность…
ОСТРОВ ЗА ГОРИЗОНТОМ
Густо-темная тропическая ночь. Мрак которой не могли победить даже крупные яркие звезды, низко нависшие над морем. Невдалеке от острова глухо загремела в темноте ржавая цепь — стало на якорь слабо освещенное судно. На берег, с которого посигналили красным огоньком, отправилась шлюпка. Вскоре вернулась, гулко стукнув носом в борт судна.
Сейчас же на палубе началось движение — неясное во тьме и почти неслышное в тиши. Негромкие слова команд, отчетливая ругань на двух языках, поскрипывание лебедок и талей, плеск шлюпочных весел. Пошла разгрузка.
Небо уже светлело, приобрело предрассветный оттенок. Звезды поднялись ввысь и пригасили свой свет. Море просыпалось, лениво потягиваясь длинной зыбкой волной. Разгрузка закончилась.
Шлюпки подняли на борт. На судне выбрали якорь, дали короткий сигнал; с острова ответил одинокий ружейный выстрел. Дымок его подхватил слабый предрассветный ветерок, потащил в сторону и развеял.
Судно развернулось на малом ходу, легло на курс и вскоре исчезло в ярком свете восходящего солнца. Над островом со странным щебетом, будто сыпались по ступеням мелкие камешки, пронеслась стайка морских ласточек.
Через несколько дней, в полдень, на песчаный берег высадилась с нескольких яхт и катеров стайка островитян. Над морем, подобно утреннему щебету беззаботных птиц, разнеслись веселые возгласы, смех, шутки. Бронзовые тела замелькали всюду — на пляже, в банановой роще, на берегу ручья у кристальной воды водопада, у входа в хижины.
Затем все собрались под тенью громадного баньяна и затихли, стоя на коленях. Из ограды «па» — крепости, по-местному, — величественно вышел вождь в сопровождении охраны — двух полуголых парней в венках на голове и шее, с копьями в руках. Сам вождь держал в руке высокий жезл, похожий на посох российского Деда Мороза (только увенчанный не хрустальной снежинкой, а выбеленным временем человеческим черепом), и был одет в красивый мундир капитана торгового флота и короткую плиссированную юбчонку.
Вождь, пришлепывая босыми ногами, прошествовал под баньян, где ему тут же подставили под зад довольно-таки не новое пляжное кресло. Охранники встали по бокам, прижав копья к животу.
Вождь выждал приличествующее событию время и начал говорить. Делая при этом плавные жесты свободной рукой и постукивая жезлом.
Слушали его с почтением и вниманием. Порой вскрикивали, воздевали разом руки к небу, упадали ниц, ударяясь лбами в землю.
Речь вождя между тем становилась все темпераментней. И в такт ей вторили взрывы смеха, нарастали ритмичные всплески ладоней. Бронзовые тела все живее раскачивались в едином темпе, который взорвался бешеным ритмом в общем буйно-радостном первобытном танце. Не лишенном, однако, некоторого изящества и своеобразной красоты. Вперемешку с явной похотью.
НАВСТРЕЧУ УРАГАНУ
Рано утром небо очистилось от жаркой хмари, засинело. И море ответило ему возвратившейся синью. Радостно вырвалась из его прохладных глубин стайка летучих рыб, пронеслась, растопырив крылья, низко над водой, с радужным всплеском исчезла под ней.
По морю словно пробежала легкая дрожь. Гладкая доселе его поверхность зарябила. Поднятый грот наполнился, шевельнулся, пошел на левый борт, резко остановился, задержанный шкотом. Яхта послушно приняла его упругость, тихо стронулась и пошла, чуть накренившись, все увеличивая ход по мере того, как крепчал ветер.
Слава богу!
— Куда идем-то? — спросил я.
— Пройдем немного к северу, — ответил Понизовский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Да не оскудеет вовек.
— А вы, полковник Сергеев, — взялась за меня Янка. — Я вами, друг мой, шибко недовольная. Уже неделю сплю только в объятиях Морфея.
— Кого ты имеешь в виду? Старика Нильса?
— Какой он старик! Ты что, Серый! Он притворяется. Он, знаешь, как на меня зорко поглядывает.
Янке обязательно надо, чтобы на нее кто-нибудь, хоть корова, зорко поглядывал. Или подглядывал. Когда она, например, переодевается в купальник. Впрочем, это редко бывает — из купальника Янка даже ночью не вылезает. Впрочем, какой там купальник. Так, невидимая глазу пристойность.
— Как вам Тихий океан, Яна Казимировна? — любезно справился Понизовский. — Нравится?
— Вот это? Нравится? — Яна удивленно обвела глазами весь этот серый асфальт без горизонта и так же изумленно взглянула на него. — Очень скучно. Вот когда я была в Швейцарии, в местных горах, — это да! Я там два раза ноги ломала. А здесь…
Надо знать Яну. И делать поправки. Она дальше Московской области за границей не бывала. Разве что в чреве матери в каком-нибудь Кракове, где «Польска ще не сгинела». Да и ломать такие ноги в горах… Очень сомнительно.
— Ну, — протянул Понизовский, ему за все это время не удалось расположить к себе Яну. — Здесь тоже опасностей хватает. Акулы, например.
— Я несъедобная, — отрезала Яна с горечью.
Подтянула колени, обхватила их руками и склонила на них голову. Аленушка. Русалка. Седовласая дама, у которой все в прошлом — юные красавцы-поклонники, миллионы роз у ног, безумные вальсы весенними ночами под пение соловья. Грустна, разочарована. Скорее всего тем, что несъедобна.
Семеныч спустился в каюту, где-то там спрятал свою неистощимую фляжку и вернулся на носовую палубу с секстантом.
— Дайте-ка я попробую.
— Еще один мореход!
— Не ори, — сказал он Яне. — Горизонт спугнешь.
— А дышать можно?
— Тихо! Поймал.
Семеныч поколдовал с прибором и, бормоча про себя цифры, нырнул в рубку к таблицам. Нам было слышно, как, напевая что-то бодрое, он делал расчеты. Постепенно мажорность его напевов спустилась до минора. Упала до нуля. Он замолчал. А потом присвистнул. Да так, что подумалось: сделал важное мореходное открытие. Не менее Америки.
Так, впрочем, и оказалось.
Когда Семеныч с секстантом в руке поднялся на палубу и вслух назвал цифры наших координат, даже Янке стало ясно, что мы находимся не только в Северном, вместо Южного, полушарии, но и вообще на другом боку планеты.
— Хорошо, не на Северном полюсе, — с брюзгливым облегчением резюмировала Яна. — Впрочем, у меня-то валенки есть.
Она, пожалуй, одна из нас до сих пор не пала духом.
— Выбрось ты его на фиг, за моей косметичкой, — сказала Яна Семенычу, опасливо косясь на неисправный прибор. — Пока он вообще не взорвался. Пусть им какая-нибудь акула подавится.
А акул вокруг яхты становилось все больше. Они словно чувствовали нашу беспомощность. И терпеливо ждали, когда она неизбежно перейдет в беззащитность…
ОСТРОВ ЗА ГОРИЗОНТОМ
Густо-темная тропическая ночь. Мрак которой не могли победить даже крупные яркие звезды, низко нависшие над морем. Невдалеке от острова глухо загремела в темноте ржавая цепь — стало на якорь слабо освещенное судно. На берег, с которого посигналили красным огоньком, отправилась шлюпка. Вскоре вернулась, гулко стукнув носом в борт судна.
Сейчас же на палубе началось движение — неясное во тьме и почти неслышное в тиши. Негромкие слова команд, отчетливая ругань на двух языках, поскрипывание лебедок и талей, плеск шлюпочных весел. Пошла разгрузка.
Небо уже светлело, приобрело предрассветный оттенок. Звезды поднялись ввысь и пригасили свой свет. Море просыпалось, лениво потягиваясь длинной зыбкой волной. Разгрузка закончилась.
Шлюпки подняли на борт. На судне выбрали якорь, дали короткий сигнал; с острова ответил одинокий ружейный выстрел. Дымок его подхватил слабый предрассветный ветерок, потащил в сторону и развеял.
Судно развернулось на малом ходу, легло на курс и вскоре исчезло в ярком свете восходящего солнца. Над островом со странным щебетом, будто сыпались по ступеням мелкие камешки, пронеслась стайка морских ласточек.
Через несколько дней, в полдень, на песчаный берег высадилась с нескольких яхт и катеров стайка островитян. Над морем, подобно утреннему щебету беззаботных птиц, разнеслись веселые возгласы, смех, шутки. Бронзовые тела замелькали всюду — на пляже, в банановой роще, на берегу ручья у кристальной воды водопада, у входа в хижины.
Затем все собрались под тенью громадного баньяна и затихли, стоя на коленях. Из ограды «па» — крепости, по-местному, — величественно вышел вождь в сопровождении охраны — двух полуголых парней в венках на голове и шее, с копьями в руках. Сам вождь держал в руке высокий жезл, похожий на посох российского Деда Мороза (только увенчанный не хрустальной снежинкой, а выбеленным временем человеческим черепом), и был одет в красивый мундир капитана торгового флота и короткую плиссированную юбчонку.
Вождь, пришлепывая босыми ногами, прошествовал под баньян, где ему тут же подставили под зад довольно-таки не новое пляжное кресло. Охранники встали по бокам, прижав копья к животу.
Вождь выждал приличествующее событию время и начал говорить. Делая при этом плавные жесты свободной рукой и постукивая жезлом.
Слушали его с почтением и вниманием. Порой вскрикивали, воздевали разом руки к небу, упадали ниц, ударяясь лбами в землю.
Речь вождя между тем становилась все темпераментней. И в такт ей вторили взрывы смеха, нарастали ритмичные всплески ладоней. Бронзовые тела все живее раскачивались в едином темпе, который взорвался бешеным ритмом в общем буйно-радостном первобытном танце. Не лишенном, однако, некоторого изящества и своеобразной красоты. Вперемешку с явной похотью.
НАВСТРЕЧУ УРАГАНУ
Рано утром небо очистилось от жаркой хмари, засинело. И море ответило ему возвратившейся синью. Радостно вырвалась из его прохладных глубин стайка летучих рыб, пронеслась, растопырив крылья, низко над водой, с радужным всплеском исчезла под ней.
По морю словно пробежала легкая дрожь. Гладкая доселе его поверхность зарябила. Поднятый грот наполнился, шевельнулся, пошел на левый борт, резко остановился, задержанный шкотом. Яхта послушно приняла его упругость, тихо стронулась и пошла, чуть накренившись, все увеличивая ход по мере того, как крепчал ветер.
Слава богу!
— Куда идем-то? — спросил я.
— Пройдем немного к северу, — ответил Понизовский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40