— У них тут сплошь праздники. Молодой луны, старой луны, полной луны. Акульего бога… Нам развлечений хватит. Кстати, мы уже заангажированы на сегодняшнюю ночь.
— По случаю?
— Ритуал у них есть такой. Потеря девственности. Для каждой женщины острова — самый главный праздник.
— Вам, мужикам, лишь бы повод…
— Придется идти, — вздохнул Понизовский. — Иначе — кровная обида всему племени.
— И кого мы там будем девственности лишать? — деловито спросила Яна.
— Без нас справятся. Там у них две пары намечены.
— Половозрелые, — буркнула Яна.
Что-то мне все это не очень нравится. Надо бы держаться от острова на расстоянии. И свести контакты с населением к необходимому минимуму. А то как бы чего не вышло… В смысле девственности.
Семеныча, похоже, подобные же мысли тревожили. Он хмурился, слушая сообщения Понизовского и Янкины комментарии к ним.
— Жить будем на яхте, — решил Семеныч. — По ночам вахты нести.
— Как получится, — возразил Понизовский. — Они могут нам предоставить хижины. Тогда уж не откажешься.
Все больше мне это не нравится. Будто мы какой-то паутиной опутываемся. Не сами, похоже.
Кто их знает, этих аборигенов. С копьями и палками. А у нас всего — два весла и один пистолет. Да ракетница. Весь арсенал. Не считая Льва Борисыча.
— Вообще, Серега, — озабоченно спросил Семеныч, — как ты считаешь, есть основания опасаться каких-либо инцидентов?
Понизовский пожал плечами:
— Они тут дичают, конечно. Главное, не входить конфликт с их обычаями. Ну и свои им не навязывать. Табу всякие не нарушать.
Семеныч посмотрел на берег, где уже зажглись праздничные костры и откуда уже слышалась барабанная музыка.
— Слушай, а еще здесь что-то обитаемое есть? Более цивилизованное?
Понизовский поскреб макушку, припоминая.
— Есть еще пара островов. Но боюсь, там не лучше. А административный центр, кажется, на Маупити. Это миль восемьсот к западу.
— Не здорово, — проворчал Семеныч.
— Однако, пора, — встал, хлопнув себя ладонями по коленям, Понизовский.
— Может, Яну на борту оставить?
— Что ты! Обидятся! Ей там уже, как чисто белой, да еще королевской крови, особая роль отведена.
— Жаркое изображать? — вспыхнула Яна.
— Ну, зачем же так сразу? — рассмеялся Понизовский. — Там у них целый спектакль. Не пожалеешь. Дико, конечно, но своеобразно.
С берега замахали факелами и головешками, выписывая ими в сумраке огненные круги.
— Зовут, — сказал Понизовский, готовясь спуститься в лодку, на которой его доставили к яхте. Абориген, что ею управлял, вплавь вернулся на берег.
— Принимай Яну, — скомандовал Семеныч Сереге, а меня легонько придержал за руку.
— Загляни в форпик, Серый. Мне что-то запах там не нравится — не течь ли?
В форпике, носовом отсеке, хранились запасные паруса. И обитал в темное время суток крысиный лев. Я отодвинул люк, просунул в проем голову. Запах был. Но не плесени, не влаги. Не Льва Борисыча. Запах ружейного масла.
Я протянул руку, пошарил в темноте, сдвинул немного клетку. Нащупал короткий автомат. Два магазина. Молодец, Семеныч! И местечко славное для заначки выбрал — под надежной охраной.
Завернув угол паруса, я прикрыл им оружие и вышел на палубу. Понизовский уже разбирал в лодке весла, Янка сидела на корме, подпрыгивая от нетерпения. В своей зеленой, с разрезами до попы, юбочке. Сердце у меня сжалось.
— Как там? — Семеныч кивнул в сторону форпика.
— Все в порядке, Семеныч, сухо. Ты хороший капитан. Да и я не промах. Особенно когда в Янкиной рубке водочку тайком попиваю. Сидя на мягком пуфике.
— Ну! — согласился Семеныч. — Тут тебе цены нет!
Я отвязал швартов, мы спрыгнули в лодку, отчалили.
Подгребая к берегу, Понизовский нас инструктировал и информировал.
— Вождя зовут Мату-Ити. Он прямой потомок Эатуа.
— А это кто? — спросила Яна. — Его отец? Француз?
— Эатуа у таитян — верховное божество.
— Не может быть! — воскликнула Яна. — Здорово!
— Жену вождя зовут Икеа.
— Здорово! — подпрыгнула Яна. — Не может быть!
— Вы, Яна Казимировна, будете изображать мать этих девушек. Их зовут…
— Зита и Гита?
— Почти. Тахаа и Ваа. После общего ритуального танца их подведут к вам. Они станут перед вами на колени. Вы должны снять с себя…
— Что? — испугалась Яна. — Что снять?
— Да нет… Вы снимете с себя символический венок из цветов ибиска, кажется, и разорвете его над их головами.
— Почему же над головами? Если это символ, то…
— Откуда я знаю? — рассердился Понизовский. — Таков обычай. И не задавайте вопросов — уже нет времени. Слушайте и запоминайте. — Он слегка запыхался, и я подумал — не сменить ли его на веслах? Одновременно общаться с Яной и грести — трудная работа. Но мы уже были возле берега.
— Затем, — торопливо продолжил Понизовский, — самое неприятное… Вы должны будете оросить их бедра кровью невинной голубки.
— Ладно, — Яна махнула рукой. — Орошу.
— Но… горло голубке вы должны будете… перегрызть. Своими белыми зубками.
— Что?! Да я тебе его лучше перегрызу. Своими зубками.
Лодка ткнулась носом в песок. К нам ринулась толпа девушек. Довольно соблазнительных. Блестящие глаза, густые, до плеч, даже у некоторых до пояса и ниже пояса, волосы. Ну и фигурки… Коротенькие юбочки с разрезами, как у Янки. И при каждом движении в этих разрезах мелькали смуглые стройные бедра. Как у Янки.
Девушки подхватили ее, напялили на шею венок из ярко-алых крупных цветов, похожих на наши розы; запели, довольно мелодично, какую-то свою песню и усадили Янку на носилки. Вроде таких, в которых у нас на стройке носят цементный раствор, но тоже украшенных цветами.
Янке это понравилось. Она села по-восточному и засияла во все глаза и зубы.
Процессия направилась к дворцу. Девушки двумя стройными рядами шли по бокам носилок, а смуглые парни (тоже, кстати, в юбочках), потрясая копьями, приплясывали сзади. Мы, белые вожди мужского пола, замыкали процессию. Правда, у каждого из нас на шее, кроме венка из белых цветов, висело еще по две симпатичных черномазеньких девчонки.
Перед хижиной вождя горел костер. В свете его ровного, жаркого пламени девушки из группы сопровождения подвели Яну к Мату-Ити, усадили ее рядом с ним в такое же пляжное кресло, как и трон самого прямого потомка Эатуа. Мы вчетвером встали рядом, и начался придворный обряд представления. Он был прост. Из толпы девушек выходила одна, подходила к нам, по очереди клала нам руки на плечи и терлась своей горячей щечкой о наши небритые щеки. Понизовский при этом называл ее имя:
— Жена великого вождя Икеа.
— Очень приятно, — сказала Яна. — Наслышаны о вас.
Вышла из толпы и подошла к нам еще одна красавица.
— Жена великого вождя Алоха.
— Эй, толмач, — окликнула Понизовского Яна, — ты ничего не напутал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40