Тогда он сумел победить ужас, и сейчас он должен сделать то же самое. Он с силой пропихнул пальцы глубоко в горло и добился тошноты: сработал рефлекс и он позволил своему телу довершить остальное, освобождая организм от выпитого вина. Это был грязный, мерзкий опыт и он не пытался проконтролировать спазмы до тех пор, пока не выблевал все без остатка.
Мышцы живота болели от противодействия, он сорвал папоротник и вытер листьями рот и подбородок, затем сполоснул руки в лужице и встал. Жестокое лечение сделало свое дело – его самочувствие намного улучшилось.
Он схватился за свой больной живот и побрел подальше от дома. Хотя слой листьев и веток над головой был достаточно плотным, сквозь него проникало достаточно звездного света, чтобы оттенить толстые стволы деревьев и контуры кустов. Прогулка по призрачному лесу доставляла ему огромное наслаждение. Игра света и тени медленно исцеляла его израненное сознание. Он убедился, как претенциозны были все его мечты об обретении твердого и постоянного места в мире Уайтхеда. Он всегда был человеком с отметиной, и он останется им.
Он тихо шел здесь, где деревья росли чаще, а молодая поросль из-за отсутствия света была меньше и тоньше. Маленькие зверюшки разбегались от него, ночные насекомые жужжали в траве. Он остановился, чтобы лучше слышать музыку ночного леса. Стоило ему замереть, как краем глаза он уловил какое-то движение. Он повернул голову, всматриваясь в узкий просвет между толстыми стволами. Это было не обман зрения... Кто-то серый стоял среди деревьев на расстоянии примерно ярдов тридцать от него – сначала замер, затем двинулся снова. Сосредоточившись, Марти разглядел фигуру из серой тени на фоне более темной тени.
Очевидно, это было привидение. Такое тихое и блуждающее. Он следил за ним, как, должно быть, дичь следит за охотником, не зная, заметили ли ее, и опасаясь обнаружить себя. Ужас зашевелился у него в волосах. Не страх вооруженного нападения – с такими страхами он сталкивался уже давно и научился с ними управляться. Это был острый, обжигающий, детский ужас – абсолютный ужас. И, удивительно, это собрало его. Неважно, было ему тридцать четыре или четыре, в глубине своего сердца он был все тем же созданием. Он мечтал о таком лесе, о такой окружающей ночи. Он почтительно прикоснулся к своему страху и замер, пока серая фигура – слишком занятая своим делом, чтобы замечать его, – всматривалась в землю между деревьями.
Они стояли так вместе с призраком несколько минут. Конечно, прошло намного больше времени, прежде чем он услышал звук, но это была не сова, ни грызун, копошащийся между деревьями. Это было все вместе – он силился понять, что же это было, и не мог – звук копания. Шорох маленьких камней, шум падающей земли. Ребенок внутри его сказал: это плохо, оставим это, оставим все это. Но он был слишком удивлен, чтобы не обращать внимания. Он сделал пару пробных шагов по направлению к призраку. Тот не проявил ни малейшего признака, что слышит или видит его. Набравшись храбрости, он сделал еще несколько шагов, стараясь держаться как можно ближе к дереву, чтобы иметь возможность спрятаться за него, если призрак вдруг посмотрит в его сторону. Так он подобрался на десять ярдов к предмету своего исследования. Достаточно близко, чтобы рассмотреть призрака во всех деталях и узнать его.
Это был Мамулян.
Европеец все еще смотрел на землю под своими ногами. Марти скользнул в укрытие за стволом дерева и принялся наблюдать. Очевидно, кто-то копался в земле под ногами Мамуляна – у него наверняка поблизости были подчиненные. Единственная возможность уцелеть – это притаиться и молить Бога о том, чтобы никто не шпионил за ним, пока он шпионил за Европейцем.
Наконец копание прекратилось и вместе с ним, словно повинуясь безмолвному сигналу, прекратилась музыка ночного леса. Это было странно. Казалось, все – насекомые и животные – ошеломленно затаили свое дыхание.
Марти приник к стволу, ловя каждый звук. Ему было неплохо все видно. Мамулян удалился в направлении, как полагал Марти, дома. Поросль мешала ему смотреть – он не видел ничего, с чем он мог бы связать звук копания, и никого, кто бы сопровождал Европейца. Однако он слышал их передвижение – шорох их шелестящих шагов. Пусть идут. Прошло то время, когда он защищал Уайтхеда. Сделка уже была лишена силы.
Он сел, прижав колени к груди, и подождал, пока Мамулян, промелькнув между деревьями, исчез. Затем он досчитал до двадцати и встал. Сосновые и еловые иглы впились в его брюки внизу, и ему пришлось потратить время, чтобы сорвать их. Только после этого он двинулся в том направлении, куда отправился Мамулян.
Теперь он узнал окружающее его место. Его прогулка поздним вечером заставила его сделать небольшой круг. Сейчас он стоял там, где он похоронил мертвых собак.
Могила была разрыта и пуста, черные пластиковые мешки были вырыты, их содержимое было бесцеремонно удалено. Марти уставился на дыру в земле, совершенно не понимая шутки. Кому нужны были мертвые собаки?
В могиле что-то зашевелилось – под пластиковыми пакетами что-то двигалось. Он невольно отошел от края могилы, слишком переутомленный всем происходящим. Возможно, это были черви или один большой червяк, величиной с его руку, выросший от собачей еды, – кто знал, что скрывала земля?
Повернувшись спиной к дыре, он направился к дому, идя вслед за Мамуляном, пока деревья не стали реже и звездный свет не засверкал ярче. Здесь, на границе леса и лужайки, он остановился, ожидая, пока звуки леса умолкнут вокруг него.
47
Стефани выбралась из-за стола и в истерике отправилась в ванную. Как только она закрыла дверь, один из мужчин – Оттави, как показалось ей, – крикнул ей, чтобы она вернулась и написала в бутылку для него. Она не удостоила замечание ответом. Как бы хорошо они ни платили, она не собиралась принимать участие во всем этом, это было ясно.
Холл был в полутьме; блеск ваз, богатство ковра под ногами – все говорило о богатстве, и во время предыдущих визитов она наслаждалась экстравагантностью места. Но сегодня, все было так тяжело – Оттави, Двоскин, сам старик, – в их пьянстве и их намеках был оттенок отчаяния, и все удовольствие от пребывания здесь исчезло. В другие ночи они все в меру пили и все было обыкновенно, иногда развиваясь в нечто большее с одним или двумя из них. В основном же они хотели смотреть. А в конце ночи всегда была достойная плата. Но сегодня все было не так. Во всем чувствовалась жестокость, которая ей не нравилась. Какими бы ни были деньги, она не придет сюда больше. В любом случае, она собиралась уйти на покой – освободить место для более молодых девочек, которые, по крайней мере, выглядели менее накрашенными, чем она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Мышцы живота болели от противодействия, он сорвал папоротник и вытер листьями рот и подбородок, затем сполоснул руки в лужице и встал. Жестокое лечение сделало свое дело – его самочувствие намного улучшилось.
Он схватился за свой больной живот и побрел подальше от дома. Хотя слой листьев и веток над головой был достаточно плотным, сквозь него проникало достаточно звездного света, чтобы оттенить толстые стволы деревьев и контуры кустов. Прогулка по призрачному лесу доставляла ему огромное наслаждение. Игра света и тени медленно исцеляла его израненное сознание. Он убедился, как претенциозны были все его мечты об обретении твердого и постоянного места в мире Уайтхеда. Он всегда был человеком с отметиной, и он останется им.
Он тихо шел здесь, где деревья росли чаще, а молодая поросль из-за отсутствия света была меньше и тоньше. Маленькие зверюшки разбегались от него, ночные насекомые жужжали в траве. Он остановился, чтобы лучше слышать музыку ночного леса. Стоило ему замереть, как краем глаза он уловил какое-то движение. Он повернул голову, всматриваясь в узкий просвет между толстыми стволами. Это было не обман зрения... Кто-то серый стоял среди деревьев на расстоянии примерно ярдов тридцать от него – сначала замер, затем двинулся снова. Сосредоточившись, Марти разглядел фигуру из серой тени на фоне более темной тени.
Очевидно, это было привидение. Такое тихое и блуждающее. Он следил за ним, как, должно быть, дичь следит за охотником, не зная, заметили ли ее, и опасаясь обнаружить себя. Ужас зашевелился у него в волосах. Не страх вооруженного нападения – с такими страхами он сталкивался уже давно и научился с ними управляться. Это был острый, обжигающий, детский ужас – абсолютный ужас. И, удивительно, это собрало его. Неважно, было ему тридцать четыре или четыре, в глубине своего сердца он был все тем же созданием. Он мечтал о таком лесе, о такой окружающей ночи. Он почтительно прикоснулся к своему страху и замер, пока серая фигура – слишком занятая своим делом, чтобы замечать его, – всматривалась в землю между деревьями.
Они стояли так вместе с призраком несколько минут. Конечно, прошло намного больше времени, прежде чем он услышал звук, но это была не сова, ни грызун, копошащийся между деревьями. Это было все вместе – он силился понять, что же это было, и не мог – звук копания. Шорох маленьких камней, шум падающей земли. Ребенок внутри его сказал: это плохо, оставим это, оставим все это. Но он был слишком удивлен, чтобы не обращать внимания. Он сделал пару пробных шагов по направлению к призраку. Тот не проявил ни малейшего признака, что слышит или видит его. Набравшись храбрости, он сделал еще несколько шагов, стараясь держаться как можно ближе к дереву, чтобы иметь возможность спрятаться за него, если призрак вдруг посмотрит в его сторону. Так он подобрался на десять ярдов к предмету своего исследования. Достаточно близко, чтобы рассмотреть призрака во всех деталях и узнать его.
Это был Мамулян.
Европеец все еще смотрел на землю под своими ногами. Марти скользнул в укрытие за стволом дерева и принялся наблюдать. Очевидно, кто-то копался в земле под ногами Мамуляна – у него наверняка поблизости были подчиненные. Единственная возможность уцелеть – это притаиться и молить Бога о том, чтобы никто не шпионил за ним, пока он шпионил за Европейцем.
Наконец копание прекратилось и вместе с ним, словно повинуясь безмолвному сигналу, прекратилась музыка ночного леса. Это было странно. Казалось, все – насекомые и животные – ошеломленно затаили свое дыхание.
Марти приник к стволу, ловя каждый звук. Ему было неплохо все видно. Мамулян удалился в направлении, как полагал Марти, дома. Поросль мешала ему смотреть – он не видел ничего, с чем он мог бы связать звук копания, и никого, кто бы сопровождал Европейца. Однако он слышал их передвижение – шорох их шелестящих шагов. Пусть идут. Прошло то время, когда он защищал Уайтхеда. Сделка уже была лишена силы.
Он сел, прижав колени к груди, и подождал, пока Мамулян, промелькнув между деревьями, исчез. Затем он досчитал до двадцати и встал. Сосновые и еловые иглы впились в его брюки внизу, и ему пришлось потратить время, чтобы сорвать их. Только после этого он двинулся в том направлении, куда отправился Мамулян.
Теперь он узнал окружающее его место. Его прогулка поздним вечером заставила его сделать небольшой круг. Сейчас он стоял там, где он похоронил мертвых собак.
Могила была разрыта и пуста, черные пластиковые мешки были вырыты, их содержимое было бесцеремонно удалено. Марти уставился на дыру в земле, совершенно не понимая шутки. Кому нужны были мертвые собаки?
В могиле что-то зашевелилось – под пластиковыми пакетами что-то двигалось. Он невольно отошел от края могилы, слишком переутомленный всем происходящим. Возможно, это были черви или один большой червяк, величиной с его руку, выросший от собачей еды, – кто знал, что скрывала земля?
Повернувшись спиной к дыре, он направился к дому, идя вслед за Мамуляном, пока деревья не стали реже и звездный свет не засверкал ярче. Здесь, на границе леса и лужайки, он остановился, ожидая, пока звуки леса умолкнут вокруг него.
47
Стефани выбралась из-за стола и в истерике отправилась в ванную. Как только она закрыла дверь, один из мужчин – Оттави, как показалось ей, – крикнул ей, чтобы она вернулась и написала в бутылку для него. Она не удостоила замечание ответом. Как бы хорошо они ни платили, она не собиралась принимать участие во всем этом, это было ясно.
Холл был в полутьме; блеск ваз, богатство ковра под ногами – все говорило о богатстве, и во время предыдущих визитов она наслаждалась экстравагантностью места. Но сегодня, все было так тяжело – Оттави, Двоскин, сам старик, – в их пьянстве и их намеках был оттенок отчаяния, и все удовольствие от пребывания здесь исчезло. В другие ночи они все в меру пили и все было обыкновенно, иногда развиваясь в нечто большее с одним или двумя из них. В основном же они хотели смотреть. А в конце ночи всегда была достойная плата. Но сегодня все было не так. Во всем чувствовалась жестокость, которая ей не нравилась. Какими бы ни были деньги, она не придет сюда больше. В любом случае, она собиралась уйти на покой – освободить место для более молодых девочек, которые, по крайней мере, выглядели менее накрашенными, чем она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124