– Ты знаешь, что лучше не сопротивляться мне.
– Он умер, – сказал она.
– Нет, – вяло ответил он, – он здесь, несколькими этажами выше нас.
– Я убила его.
Что это еще за бред?
– Кого? – резко спросил он. – Убила кого?
– Марти. Он не ответил. Я убила его.
– Тс-с-с... – холодный палец ткнул ее в щеку. – Так он мертв? Ну мертв, так мертв. Все, что можно сказать.
– ...это я сделала...
– Нет, Кэрис. Не ты. Это то, что должно было случиться, не вини себя.
Он взял ее бледное лицо в обе ладони. Он часто качал ее головку, когда она была ребенком, гордясь тем, что она была плодом Пилигрима. В тех объятиях он нянчил мощь, с которой она росла, чувствуя, что придет время – и она понадобится ему.
– Просто попроси открыть дверь, Кэрис. Скажи ему, что ты здесь, и он откроет тебе.
– Я не хочу... видеть его.
– Зато я хочу. Ты сделаешь мне великое одолжение. А когда все это закончится, тебе больше нечего будет бояться. Я обещаю тебе.
Казалось, она уловила во всем этом смысл.
– Дверь... – напомнил он.
– Да.
Он отпустил ее лицо, и она отвернулась от него, чтобы ступить на лестницу.
* * *
Затерянный в глубине своего комфортабельного номера, где джаз играл на маленьком переносном магнитофоне, который он лично поднял на шесть этажей, Уайтхед ничего не слышал. У него было все, что ему было нужно. Водка, книги, записи, клубника. Человек мог пересидеть здесь Апокалипсис и не подозревать о нем. Он принес сюда даже несколько картин – ранний Матисс из кабинета, «Полулежащая обнаженная», «Искушение Св. Михаила», Миро и Фрэнсис Бэкон. Последний был ошибкой. Картина была слишком болезненно отвратительной с ее намеками на освежеванную плоть, он повернул ее к стене. Но Матисс был наслаждением даже при свете свечи. Он разглядывал ее, как никогда очарованный ее легкой небрежностью, когда раздался стук в дверь.
Он встал. Прошло уже много часов – он потерял счет времени – с того момента, когда здесь был Штраусс. Пришел ли он снова? Пошатываясь от водки, Уайтхед пробрался к двери и остановился, прислушиваясь.
– Папа...
Это была Кэрис. Он не ответил ей. Ее присутствие здесь было подозрительно.
– Это я, Папа, это я. Ты здесь?
Ее голос был столь искушающим; она говорила так, словно опять стала ребенком. Возможно ли, что Штраусс понял его буквально и прислал девушку к нему, или она просто вернулась по собственному желанию, как и Иванджелина после слов расставания? Да, так оно и есть. Она пришла, потому что, как и ее мать, не могла не прийти. Он стал отпирать дверь, пальцы его дрожали от нетерпения.
– Папа...
Наконец он совладал с ключом и ручкой и открыл дверь. Ее не было. Никого не было – или это так показалось ему вначале. Но стоило ему лишь отступить обратно в свой номер, как дверь широко распахнулась и он моментально оказался прижатым к стене юнцом, чьи руки схватили его горло и пах и пригвоздили, как бабочку булавкой. Он выронил бутылку водки, которая была у него в руках, и вскинул руки, пытаясь опознать своего нападавшего. Когда, отбросив первоначальный испуг, он заглянул через плечо юноши, его мутные глаза остановились на человеке, который вошел вслед за парнем.
Тихо и совершенно неожиданно он заплакал.
* * *
Они оставили Кэрис в гардеробной номера, рядом с комнатой старика. Она была пустой, за исключением набитого шкафа и кучи занавесок, которые были когда-то сорваны с окон и затем забыты. Она соорудила себе гнездо из их пыльных свертков и легла. Единственная мысль крутилась в ее голове: я убила его. Она чувствовала его сопротивление ее вторжению, чувствовала, как в нем строится защита. И затем ничего.
Из окон номера, занимавшего почти четверть верхнего этажа, открывались два вида. Один на дорогу – ослепительная лента огней. Другой, с восточной стороны отеля, был более мрачен. Окна маленькой гардеробной выходили именно на эту сторону – простиравшийся пустырь, забор и город позади него. Но, лежа на полу, ничего этого нельзя было разглядеть. Все, что она могла видеть, это кусочек неба с мерцающими огоньками самолета.
* * *
Она наблюдала за их периодическим помаргиванием, произнося имя Марти.
* * *
– Марти.
Его уже поднимали в машину «скорой». У него сосало под ложечкой от движений каталки, на которой он лежал. Он не хотел возвращения сознания, потому что вместе с ним появлялась тошнота. Однако в ушах у него больше не звенело и его взгляд был вполне осмысленным.
– Что случилось? Подрался? – спросил чей-то голос.
– Он просто упал, – сказал свидетель. – Я видел. Он просто свалился посреди тротуара. Я как раз выходил из магазина, когда он...
– Марти.
– ...и он там...
– Марти.
Его имя прозвучало в его голове ясно, как колокол весенним утром. Из носа снова пошла кровь, но боли на этот раз не было. Он поднял руку к лицу, чтобы остановить поток, но какая-то рука уже вытирала ее и останавливала кровотечение.
– Все будет в порядке, – сказал мужской голос. Почему-то Марти почувствовал, что это на самом деле будет так, хотя милосердие этого мужчины не имело к этому никакого отношения. Боль ушла и вместе с ней ушел страх. Это Кэрис говорила в его голове. Все время это было так. Сейчас какая-то стена в нем была сломана – с усилием и болью, – но худшее было позади: и она произносила его имя в своей голове, а он ловил ее мысли, как теннисную подачу. Его предыдущие сомнения казались наивными. Это было очень просто – ловить мысли, если умеешь.
* * *
Она почувствовала, как он проснулся в ней. Несколько секунд она лежала на своем ложе из занавесок, пока самолет пролетал в окне, не отваживаясь поверить в то, что ей подсказывали ее чувства – в то, что он слышит ее, в то, что он жив.
– Марти? — подумала она. На этот раз слово, вместо того, чтобы затеряться в темноте между ее и его разумами, безошибочно нашло свой путь, приветствуемое корой его мозга. Он не умел формировать ответ, но это была уже академическая степень в этой науке. Если он может слышать и понимать, он придет.
– Отель, – думала она. – Ты понимаешь, Марти? Я с Европейцем в отеле.
Она попыталась вспомнить название, вскользь прочитанное ей над входом. «Орфей», вот оно. Она не знала адреса, но она постаралась как можно лучше представить для него вид здания, в надежде, что он отыщет смысл в ее возбужденных указаниях.
* * *
Он сел в машине.
– Не беспокойтесь. О машине позаботятся, – сказал санитар, кладя ему руку на плечо и принуждая его лечь обратно. Они накрыли его алой простыней. Настолько алой, что кровь не была на ней видна, отметил он, отбрасывая ее.
– Вам нельзя вставать, – сказал санитар. – Вам слишком плохо.
– Я прекрасно себя чувствую, – настаивал Марти, отталкивая заботливую руку. – Вы были великолепны. Но у меня очень важное дело.
Водитель уже закрывал двойные двери с задней стороны «скорой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
– Он умер, – сказал она.
– Нет, – вяло ответил он, – он здесь, несколькими этажами выше нас.
– Я убила его.
Что это еще за бред?
– Кого? – резко спросил он. – Убила кого?
– Марти. Он не ответил. Я убила его.
– Тс-с-с... – холодный палец ткнул ее в щеку. – Так он мертв? Ну мертв, так мертв. Все, что можно сказать.
– ...это я сделала...
– Нет, Кэрис. Не ты. Это то, что должно было случиться, не вини себя.
Он взял ее бледное лицо в обе ладони. Он часто качал ее головку, когда она была ребенком, гордясь тем, что она была плодом Пилигрима. В тех объятиях он нянчил мощь, с которой она росла, чувствуя, что придет время – и она понадобится ему.
– Просто попроси открыть дверь, Кэрис. Скажи ему, что ты здесь, и он откроет тебе.
– Я не хочу... видеть его.
– Зато я хочу. Ты сделаешь мне великое одолжение. А когда все это закончится, тебе больше нечего будет бояться. Я обещаю тебе.
Казалось, она уловила во всем этом смысл.
– Дверь... – напомнил он.
– Да.
Он отпустил ее лицо, и она отвернулась от него, чтобы ступить на лестницу.
* * *
Затерянный в глубине своего комфортабельного номера, где джаз играл на маленьком переносном магнитофоне, который он лично поднял на шесть этажей, Уайтхед ничего не слышал. У него было все, что ему было нужно. Водка, книги, записи, клубника. Человек мог пересидеть здесь Апокалипсис и не подозревать о нем. Он принес сюда даже несколько картин – ранний Матисс из кабинета, «Полулежащая обнаженная», «Искушение Св. Михаила», Миро и Фрэнсис Бэкон. Последний был ошибкой. Картина была слишком болезненно отвратительной с ее намеками на освежеванную плоть, он повернул ее к стене. Но Матисс был наслаждением даже при свете свечи. Он разглядывал ее, как никогда очарованный ее легкой небрежностью, когда раздался стук в дверь.
Он встал. Прошло уже много часов – он потерял счет времени – с того момента, когда здесь был Штраусс. Пришел ли он снова? Пошатываясь от водки, Уайтхед пробрался к двери и остановился, прислушиваясь.
– Папа...
Это была Кэрис. Он не ответил ей. Ее присутствие здесь было подозрительно.
– Это я, Папа, это я. Ты здесь?
Ее голос был столь искушающим; она говорила так, словно опять стала ребенком. Возможно ли, что Штраусс понял его буквально и прислал девушку к нему, или она просто вернулась по собственному желанию, как и Иванджелина после слов расставания? Да, так оно и есть. Она пришла, потому что, как и ее мать, не могла не прийти. Он стал отпирать дверь, пальцы его дрожали от нетерпения.
– Папа...
Наконец он совладал с ключом и ручкой и открыл дверь. Ее не было. Никого не было – или это так показалось ему вначале. Но стоило ему лишь отступить обратно в свой номер, как дверь широко распахнулась и он моментально оказался прижатым к стене юнцом, чьи руки схватили его горло и пах и пригвоздили, как бабочку булавкой. Он выронил бутылку водки, которая была у него в руках, и вскинул руки, пытаясь опознать своего нападавшего. Когда, отбросив первоначальный испуг, он заглянул через плечо юноши, его мутные глаза остановились на человеке, который вошел вслед за парнем.
Тихо и совершенно неожиданно он заплакал.
* * *
Они оставили Кэрис в гардеробной номера, рядом с комнатой старика. Она была пустой, за исключением набитого шкафа и кучи занавесок, которые были когда-то сорваны с окон и затем забыты. Она соорудила себе гнездо из их пыльных свертков и легла. Единственная мысль крутилась в ее голове: я убила его. Она чувствовала его сопротивление ее вторжению, чувствовала, как в нем строится защита. И затем ничего.
Из окон номера, занимавшего почти четверть верхнего этажа, открывались два вида. Один на дорогу – ослепительная лента огней. Другой, с восточной стороны отеля, был более мрачен. Окна маленькой гардеробной выходили именно на эту сторону – простиравшийся пустырь, забор и город позади него. Но, лежа на полу, ничего этого нельзя было разглядеть. Все, что она могла видеть, это кусочек неба с мерцающими огоньками самолета.
* * *
Она наблюдала за их периодическим помаргиванием, произнося имя Марти.
* * *
– Марти.
Его уже поднимали в машину «скорой». У него сосало под ложечкой от движений каталки, на которой он лежал. Он не хотел возвращения сознания, потому что вместе с ним появлялась тошнота. Однако в ушах у него больше не звенело и его взгляд был вполне осмысленным.
– Что случилось? Подрался? – спросил чей-то голос.
– Он просто упал, – сказал свидетель. – Я видел. Он просто свалился посреди тротуара. Я как раз выходил из магазина, когда он...
– Марти.
– ...и он там...
– Марти.
Его имя прозвучало в его голове ясно, как колокол весенним утром. Из носа снова пошла кровь, но боли на этот раз не было. Он поднял руку к лицу, чтобы остановить поток, но какая-то рука уже вытирала ее и останавливала кровотечение.
– Все будет в порядке, – сказал мужской голос. Почему-то Марти почувствовал, что это на самом деле будет так, хотя милосердие этого мужчины не имело к этому никакого отношения. Боль ушла и вместе с ней ушел страх. Это Кэрис говорила в его голове. Все время это было так. Сейчас какая-то стена в нем была сломана – с усилием и болью, – но худшее было позади: и она произносила его имя в своей голове, а он ловил ее мысли, как теннисную подачу. Его предыдущие сомнения казались наивными. Это было очень просто – ловить мысли, если умеешь.
* * *
Она почувствовала, как он проснулся в ней. Несколько секунд она лежала на своем ложе из занавесок, пока самолет пролетал в окне, не отваживаясь поверить в то, что ей подсказывали ее чувства – в то, что он слышит ее, в то, что он жив.
– Марти? — подумала она. На этот раз слово, вместо того, чтобы затеряться в темноте между ее и его разумами, безошибочно нашло свой путь, приветствуемое корой его мозга. Он не умел формировать ответ, но это была уже академическая степень в этой науке. Если он может слышать и понимать, он придет.
– Отель, – думала она. – Ты понимаешь, Марти? Я с Европейцем в отеле.
Она попыталась вспомнить название, вскользь прочитанное ей над входом. «Орфей», вот оно. Она не знала адреса, но она постаралась как можно лучше представить для него вид здания, в надежде, что он отыщет смысл в ее возбужденных указаниях.
* * *
Он сел в машине.
– Не беспокойтесь. О машине позаботятся, – сказал санитар, кладя ему руку на плечо и принуждая его лечь обратно. Они накрыли его алой простыней. Настолько алой, что кровь не была на ней видна, отметил он, отбрасывая ее.
– Вам нельзя вставать, – сказал санитар. – Вам слишком плохо.
– Я прекрасно себя чувствую, – настаивал Марти, отталкивая заботливую руку. – Вы были великолепны. Но у меня очень важное дело.
Водитель уже закрывал двойные двери с задней стороны «скорой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124