Она оглянулась на Эша, но он и сам увидел, что дверь внутрь церкви раскрыта.
— Она должна быть заперта, — сказала Грейс, кладя ключи обратно в сумочку. — Наверное, здесь отец или его причетник.
Как и в первый раз, в притворе Эша охватил холод, но на этот раз он показался еще более неестественным; его невидимая мантия обволакивала тело слишком плотно, вызывая сильный озноб.
Грейс отворила внутреннюю дверь, и они вместе прошли внутрь. Эш остановился, словно его удержала какая-то невидимая рука; тишина внутри церкви была прямо-таки осязаемой, как и холод, охвативший его мгновение назад.
Хотя церковь Св. Джайлса была несомненно большой, ее внутреннее убранство поражало своей скромностью. С обеих сторон к алтарю, отделенному от нефа расписными колоннами, вели ряды арок; пространство над ним занимала фреска, изображающая преображение Христа. Окно за алтарем было залито солнцем, так что фигуры на витраже ярко светились. Их теплое, мягкое сияние падало на кафедру в нефе. Центральный проход разделял ряды скамей надвое и тянулся к другому концу церкви, где по обе стороны от ведущей на колокольню арки располагались напротив друг друга орган и хоры. Через арку Эш смог рассмотреть концы колокольных веревок; они чуть покачивались, возможно, оттого, что открылась дверь в притвор.
Грейс сжала локоть Эша и напряженным шепотом проговорила:
— Вы слышали?
Эш прислушался и покачал головой.
— Наверное, здесь кто-то... — начал он, и тут они оба услышали звук — тихий, неотчетливый стон. Грейс крепче сжала его руку.
— Это слышится оттуда, — приглушенно проговорил Эш, указывая на алтарь.
Грейс попятилась, но Эш, осторожно ступая, двинулся по боковому проходу вперед, вглядываясь в арки и осматривая пространство между колоннами. Грейс еще более бесшумно неохотно пошла следом.
Тихие стоны продолжались.
Обернувшись к Грейс, Эш увидел, что она побледнела, и ее шаги замедлились. Оба замерли, когда стоны перешли в резкий крик, звучание которого усилили каменные стены и высокие своды.
Вдруг Грейс оттолкнула Эша и побежала на звук. Он ее окликнул, боясь за нее, но она не отозвалась и, добежав до конца прохода, пересекла неф, направляясь к другой небольшой арке.
Эш поспешил за Грейс, а она исчезла в боковом приделе.
Хотя и крохотный, придел имел маленький алтарь и жертвенник, а также каменное изображение лежащей на спине фигуры в древних одеяниях. У самого основания осело тело преподобного Локвуда, а вокруг него были разбросаны клочья разорванных книг и измятые пергаменты.
27
Рассмотрев картину Локвуд-Холла, Эш решил, что Грейс была права: в его архитектуре действительно было что-то холодное. О, это было величественное, даже великолепное здание с коринфскими капителями и пилястрами, с высокими окнами и замысловатыми балюстрадами на крыше, но в этой величественности таилась какая-то сухость, словно архитектор больше заботился о точности, чем о красоте. С другой стороны, такое впечатление могло возникнуть и усилиться вследствие интерпретации художника, поскольку реалистическая точность картины оставляла мало простора для романтического воображения. Даже крохотные фигурки всадников, скачущих через поле позади дома, были выписаны со всеми прозаическими подробностями, а лесные деревья в отдалении виделись почти так же четко, как и деревья на переднем плане. И несмотря на это — а может быть, именно благодаря точности, — картина зачаровывала.
Эш обнаружил, что углубился в картину, его взгляд сфокусировался на отдельных деталях — длинных шторах на окнах, причудливых перилах лестницы, ведущей к огромным входным дверям, на ярких костюмах всадников, маленькой белой фигурке под вечнозелеными дубами в некотором отдалении...
Его отвлекли голоса снаружи. Дверь, и так приоткрытая, открылась шире, и вошла Грейс Локвуд в сопровождении человека с кислым выражением липа. Он показался исследователю знакомым; Эш узнал в нем одного из завсегдатаев «Черного Кабана», которого увидел, впервые приехав в деревню, — тогда этот человек и его напарник, казалось, заинтересовались им. Грейс была занята спором и в первый момент посмотрела на Эша с удивлением, забыв, что он ждет ее здесь.
— Дэвид, — проговорила она, указывая на сопровождавшего, — это доктор Степли.
В слезящихся глазах доктора за очками в тонкой оправе таилась усталость, как и во всем облике этого человека: кожа его имела нездоровый оттенок, словно он много лет провел в темной комнате, а не наслаждался свежим воздухом и пышной природой вокруг деревни, в которой практиковал. Казалось, терапевту давно пора на покой.
Что-то помешало Эшу протянуть ему руку — тот тоже не протягивал руки, и исследователь заметил, что доктор внимательно его рассматривает.
— Как дела преподобного Локвуда? — спросил Эш, озадаченный явной холодностью в манерах врача.
— Ему нужен отдых, — коротко ответил Степли. — Я объяснил Грейс, что ее отцу надо хотя бы одну ночь провести в больнице под наблюдением.
— Отец и слышать об этом не хочет, — быстро пояснила Грейс. — Он утверждает, что должен быть рядом с деревней.
Это тут же вызвало у Эша любопытство:
— Почему он так считает?
— Бедняга страдает от страшного переутомления, — вмешался доктор. — В данный момент его мысли бессвязны, но боюсь, что у него какие-то навязчивые идеи. К несчастью, здоровье Эдмунда постоянно ухудшалось после смерти его жены, и, честно говоря, я удивлен, что он не свалился гораздо раньше.
— У него был нервный срыв?
— Этого я не говорил. — Ответ прозвучал резко, почти как выговор. — У Эдмунда психологическое и физическое переутомление, не более.
— В церкви он упал в обморок, Дэвид, — тихо проговорила Грейс. Она подошла к маленькому старому дубовому столику и, не видя, смотрела на обтянутую исцарапанной кожей поверхность, заваленную бумагами и книгами. Руки она сложила ниже груди и чуть ссутулила плечи. — Отец сказал нам, что он просматривал церковные записи, когда вдруг закружилась голова. И он упал.
— Но он не потерял сознания: мы слышали стоны.
— Очевидно, вы нашли его, когда он приходил в себя, — сказал доктор. — В таком полубессознательном состоянии Эдмунд потерял ориентацию и, вероятно, очень испугался. — Степли обратился к Грейс: — Я дал ему успокоительное, так что, пожалуйста, не беспокойте его несколько часов. Я зайду позже, посмотреть, как он, но если будет ухудшение — в чем
я,впрочем, сомневаюсь, — немедленно вызывайте меня.
Грейс улыбнулась врачу обеспокоенной, но благодарной улыбкой.
Тот уже стоял у открытой двери, держа в одной руке свой черный портфель, а другую засунув в карман пиджака. На лбу у него выступил пот, и Эту подумалось, только ли это от духоты в воздухе, вытягивающей из человека все силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Она должна быть заперта, — сказала Грейс, кладя ключи обратно в сумочку. — Наверное, здесь отец или его причетник.
Как и в первый раз, в притворе Эша охватил холод, но на этот раз он показался еще более неестественным; его невидимая мантия обволакивала тело слишком плотно, вызывая сильный озноб.
Грейс отворила внутреннюю дверь, и они вместе прошли внутрь. Эш остановился, словно его удержала какая-то невидимая рука; тишина внутри церкви была прямо-таки осязаемой, как и холод, охвативший его мгновение назад.
Хотя церковь Св. Джайлса была несомненно большой, ее внутреннее убранство поражало своей скромностью. С обеих сторон к алтарю, отделенному от нефа расписными колоннами, вели ряды арок; пространство над ним занимала фреска, изображающая преображение Христа. Окно за алтарем было залито солнцем, так что фигуры на витраже ярко светились. Их теплое, мягкое сияние падало на кафедру в нефе. Центральный проход разделял ряды скамей надвое и тянулся к другому концу церкви, где по обе стороны от ведущей на колокольню арки располагались напротив друг друга орган и хоры. Через арку Эш смог рассмотреть концы колокольных веревок; они чуть покачивались, возможно, оттого, что открылась дверь в притвор.
Грейс сжала локоть Эша и напряженным шепотом проговорила:
— Вы слышали?
Эш прислушался и покачал головой.
— Наверное, здесь кто-то... — начал он, и тут они оба услышали звук — тихий, неотчетливый стон. Грейс крепче сжала его руку.
— Это слышится оттуда, — приглушенно проговорил Эш, указывая на алтарь.
Грейс попятилась, но Эш, осторожно ступая, двинулся по боковому проходу вперед, вглядываясь в арки и осматривая пространство между колоннами. Грейс еще более бесшумно неохотно пошла следом.
Тихие стоны продолжались.
Обернувшись к Грейс, Эш увидел, что она побледнела, и ее шаги замедлились. Оба замерли, когда стоны перешли в резкий крик, звучание которого усилили каменные стены и высокие своды.
Вдруг Грейс оттолкнула Эша и побежала на звук. Он ее окликнул, боясь за нее, но она не отозвалась и, добежав до конца прохода, пересекла неф, направляясь к другой небольшой арке.
Эш поспешил за Грейс, а она исчезла в боковом приделе.
Хотя и крохотный, придел имел маленький алтарь и жертвенник, а также каменное изображение лежащей на спине фигуры в древних одеяниях. У самого основания осело тело преподобного Локвуда, а вокруг него были разбросаны клочья разорванных книг и измятые пергаменты.
27
Рассмотрев картину Локвуд-Холла, Эш решил, что Грейс была права: в его архитектуре действительно было что-то холодное. О, это было величественное, даже великолепное здание с коринфскими капителями и пилястрами, с высокими окнами и замысловатыми балюстрадами на крыше, но в этой величественности таилась какая-то сухость, словно архитектор больше заботился о точности, чем о красоте. С другой стороны, такое впечатление могло возникнуть и усилиться вследствие интерпретации художника, поскольку реалистическая точность картины оставляла мало простора для романтического воображения. Даже крохотные фигурки всадников, скачущих через поле позади дома, были выписаны со всеми прозаическими подробностями, а лесные деревья в отдалении виделись почти так же четко, как и деревья на переднем плане. И несмотря на это — а может быть, именно благодаря точности, — картина зачаровывала.
Эш обнаружил, что углубился в картину, его взгляд сфокусировался на отдельных деталях — длинных шторах на окнах, причудливых перилах лестницы, ведущей к огромным входным дверям, на ярких костюмах всадников, маленькой белой фигурке под вечнозелеными дубами в некотором отдалении...
Его отвлекли голоса снаружи. Дверь, и так приоткрытая, открылась шире, и вошла Грейс Локвуд в сопровождении человека с кислым выражением липа. Он показался исследователю знакомым; Эш узнал в нем одного из завсегдатаев «Черного Кабана», которого увидел, впервые приехав в деревню, — тогда этот человек и его напарник, казалось, заинтересовались им. Грейс была занята спором и в первый момент посмотрела на Эша с удивлением, забыв, что он ждет ее здесь.
— Дэвид, — проговорила она, указывая на сопровождавшего, — это доктор Степли.
В слезящихся глазах доктора за очками в тонкой оправе таилась усталость, как и во всем облике этого человека: кожа его имела нездоровый оттенок, словно он много лет провел в темной комнате, а не наслаждался свежим воздухом и пышной природой вокруг деревни, в которой практиковал. Казалось, терапевту давно пора на покой.
Что-то помешало Эшу протянуть ему руку — тот тоже не протягивал руки, и исследователь заметил, что доктор внимательно его рассматривает.
— Как дела преподобного Локвуда? — спросил Эш, озадаченный явной холодностью в манерах врача.
— Ему нужен отдых, — коротко ответил Степли. — Я объяснил Грейс, что ее отцу надо хотя бы одну ночь провести в больнице под наблюдением.
— Отец и слышать об этом не хочет, — быстро пояснила Грейс. — Он утверждает, что должен быть рядом с деревней.
Это тут же вызвало у Эша любопытство:
— Почему он так считает?
— Бедняга страдает от страшного переутомления, — вмешался доктор. — В данный момент его мысли бессвязны, но боюсь, что у него какие-то навязчивые идеи. К несчастью, здоровье Эдмунда постоянно ухудшалось после смерти его жены, и, честно говоря, я удивлен, что он не свалился гораздо раньше.
— У него был нервный срыв?
— Этого я не говорил. — Ответ прозвучал резко, почти как выговор. — У Эдмунда психологическое и физическое переутомление, не более.
— В церкви он упал в обморок, Дэвид, — тихо проговорила Грейс. Она подошла к маленькому старому дубовому столику и, не видя, смотрела на обтянутую исцарапанной кожей поверхность, заваленную бумагами и книгами. Руки она сложила ниже груди и чуть ссутулила плечи. — Отец сказал нам, что он просматривал церковные записи, когда вдруг закружилась голова. И он упал.
— Но он не потерял сознания: мы слышали стоны.
— Очевидно, вы нашли его, когда он приходил в себя, — сказал доктор. — В таком полубессознательном состоянии Эдмунд потерял ориентацию и, вероятно, очень испугался. — Степли обратился к Грейс: — Я дал ему успокоительное, так что, пожалуйста, не беспокойте его несколько часов. Я зайду позже, посмотреть, как он, но если будет ухудшение — в чем
я,впрочем, сомневаюсь, — немедленно вызывайте меня.
Грейс улыбнулась врачу обеспокоенной, но благодарной улыбкой.
Тот уже стоял у открытой двери, держа в одной руке свой черный портфель, а другую засунув в карман пиджака. На лбу у него выступил пот, и Эту подумалось, только ли это от духоты в воздухе, вытягивающей из человека все силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100