— Почему ты не хочешь говорить со мной? Что я сделал? Это из-за...
— Нет, то, что было между нами, не имеет никакого значения! — отрезала она и отвернулась, ее коробило от запаха сидра. Манс тоже любил сидр, вспомнилось вдруг.
— Я думал иначе. Я думал, ты хотела этого.
Он снова потянулся к ней, на этот раз двумя руками, и схватил за обнаженные плечи. Девушка попыталась вырваться, но он держал крепко и прижал ее к себе и поцеловал, сначала в щеку, а потом, когда она окаменела в его руках, прижался губами —
влажнымигубами — к ее губам.
Дэнни знал, что они одни, с одной стороны поле, с другой лес, и вряд ли кто-нибудь проедет мимо в это время дня. Он крепко прижался к ней, лаская ее тело, ее живот оказался напротив его паха, ее груди прижались к его ребрам. Он просунул язык меж ее губ, и слюна — его слюна — намочила ей подбородок.
Паралич, охвативший Рут, напугал ее не меньше, чем намерения Дэнни. Хотя руки у нее были скованы, мысли бешено кружились, и в голове звенел застрявший в горле крик. Она не могла двинуться. Как бы ни пыталась, как бы ни колотилось ее сердце; ее молчаливый крик пронзил мозг, тело сжалось, она не могла пошевелить ни единым мускулом, чтобы оттолкнуть этого... грязного... слюнявого...
Одна рука отпустила ее, скользнув к пуговицам на блузке. Пальцы коснулись ее груди.
Это прикосновение высвободило крик, который вырвался с такой злобой, что напугал храбреца. Тот отшатнулся, и его рука, застряв в блузке, оторвала две пуговицы.
Рут посмотрела на разорванную блузку, увидела свою обнажившуюся грудь, вылезшую из белого кружевного лифчика, и закричала снова, она кричала и кричала.
Дэнни посмотрел на нее умоляющими глазами, протягивая руки, но она начала махать руками и царапать ногтями воздух, опасаясь его приближения. Дэнни быстро опустил руки, а потом бессмысленно шагнул к ней.
Рут бросилась прочь, не разбирая дороги, хлынувшие наконец слезы застилали ей глаза. Лишь бы избавиться от него, подальше от этих грязных похотливых рук, этих поблескивающих мокрых губ! Кустарник цеплялся за юбку, тонкие ветви хлестали по голым плечам и лицу; Рут бежала в лес и слышала, как Дэнни зовет, чтобы она вернулась, кричит, что он не хотел ее обидеть, а ей слышалось, что это кричит Манс, столько лет назад умолявший ее папу теми же самыми словами, тем же плаксивым тоном, так же отрицавший свою вину.
Рут петляла между деревьями, спотыкаясь о корни, отбивая преграждавшие путь ветки, но не останавливалась и даже не оглядывалась проверить, преследуют ли ее; она проламывалась сквозь лес, ища, где бы спрятаться... как она убежала, когда папа застал ее в лесу с Мансом, когда они вместе... занимались... этим. Тогда она где-то спряталась — теперь уже не помнит, где, но там было безопасно и темно. Однако папа все равно разыскал ее, он услышал ее плач и сказал, что ничего страшного, что она не виновата, а Манс больше не причинит ей вреда, не сможет, потому что его запрут там, куда запирают таких грязных отвратительных людей, и наказывают, и никогда не выпускают, чтобы они больше не обижали невинных крошек. Но прежде всего она должна сказать папе, что именно Манс делал с ней, куда совал свои грязные лапы, какую другую часть своего гнусного тела употреблял...
Она продолжала бежать, слова и образы путались в голове, сбивая с толку; она потеряла ориентацию, ее босые ноги — туфли в какой-то момент свалились — тонули в лесной пыли, шевеля сухую листву и сучки. Ее руки были в крови, подбородок рассекло веткой, а колени покрылись многочисленными ссадинами. Ступни тоже кровоточили.
Рут совсем изнемогла и в конце концов упала без сил, ударившись лбом о толстый ствол дерева. Ее тихий плач слышала только она сама. Девушка лежала оглушенная, глядя на калейдоскоп зеленых, голубых и коричневых пятен вокруг. Постепенно они стали принимать очертания. Дрожащей рукой Рут смахнула слезы с ресниц. Потом протерла глаза двумя руками, испуганная, что плохо видит.
Она полуобернулась, опираясь одним плечом на дерево, которое послужило причиной ее падения. Лоб онемел в том месте, где столкнулся с жесткой корой, и все чувства тоже онемели. Но, по крайней мере, удар вывел ее из истерики. Теперь она могла лишь лежать — тихое, измученное создание, по-прежнему полное страха, но слишком обессиленное и ослепленное, чтобы бежать дальше. Она заметила, что блузка распахнулась еще шире и выбилась из-под юбки, а на груди остались следы ее бегства через лес, из царапин и порезов выступили капельки крови. Девушка медленно запахнула блузку, не отдавая отчет в своих действиях, но инстинкт говорил, что не следует оставаться такой растрепанной. Она прижала материю, словно желая срастить ее с кожей, и подтянула колени, так что они коснулись локтей.
— Боже, — прошептала девушка. — Боже мой...
Она сидела у дерева, пока неистовая дрожь немного не улеглась и паника не перешла просто в страх.
Нужно идти домой. В безопасность. Где никто... не тронет... ее. И она не скажет папе. Нет, это будет не правильно. Он может посмотреть на нее так странно. Так, как смотрел на нее, когда застал с Мансом. Она не хочет, чтобы он когда-нибудь так смотрел на нее. Ей не нравится это. Это было, как будто... как будто... как будто он... упрекал... ее.
Рут попыталась подавить рыдания, но все равно ее плечи задрожали, грудь сжало. Нужно идти домой. Дома безопасно. Сначала она не зафиксировала звук, так слабо было шевеление. Потом звук превратился в легкий шорох и привлек ее внимание.
Деревце рядом, довольно высокое, но тонкое, с ветвями, покрытыми молодыми листочками, как будто задрожало. Рут подумала, что это не более чем иллюзия, вызванная ее собственной дрожью, но потом услышала, что листья деревца шуршат, и заметила, что оно шевелится. А другие деревья рядом — неподвижны. Потому что никакого ветра нет. Сюда, в лес, не доносилось ни ветерка. Как будто чья-то мощная невидимая рука трясла тонкий ствол, чтобы шевелить листву наверху. Но ствол оставался недвижим.
А листья начали отрываться и падать.
Был ранний вечер, и крохотные свежие, трепещущие, зеленые листочки начали падать, на лету превращаясь в шуршащие коричнево-бурые комочки, края которых загибались внутрь и рвались от собственной хрупкости; безжизненность делала их еще легче, еще невесомее, так что они словно зависали в воздухе.
Теперь зрение Рут прояснилось, она внимательно, как загипнотизированная, смотрела на это зрелище. Листьев падало все больше и больше, и вскоре она видела перед собой как будто цветной снегопад, где яркая зелень на лету становилась насыщенно коричневой, а потом безжизненно бурой. Как только первые листочки коснулись почвы, нечто неуловимое подхватило их, так что они вновь оторвались от земли, закружились и смешались с падающими сверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100