Женщина откинулась назад в мужских объятиях и подняла руки над головой. Он прикоснулся к ее кончикам пальцев своими и медленным движением провел вниз по ее рукам до плеч, закрытых легким платьем. Потом он спустил платье с ее плеч, обнажив груди, и нежно, почти не касаясь кожи, обозначил их контуры раскрытыми ладонями. Она повернулась, отворила дверь. На серые камни упала полоса золотистого света, а через несколько мгновений их обоих уже не было.
Итак, любовь сохранилась даже среди бессмертных! Элоф улыбнулся. Умом он сознавал, что должен испытывать стыд и смущение, подглядывая за ними, но почему-то этого не происходило. В объятии и мужской ласке было нечто столь отстраненное и формальное, что любовная игра казалась почти ритуальной, символической, бесконечно далекой от бурной страсти. Она была прекрасной, как сложный танец, но такой же строгой и сосредоточенной. Элоф не смог бы ласкать ни одну красивую женщину с такой отстраненностью, не говоря уже о той, которую он любил. Прикоснуться к Каре подобным образом… От этой мысли по жилам пробежало расплавленное серебро, дыхание участилось; она не отпускала Элофа, пока он устало поднимался по лестнице в свою комнату. Но по крайней мере его голова больше не кружилась от недавно услышанных чудес. Он уснул, едва опустившись на кровать, и, насколько мог вспомнить днем, спал глубоко и без сновидений.
Глава 6
СНЕГ В ЛЕСУ
Керморван с большим спокойствием выслушал рассказ Элофа.
– Иначе и быть не могло, – сказал он. – Я должен был верить тому, что говорило мне сердце. Они живы, они реальны, эти великие древние герои! – Его глаза сияли ярко и восторженно, как у ребенка. – И мне дано ходить среди них, разговаривать с ними, жить с ними…
Он покачал головой, как будто еще не в силах поверить своему счастью.
– Жить с ними… – тихо повторил Элоф. – Значит, ты веришь Тапиау? Ты собираешься выполнить его желание?
– Едва ли, – поспешно ответил Керморван. – Во всяком случае, не так скоро. Нужно еще ответить на много вопросов, но как я найду ответы, если не останусь здесь на время? Я не могу пренебречь такой возможностью, иначе подведу свой народ. И по правде говоря, это прекрасное место.
Глядя вокруг, Элоф был вынужден согласиться с ним. Был ранний вечер, так как все путешественники проспали еще долго после полудня, и он сам дольше всех. Теплое солнце разливало золотое сияние по каменным и деревянным стенам, и он не мог не восхищаться их благородной симметрией, изящными линиями кровель наверху, искусной резьбой и каменными барельефами, ранее скрытыми в темноте. Высоко над внешними стенами парили резные сплетения тонких ветвей, словно окаменевшие вьюнки, филигранные, но прочные, оплетавшие грациозных оленей, чьи поднятые головы тянулись к листьям, которые никогда не опадут. Вокруг спиральной лестницы в башне дракон разматывал витки своего хвоста и раскидывал кожистые крылья лишь для того, чтобы закинуть голову в агонии близ вершины, где меч воина пронзал его насквозь. Вокруг внутренних стен большого двора колыхались огромные волны, вырезанные в барельефе, а по ним скользили гордые корабли, целый флот, за раздутыми парусами которого восходило солнце. Но на задней стене бушевал шторм: волны бурлили и разбивались под свесом остроконечной крыши, а небо было затянуто облаками. Лишь один силуэт можно было различить посреди бушующего океана – высокая темная фигура, борющаяся с истрепанным парусом на борту маленькой лодки.
Элоф невольно проникся сочувствием к Керморвану. Действительно, трудно было подозревать злой умысел среди образцов столь великого мастерства и любви к прекрасным вещам. Его первоначальные страхи улеглись еще больше, когда несколько Стражей принесли еду. Они больше не казались зловещими и неестественными; их длинные конечности, кисти и ступни странной формы просто отличались от человеческих и были так же приспособлены к жизни на деревьях, как его орудия – к обработке металла. С таким же успехом можно страшиться гладкой тюленьей шерсти, сформированной морем, или больших глаз дьюргаров, привыкших к темноте.
Элоф был поражен, впервые увидев среди Стражей стариков и детей. Все они были красивы на свой манер: солнце окрашивало их волосы расплавленной бронзой, играло на веснушчатой коже и зажигало зеленые огоньки в их широких глазах. Дети и подростки были более оживленными, чем взрослые, и веселое слово часто вызывало у них застенчивую улыбку, в чем вскоре убедился Тенвар. В их присутствии даже взрослые отчасти утрачивали свою замкнутость и начинали говорить. Их детское простодушие, о котором говорил Корентин, больше напоминало Элофу бдительный, но неразвитый разум, граничащий с животным разумом в своем пренебрежении ко всему, кроме самых насущных и непосредственных нужд. Даже старики с морщинистыми лицами и седыми волосами выглядели такими же беспечными и беззаботными, как молодежь. Все их помыслы были о предстоящем празднестве, где они выступали одновременно в качестве слуг и гостей; и то, и другое доставляло им равное удовольствие.
Вскоре Элоф покинул их и отправился полежать в тени и привести в порядок свои спутанные мысли. То, что Стражи могут стариться и иметь детей, плохо сочеталось с его первыми безумными догадками насчет обитателей лесного замка и порождало новые сомнения.
Весь этот день путешественники отдыхали, ели и пили, когда им этого хотелось. Корентин пришел удостовериться, что у них есть все необходимое, но вскоре предоставил их самим себе. Они еще раз выспались, не заботясь о том, как рано нужно вставать на следующее утро. Стражи показали им источники и пруды с чистой водой на склоне холма под башней, где они могли искупаться. Хотя вода была холодной, как камни, из-под которых она вытекала, она смыла с них дорожную грязь и наполнила затекшие конечности новой жизнью и энергией. По возвращении они обнаружили, что их старая одежда отсутствует, а на ее месте лежат богатые одеяния того фасона, который носили обитатели лесного замка. Элоф был удивлен, увидев черные штаны и тунику кузнеца, тем более что она была богато расшита по вороту и обшлагам золотыми и серебряными нитями, образующими странно знакомый узор из знаков и символов. Лишь проведя рукой по переплетению витых нитей, он вспомнил и поспешно достал из своей котомки старинный бронзовый посох с загнутым концом. Сходство символов поразило его: они не только совпадали, но и были расположены в одинаковой последовательности. Узор, выложенный вокруг воротника, повторялся в виде двух половинок на запястьях.
Темное подозрение снова всколыхнулось в душе Элофа; разве он сам не заковал некоторые из этих символов в чародейский меч, поражающий на расстоянии, извратив свое врожденное мастерство кузнеца?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Итак, любовь сохранилась даже среди бессмертных! Элоф улыбнулся. Умом он сознавал, что должен испытывать стыд и смущение, подглядывая за ними, но почему-то этого не происходило. В объятии и мужской ласке было нечто столь отстраненное и формальное, что любовная игра казалась почти ритуальной, символической, бесконечно далекой от бурной страсти. Она была прекрасной, как сложный танец, но такой же строгой и сосредоточенной. Элоф не смог бы ласкать ни одну красивую женщину с такой отстраненностью, не говоря уже о той, которую он любил. Прикоснуться к Каре подобным образом… От этой мысли по жилам пробежало расплавленное серебро, дыхание участилось; она не отпускала Элофа, пока он устало поднимался по лестнице в свою комнату. Но по крайней мере его голова больше не кружилась от недавно услышанных чудес. Он уснул, едва опустившись на кровать, и, насколько мог вспомнить днем, спал глубоко и без сновидений.
Глава 6
СНЕГ В ЛЕСУ
Керморван с большим спокойствием выслушал рассказ Элофа.
– Иначе и быть не могло, – сказал он. – Я должен был верить тому, что говорило мне сердце. Они живы, они реальны, эти великие древние герои! – Его глаза сияли ярко и восторженно, как у ребенка. – И мне дано ходить среди них, разговаривать с ними, жить с ними…
Он покачал головой, как будто еще не в силах поверить своему счастью.
– Жить с ними… – тихо повторил Элоф. – Значит, ты веришь Тапиау? Ты собираешься выполнить его желание?
– Едва ли, – поспешно ответил Керморван. – Во всяком случае, не так скоро. Нужно еще ответить на много вопросов, но как я найду ответы, если не останусь здесь на время? Я не могу пренебречь такой возможностью, иначе подведу свой народ. И по правде говоря, это прекрасное место.
Глядя вокруг, Элоф был вынужден согласиться с ним. Был ранний вечер, так как все путешественники проспали еще долго после полудня, и он сам дольше всех. Теплое солнце разливало золотое сияние по каменным и деревянным стенам, и он не мог не восхищаться их благородной симметрией, изящными линиями кровель наверху, искусной резьбой и каменными барельефами, ранее скрытыми в темноте. Высоко над внешними стенами парили резные сплетения тонких ветвей, словно окаменевшие вьюнки, филигранные, но прочные, оплетавшие грациозных оленей, чьи поднятые головы тянулись к листьям, которые никогда не опадут. Вокруг спиральной лестницы в башне дракон разматывал витки своего хвоста и раскидывал кожистые крылья лишь для того, чтобы закинуть голову в агонии близ вершины, где меч воина пронзал его насквозь. Вокруг внутренних стен большого двора колыхались огромные волны, вырезанные в барельефе, а по ним скользили гордые корабли, целый флот, за раздутыми парусами которого восходило солнце. Но на задней стене бушевал шторм: волны бурлили и разбивались под свесом остроконечной крыши, а небо было затянуто облаками. Лишь один силуэт можно было различить посреди бушующего океана – высокая темная фигура, борющаяся с истрепанным парусом на борту маленькой лодки.
Элоф невольно проникся сочувствием к Керморвану. Действительно, трудно было подозревать злой умысел среди образцов столь великого мастерства и любви к прекрасным вещам. Его первоначальные страхи улеглись еще больше, когда несколько Стражей принесли еду. Они больше не казались зловещими и неестественными; их длинные конечности, кисти и ступни странной формы просто отличались от человеческих и были так же приспособлены к жизни на деревьях, как его орудия – к обработке металла. С таким же успехом можно страшиться гладкой тюленьей шерсти, сформированной морем, или больших глаз дьюргаров, привыкших к темноте.
Элоф был поражен, впервые увидев среди Стражей стариков и детей. Все они были красивы на свой манер: солнце окрашивало их волосы расплавленной бронзой, играло на веснушчатой коже и зажигало зеленые огоньки в их широких глазах. Дети и подростки были более оживленными, чем взрослые, и веселое слово часто вызывало у них застенчивую улыбку, в чем вскоре убедился Тенвар. В их присутствии даже взрослые отчасти утрачивали свою замкнутость и начинали говорить. Их детское простодушие, о котором говорил Корентин, больше напоминало Элофу бдительный, но неразвитый разум, граничащий с животным разумом в своем пренебрежении ко всему, кроме самых насущных и непосредственных нужд. Даже старики с морщинистыми лицами и седыми волосами выглядели такими же беспечными и беззаботными, как молодежь. Все их помыслы были о предстоящем празднестве, где они выступали одновременно в качестве слуг и гостей; и то, и другое доставляло им равное удовольствие.
Вскоре Элоф покинул их и отправился полежать в тени и привести в порядок свои спутанные мысли. То, что Стражи могут стариться и иметь детей, плохо сочеталось с его первыми безумными догадками насчет обитателей лесного замка и порождало новые сомнения.
Весь этот день путешественники отдыхали, ели и пили, когда им этого хотелось. Корентин пришел удостовериться, что у них есть все необходимое, но вскоре предоставил их самим себе. Они еще раз выспались, не заботясь о том, как рано нужно вставать на следующее утро. Стражи показали им источники и пруды с чистой водой на склоне холма под башней, где они могли искупаться. Хотя вода была холодной, как камни, из-под которых она вытекала, она смыла с них дорожную грязь и наполнила затекшие конечности новой жизнью и энергией. По возвращении они обнаружили, что их старая одежда отсутствует, а на ее месте лежат богатые одеяния того фасона, который носили обитатели лесного замка. Элоф был удивлен, увидев черные штаны и тунику кузнеца, тем более что она была богато расшита по вороту и обшлагам золотыми и серебряными нитями, образующими странно знакомый узор из знаков и символов. Лишь проведя рукой по переплетению витых нитей, он вспомнил и поспешно достал из своей котомки старинный бронзовый посох с загнутым концом. Сходство символов поразило его: они не только совпадали, но и были расположены в одинаковой последовательности. Узор, выложенный вокруг воротника, повторялся в виде двух половинок на запястьях.
Темное подозрение снова всколыхнулось в душе Элофа; разве он сам не заковал некоторые из этих символов в чародейский меч, поражающий на расстоянии, извратив свое врожденное мастерство кузнеца?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124