дом Бекджа-на стоял не в переулке... Как ни хотелось Хаиткулы сразу повернуть направо, к дому, в котором когда-то вместе с братом жила Марал, он пересилил себя.
Повернули налево. Улица уперлась в высокую насыпь, края которой с этого места нельзя было увидеть. Что это? Дамба, защищающая село от наводка; или отвал грунта, оставшийся после строительства оросительного коллектора?.. А что за насыпью? Хлопковое поле или целинная земля? Была ли эта насыпь десять лет назад? Вопрос за вопросом вставали перед Хаиткулы, и на них на все надо было получить ответы.
Хаиткулы вдруг остро почувствовал тяжесть взятой на себя задачи, ему послышался голос Ходжи Назаровича: «Что я тебе говорил? Не надо было спешить. Мало у тебя опыта и мало знаний. А ведь опыт — это колеса, а знания, теория — мотор, на одних колесах далеко не уедешь. Поработал бы, подучился, тогда бы и брался за такие дела. Жаль твоего потерянного времени! Мог бы целую главу диссертации написать, пока там болтался. Вот тебе урок на будущее!»
Его бросило в жар, когда он представил Ходжу Назаровича, читающего ему нотацию.
— Едем назад, Салаетдин!
У перекрестка Салаетдин поинтересовался, куда им ехать дальше.
— Прямо.
Если бы шофер в эту минуту посмотрел на инспектора, он увидел бы, как кровь отхлынула от его лица, когда они подъезжали к дому Марал. Все вокруг стало казаться Хаиткулы близким —и эти домики, и палисадники за оградами; даже собаки, бросавшиеся с лаем под колеса, казались самыми симпатичными собаками, которых он когда-либо видел. Здесь Марал жила с самого рождения, здесь она выросла... Скоро Марал кончит институт и вернется сюда. Приедет сюда снова и он. Здесь, на этой улице, будет свадьба. Здесь они соединят свои судьбы, их семьи породнятся...
Мечты, мечты! Сколько времени пройдет, пока они сбудутся... К тому же эта улица интересовала его сейчас совсем по другим причинам. Хаиткулы отбросил сладостные мечтания: приехал-то не свататься и не знакомиться с будущей родней... Цель у него совсем другая, далекая от его семейных планов, слишком далекая.
Он увидел, как из ворот ближайшего к ним двора вышел старик с лопатой на плече. Чтобы лучше разглядеть его, Хаиткулы пригнулся, едва не касаясь лбом ветрового стекла. Он сразу узнал старика, ссутулившегося под тяжестью своей ноши: Най-мираб. Салаетдин тоже узнал его и вопросительно посмотрел на инспектора: «Остановиться?» Хаиткулы собирался разыскать Най-мираба, но никак не думал, что встретит его сразу же, приехав сюда, да еще на той же улице, где жили Марал и Бекджан. Если старик действительно здесь живет, то он для Хаиткулы уже не просто знакомый, но нужный и, возможно, полезный человек.
Салаетдин затормозил. Хаиткулы вышел из машины, и Най-мираб тотчас узнал своего попутчика. Он радушно приветствовал его и, не обращая внимания на сопротивление Хаиткулы и Салаетдина, повел их в свой дом.
Честно, говоря, приехав утром в Сурхи, Хаиткулы не собирался в ближайшие день-два звонить в Ашхабад. Вернувшись в гостиницу, не раздеваясь лег на кровать, взял блокнот и стал перечитывать сделанные в течение дня записи. Потом отложил блокнот и закрыл глаза, но сон не шел. Пролежав так минут пятнадцать, он дотянулся до телефона и взял трубку. Услышав голос телефонистки, попросил соединить его с Ашхабадом. Назвал номера Марал и Аннама-меда.
Пока телефонистка соединяла Сурхи с Ашхабадом, за окнами спустились сумерки. В поселке было так тихо, будто жизнь в нем прекратилась. Раздался звонок. Хаиткулы нажал кнопку настольной лампы, потом взял трубку. На проводе был Аннамамед, хотя Хаиткулы ждал, что сначала его соединят с Марал, как он просил.
— Что нового? — Аннамамед задавал вопрос за вопросом.
Конечно, первый день пребывания здесь нельзя было назвать бесплодным: Хаиткулы объездил и обошел немало мест, связанных с давним событием,— он побеседовал с Най-мирабом, встречался с председателем колхоза и секретарем партийной организации, узнал у них о реконструкции села,
обо всех переменах, которые произошли здесь за последнее десятилетие. Можно ли было сделать что-то еще? Даже главному герою романов Жоржа Сименона вряд ли удалось бы сделать больше. И все же Хаиткулы не был удовлетворен. На вопросы Аннамамеда он отвечал сдержанно, в подробности не вдавался, иногда отделывался шуткой. Аннама-мед не догадывался, что звонил Хаиткулы не для того, чтобы отчитаться или получить советы, просто — услышать голос друга.
Едва Хаиткулы положил трубку, как телефон зазвонил снова. Какой-то студент был на том конце провода. Хаиткулы попросил позвать кого-нибудь из 16-й комнаты, но студент ответил, что девушки из этой комнаты ушли с композитором.
— С каким еще композитором? — Хаиткулы машинально расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.— Ты, друг, не ошибаешься?
— Если не веришь, приди и проверь сам! — ответили в Ашхабаде.
— Какой композитор? Молодой, старый? — Хаиткулы задавал нелепые вопросы, сам этого не замечая.
— Зачем девушкам нужен старик? Может быть, слыхал — есть такой Нурмурат Нуралыев? Молодой, очень талантливый...
Но Хаиткулы уже не слушал его, бросил трубку на рычаг. Раньше, когда он слышал, что кто-то ревнует жену, весело смеялся над таким человеком: «Просто ты перестал ей верить. Недоверие — это болезнь, да к тому же, видно, заразная. Надо остерегаться тебя, чтобы не заразиться». Что же сам не уберегся?.. Он думал о Марал, но не так, как думал о ней еще утром, еще десять минут назад... Его чувство к ней колебалось сейчас то в одну, то в другую сторону — от любви к неприязни. Так канатоходец раскачивается из стороны в сторону, чтобы удержать равновесие, рискуя рухнуть вниз и разбиться.
В его профессионально натренированной памяти до мельчайших подробностей всплыла встреча в медицинском институте, проходившая накануне его отъезда. Ему казалось, что он сразу забыл ее, но нет — цепкая память услужливо возвращала все события того вечера, и перед Хаиткулы сейчас будто прокручивали кинопленку, на которой он мог детально разглядеть каждый кадр.
...Вот выступает Марал от лица студентов и педагогов института. Она возвращается на свое место рядом с Хаиткулы, а на трибуну поднимается композитор. Молодой. Хаиткулы тогда держал за руку Марал, поэтому прослушал его имя. Но врезалась в память его внешность. Тот, кто строил трибуну, наверное, рассчитывал на человека по крайней мере среднего роста, у этого же была видна только голова. Волос на голове, можно считать, нет. Безволосый, а пока говорил — все время проглаживал пятерней голову. Речь его он помнит слово в слово.
«...Инициатором сегодняшней встречи являетесь вы — студенты. Спасибо за приглашение, мы очень рады и признательны вам. Председатель нашего Союза может сейчас подтвердить, что подшил вашу заявку в дело и не забудет о ней при оценке работы Союза за год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Повернули налево. Улица уперлась в высокую насыпь, края которой с этого места нельзя было увидеть. Что это? Дамба, защищающая село от наводка; или отвал грунта, оставшийся после строительства оросительного коллектора?.. А что за насыпью? Хлопковое поле или целинная земля? Была ли эта насыпь десять лет назад? Вопрос за вопросом вставали перед Хаиткулы, и на них на все надо было получить ответы.
Хаиткулы вдруг остро почувствовал тяжесть взятой на себя задачи, ему послышался голос Ходжи Назаровича: «Что я тебе говорил? Не надо было спешить. Мало у тебя опыта и мало знаний. А ведь опыт — это колеса, а знания, теория — мотор, на одних колесах далеко не уедешь. Поработал бы, подучился, тогда бы и брался за такие дела. Жаль твоего потерянного времени! Мог бы целую главу диссертации написать, пока там болтался. Вот тебе урок на будущее!»
Его бросило в жар, когда он представил Ходжу Назаровича, читающего ему нотацию.
— Едем назад, Салаетдин!
У перекрестка Салаетдин поинтересовался, куда им ехать дальше.
— Прямо.
Если бы шофер в эту минуту посмотрел на инспектора, он увидел бы, как кровь отхлынула от его лица, когда они подъезжали к дому Марал. Все вокруг стало казаться Хаиткулы близким —и эти домики, и палисадники за оградами; даже собаки, бросавшиеся с лаем под колеса, казались самыми симпатичными собаками, которых он когда-либо видел. Здесь Марал жила с самого рождения, здесь она выросла... Скоро Марал кончит институт и вернется сюда. Приедет сюда снова и он. Здесь, на этой улице, будет свадьба. Здесь они соединят свои судьбы, их семьи породнятся...
Мечты, мечты! Сколько времени пройдет, пока они сбудутся... К тому же эта улица интересовала его сейчас совсем по другим причинам. Хаиткулы отбросил сладостные мечтания: приехал-то не свататься и не знакомиться с будущей родней... Цель у него совсем другая, далекая от его семейных планов, слишком далекая.
Он увидел, как из ворот ближайшего к ним двора вышел старик с лопатой на плече. Чтобы лучше разглядеть его, Хаиткулы пригнулся, едва не касаясь лбом ветрового стекла. Он сразу узнал старика, ссутулившегося под тяжестью своей ноши: Най-мираб. Салаетдин тоже узнал его и вопросительно посмотрел на инспектора: «Остановиться?» Хаиткулы собирался разыскать Най-мираба, но никак не думал, что встретит его сразу же, приехав сюда, да еще на той же улице, где жили Марал и Бекджан. Если старик действительно здесь живет, то он для Хаиткулы уже не просто знакомый, но нужный и, возможно, полезный человек.
Салаетдин затормозил. Хаиткулы вышел из машины, и Най-мираб тотчас узнал своего попутчика. Он радушно приветствовал его и, не обращая внимания на сопротивление Хаиткулы и Салаетдина, повел их в свой дом.
Честно, говоря, приехав утром в Сурхи, Хаиткулы не собирался в ближайшие день-два звонить в Ашхабад. Вернувшись в гостиницу, не раздеваясь лег на кровать, взял блокнот и стал перечитывать сделанные в течение дня записи. Потом отложил блокнот и закрыл глаза, но сон не шел. Пролежав так минут пятнадцать, он дотянулся до телефона и взял трубку. Услышав голос телефонистки, попросил соединить его с Ашхабадом. Назвал номера Марал и Аннама-меда.
Пока телефонистка соединяла Сурхи с Ашхабадом, за окнами спустились сумерки. В поселке было так тихо, будто жизнь в нем прекратилась. Раздался звонок. Хаиткулы нажал кнопку настольной лампы, потом взял трубку. На проводе был Аннамамед, хотя Хаиткулы ждал, что сначала его соединят с Марал, как он просил.
— Что нового? — Аннамамед задавал вопрос за вопросом.
Конечно, первый день пребывания здесь нельзя было назвать бесплодным: Хаиткулы объездил и обошел немало мест, связанных с давним событием,— он побеседовал с Най-мирабом, встречался с председателем колхоза и секретарем партийной организации, узнал у них о реконструкции села,
обо всех переменах, которые произошли здесь за последнее десятилетие. Можно ли было сделать что-то еще? Даже главному герою романов Жоржа Сименона вряд ли удалось бы сделать больше. И все же Хаиткулы не был удовлетворен. На вопросы Аннамамеда он отвечал сдержанно, в подробности не вдавался, иногда отделывался шуткой. Аннама-мед не догадывался, что звонил Хаиткулы не для того, чтобы отчитаться или получить советы, просто — услышать голос друга.
Едва Хаиткулы положил трубку, как телефон зазвонил снова. Какой-то студент был на том конце провода. Хаиткулы попросил позвать кого-нибудь из 16-й комнаты, но студент ответил, что девушки из этой комнаты ушли с композитором.
— С каким еще композитором? — Хаиткулы машинально расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.— Ты, друг, не ошибаешься?
— Если не веришь, приди и проверь сам! — ответили в Ашхабаде.
— Какой композитор? Молодой, старый? — Хаиткулы задавал нелепые вопросы, сам этого не замечая.
— Зачем девушкам нужен старик? Может быть, слыхал — есть такой Нурмурат Нуралыев? Молодой, очень талантливый...
Но Хаиткулы уже не слушал его, бросил трубку на рычаг. Раньше, когда он слышал, что кто-то ревнует жену, весело смеялся над таким человеком: «Просто ты перестал ей верить. Недоверие — это болезнь, да к тому же, видно, заразная. Надо остерегаться тебя, чтобы не заразиться». Что же сам не уберегся?.. Он думал о Марал, но не так, как думал о ней еще утром, еще десять минут назад... Его чувство к ней колебалось сейчас то в одну, то в другую сторону — от любви к неприязни. Так канатоходец раскачивается из стороны в сторону, чтобы удержать равновесие, рискуя рухнуть вниз и разбиться.
В его профессионально натренированной памяти до мельчайших подробностей всплыла встреча в медицинском институте, проходившая накануне его отъезда. Ему казалось, что он сразу забыл ее, но нет — цепкая память услужливо возвращала все события того вечера, и перед Хаиткулы сейчас будто прокручивали кинопленку, на которой он мог детально разглядеть каждый кадр.
...Вот выступает Марал от лица студентов и педагогов института. Она возвращается на свое место рядом с Хаиткулы, а на трибуну поднимается композитор. Молодой. Хаиткулы тогда держал за руку Марал, поэтому прослушал его имя. Но врезалась в память его внешность. Тот, кто строил трибуну, наверное, рассчитывал на человека по крайней мере среднего роста, у этого же была видна только голова. Волос на голове, можно считать, нет. Безволосый, а пока говорил — все время проглаживал пятерней голову. Речь его он помнит слово в слово.
«...Инициатором сегодняшней встречи являетесь вы — студенты. Спасибо за приглашение, мы очень рады и признательны вам. Председатель нашего Союза может сейчас подтвердить, что подшил вашу заявку в дело и не забудет о ней при оценке работы Союза за год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42