ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Она только разъяренно зашипела в кадке, и оттуда вырвалось облако пара.
В первые дни бомбежек еще стояли кадки с водой в наших дворах, но зажигалок сыпалось столько, что мы не успевали управляться с ними. Горели уже не дома и кварталы, а целые улицы. Волны горячего, с головешками и снопами искр воздуха, подхваченные «дурновеем» (так называли у нас противный ветер из Заволжья), кружили по поселку, и вскоре нечему было гореть и нечего было тушить. Поселка, где проживало несколько десятков тысяч людей, не стало. На месте деревянных домов чернели плешины пепелищ, а там, где высились каменные постройки, громоздились бесформенные серые завалы.
Мы сидели перед выходом из подвала, над которым лежали груды разрушенного дома, и мама, закончив чистить рыбу, спросила у Тулегена:
— Как всегда, из голов и хвостов уху, а остальное пожарить?
— Как всегда...— выдохнул тот и передернулся всем телом, будто хотел стряхнуть с себя сон, но, так и не стряхнув, опять прикрыл глаза.
— Подремли, подремли еще,— ласково отозвалась мама.— Они тоже, наверное, передыхают,— кивнула она в сторону затихшего бугра.— Успеть бы и нам...
Мама проворно подхватила кастрюлю с чищенной и порезанной рыбой, Сергей взял сковороду и баклажку с подсолнечным маслом (ее тоже принес нам Петро Сырцов), и они, пригнувшись, трусцой побежали меж развалин к оврагу, где у нас под обрывом была выдолблена печурка.
Тулеген открыл глаза и, кажется, проснулся совсем.
Его темные зрачки засветились осмысленно и цепко Не шевелясь грузным телом, он повел глазами и уперся взглядом в котелок с лузгой.
— Это зачем? — разомкнулись его небритые губы, и он пружинисто вскочил на ноги.— У нас нэ едят...
— У нас тоже не ели,— ответил я.— А теперь и лузге рады.
— Лузга? — спросил он и, не дождавшись ответа, добавил:— Балык кабагы... Эта мусар. Мусар... Выбрась!..
Он снял ремень а телогрейки, расстегнул единственную на ней пуговицу и, ловко заведя руки за спину, подпоясал гимнастерку. Солнце пригрело, и ему стало жарко.
Тулеген с хрустом потянулся всем своим громоздким телом, явно наслаждаясь и этим солнцем, и тишиной, и тем, что ему удалось подремать. Широкое, скуластое лицо выражало блаженство. На войне люди умеют ценить короткие минуты покоя. Это я знаю по себе. Мне тоже сейчас хорошо, не хочется двигаться, и я спрашиваю Туле-гена:
— За продуктами собрался?
— Та,— отвечает он.— Комбат велел, начальник штаб велел, еще начальник велел... Их много, я один...— В щелках век смеются его горячие глаза.
— И доппаек тоже будешь получать? — опять спрашиваю я, зная, что в комсоставском доппайке всегда бывают вкусные вещи: тушенка, сало, печенье и даже халва.
— Нет,— покачивает головою Тулеген.— Доппаек там,— и кивает в сторону оврага, где скрылись мама и Сергей.
Тулегену надо идти, а он стоит на солнцепеке, у стены, и я вижу, что он не только наслаждается этим солнцем и непривычной тишиной, которая скатилась на наш поселок с бугра, но и отдаляет свою опасную дорогу к подвалам кожевенного завода, где разместились продовольственные склады военной части. Дорога туда действительно опасная. Она идет через погорелье деревянных домов, а от них остались только печные трубы.
— Что Петро так долго не приходит?
Тулеген обрадовапно улыбается тому, что еще несколько минут может постоять здесь, в тиши, и охотно поддерживает со мною разговор:
— Придет, придет. Он спать сюда придет... У вас тут якши...
Но, видно, медлить больше нельзя, и Тулеген нагибается, поднимает с земли тощий вещмешок. Потом скатывает в трубку брезентовое ведерко, в котором он принес рыбу, запихивает его з зещмсшок и добавляет:
— Сегодня вечером придет. Наверное, уже вернулись...
Он еще мгновение медлит, потом вдруг напрягается, и его тело напоминает человека, который собирается прыгнуть в холодную воду. Спина переламывается в пояснице, голова втягивается в плечи, и Тулеген скрывается в развалинах.
«Значит, Петро еще не вернулся с задания. Что-то они долго на этот раз...»—с тревогой думаю я.
Петро служит в разведке. Почти всегда после задания он приходит в наш подвал и отсыпается — спит сутки, а то и больше, если можно, не обращая внимания на бомбежки и артобстрелы. Иногда Сырцов появляется здесь на час-другой, вот так же, как Тулеген, на рассвете или поздно вечером с оглушенной рыбой в мокром вещмешке, и в нашей печурке наскоро варит уху, а если нет времени, то запекает рыбу целиком в углях и золе. Это самый скорый и экономный (обходимся без масла) способ приготовления рыбы.
Всякий раз, когда появляется Петро, у нас праздник. Он обязательно что-то приносит с собою, и непременно какую-нибудь диковину. От него мы узнали о немецких галетах, джеме в крохотных банках, о хлебе, который завернут в вощеную бумагу и может не черстветь месяцы... Он принес нам и странную посуду. Кроме румынского котелка и немецкой баклажки, обтянутой серым войлоком, Петро подарил маме низкую широкую чашку из толстенной белой глины. Она, наверное, могла разбиться только от прямого попадания снаряда. Этой чашкой я забивал гвозди. Петро не появлялся у нас уже неделю, а за это время с ним могло случиться всякое. Вот откуда моя тревога. Но раз Тулеген говорит, что он придет,— значит, жив.
Старшина Садыков ушел, а я все еще сижу, прислонившись к нагретой солнцем стене подвала, и думаю про Петра... На войне люди сходятся быстро. У нас много друзей среди командиров и красноармейцев. Но Петро — особая статья. Он одногодок моего старшего брата, который тоже воевал, и еще в мае сорок второго пропал без вести под Харьковом. А Петро был там и отступал до самого Сталинграда... Он рассказывал нам, как они наступали: брали деревни за деревнями и уже окружили немецкую армию, а потом сами попали в такой переплет, что почти все остались там... Когда Петро говорит об этом, у мамы всегда дрожит подбородок.
Появившись у нас в первый раз, Петро уговаривал мать: «Вам с детьми за Волгу надо. Здесь сгинете». Но возможности выбраться отсюда уже не было. Лодочная переправа, которая пряталась где-то за оврагом, километрах в трех, действовала только по ночам, да и то не каждые сутки, и еле успевала перевозить на тот берег раненых, а оттуда боеприпасы и продукты. И Петро перестал настаивать. И только иногда вырывался у него сдавленный вздох: «Сгинете... ох, сгинете».
А вот сейчас бы и он порадовался.
Взрывы и стрельба громыхали где-то далеко вверх по Волге, а здесь нас, как колпаком, накрыла благодатная тишина, но чем дольше она длилась, тем тревожнее становилось на душе. Я боялся долгой тишины, за ней всегда следовало несчастье. Так убило Ваську Бухтиярова, так погибли наши соседи Грызловы... Люди легко обманываются...
Я замечал, что долгой тишины боятся все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39