Михаил Степаненко, высунувшись по пояс из окопа, прокричал в сторону лощины:
— Что, съели, гады! Теперь вы у меня до утра сюда не сунетесь!
Наступила тревожная ночь.
Никто, конечно, не сомкнул глаз. Да и дел было много. Хоронили двух товарищей, четверо были ранены. А Кочетков приказал рыть траншеи на флангах и соединить их с основными окопами, подготовить перед линией обороны одиночные окопы на случай, если пойдут танки.
— Нужен маневр,— говорил Василий, копая со всеми сухой, как камень, суглинок.
...Промелькнула короткая летняя ночь, и, как только помутнел за спинами кочетковцев восток, из лощины послышалось противное монотонное пофыркивание моторов.
«Танки!» — пронеслось по окопам. И сразу вперед, в одиночные окопы, с бутылками и гранатами бросились бойцы.
За темными квадратами танков замаячила пехота. Сбоку через окопы просвистел тяжелый снаряд, затем другой, третий... Из леса одиноко, но яростно зачастила наша гаубица. От ее желанного рокота потеплело в груди. «Есть еще живые души в 90-м артполку»,— подумал Унжаков. Снаряды рвались в той стороне, откуда шли танки и пехота. Но сдержать они их не могли.
Меркурьев ударил из пулемета, стараясь отсечь прорвавшуюся за танками пехоту. На высоте взметнулись черные дымы разрывов. Танки, то исчезая в складках холма, то появляясь на гребнях оврагов, били прямой наводкой. Только сейчас Унжаков понял, как был прав Кочетков, когда приказал рыть траншеи от окопа к окопу. Удавалось дать одну-две короткие очереди, и тут же тебя накрывало разрывами снарядов или очередями автоматчиков. Нужно падать на дно окопа и бежать по траншее на запасную огневую точку.
Пехота залегла, а танки по неглубокой лощине шли прямо на высоту. Сколько их было, Унжаков не мог разглядеть, он видел лишь первые две машины. То появятся, то исчезнут, нырнут — вынырнут. Геннадий видел, как по лобовой броне первого танка дважды сверкнул огонек бронебойных пуль, а он, не сбавляя хода, шел прямо.
— Эх, так его не возьмешь. Надо сбоку заходить! — закричал Двоеглазов и, сдернув противотанковое ружье в траншею, помчался менять позицию.
И вдруг огромным костром вспыхнул этот танк. От радости Унжаков чуть не выпрыгнул из окопа. Только крепкий окрик Меркурьева остановил его. Унжаков почувствовал, как ходуном заходила под ним земля, и понял, что второй танк прорвался на вершину холма к самым окопам.
Меркурьев рванул с бруствера вниз свой пулемет и, когда танк перескочил через его окоп, метнул в него гранату. Взрыв отбросил Унжакова к стенке траншеи. Лопнул ремешок, с головы слетела каска. Что-то приторно-теплое и липкое растеклось по лицу, и он стал проваливаться.
...Когда Геннадий очнулся и поднялся, его качало как пьяного, он плохо видел, в ушах стоял звон, его вырвало. Стало немного легче, но тут же вспотел с головы до ног. Вновь поднялся со дна окопа. Перед ним стоял Меркурьев. Тот держал разбитый пулемет за согнутый ствол и растерянно смотрел на догоравший впереди танк. Лицо Владимира перепачкано грязью, черные волосы стали пепельными от пыли. Он зло выругался и отбросил пулемет в сторону.
...Потом все смешалось. Трудно было дышать. Мазут-но-черный угарный дым разъедал глаза, ныло плечо, хотелось пить. А на высоту уже и справа и слева шли танки и пехота. Несколько раз Унжаков вместе с друзьями выползал из окопов с гранатами наперерез танкам. Погиб командир первого отделения младший сержант Иван Касьянов, убило свердловчанина Алексея Двоеглазова.
В окопе появился Кочетков с обожженной щекой. Вместо правой брови — сгусток запекшейся крови. Глаз почти закрыт. Раненый командир опирался на плечо пулеметчика Владимира Меркурьева. Тот был тоже ранен и еле держался на ногах. У каждого оставалось лишь по одной-две гранаты. Кочетков повернулся в сторону фашистов и, словно от быстрого бега, долго успокаивал дыхание. Потом тяжело проговорил:
— Ну, держись, комсомолия!
Ротный запевала — пермяк Павел Бурдин отозвался из дальнего окопа. Унжакову показалось, что тот затянул песню, но тут же смолк. Нет, это в его голове от контузии звон.
Началась новая атака. На высоту опять ворвался танк. На него с гранатой бросился Меркурьев. Поднялись бойцы из соседних окопов. Павел Бурдин что-то прокричал, и снова Унжакову послышалась песня. Что за наваждение? Столб огня и земли над окопом оборвал чей-то крик. С гранатой в руках Унжаков полз к танку, но ослепительный разрыв опрокинул его...
Военком дочитал приказ, а затем взял со стола другую бумагу и добавил:
— Кроме Геннадия Афанасьевича Унжакова остался в живых Павел Александрович Бурдин.
— Как, и Паша?..— прошептал Унжаков.— Неужели, как и я, умер, а потом воскрес?
Пашка, Пашка, что же ты молчал до сих пор и где же ты был все эти годы? Как выжил?
Сколько бессонных ночей пролежал Геннадий Афанасьевич с открытыми глазами! До головной боли эпизод за эпизодом перебирал в памяти тот бой и спрашивал себя: как все произошло, как случилось, что из всех ребят выжил он один? Почему именно он? Думы, думы без конца одни и те же. Почему?
Ведь когда он полз навстречу танкам, на высоте еще были раненые Василий Кочетков, Шуктомов и Чирков. А Пашку Бурдина уже убило тогда. Он так считал. Да и другие тоже. Снаряд разорвался прямо над окопом. А Пашка выжил...
Если бы знал, что еще кто-то в живых остался, разве он не начал бы розыск! Оказывается, и искать-то долго не надо было. Существовал приказ по фронту, о кочет-ковцах писали газеты, наконец, был у него орден, хотя и посмертный, но орден. Если бы он знал об этом тогда!
Геннадий Афанасьевич вышел из душной комнаты военкомата оглушенный, растерянный и счастливый. Рядом друзья: они тоже взволнованны, поздравляют, толкают, громко перебрасываются шутками, требуют от бригадира обмыть награду.
— Обязательно, ребята, а как же! Только знаете, что для меня этот орден и этот день? Это половина моей жизни, двадцать лет!
Он невпопад отвечает на шутки лесорубов, старается, как и они, смеяться, а сам думает: «Неужели и Пашка Бурдин вот так же, как и я?»
Нет, у Павла Бурдина судьба сложилась по-другому. Правда, и его смогла разыскать награда только через двадцать лет, потому что и Павла считали погибшим. О том, что все шестнадцать кочетковцев погибли, сообщалось в донесении одного из политруков части, который первым с подкреплением прибыл на высоту 180,9. Донесение было написано со слов умирающего Василия Кочеткова.
Но Павел Бурдин был тяжело ранен. Сколько он лежал без сознания, не помнит. Очнулся — засыпан землей в своем окопе. Ранен в грудь и ноги. Бурдин разгребал здоровой рукой землю, пока не выбрался, а потом, отдышавшись, пополз к оврагу, к ручью. Не хватало сил выплюнуть изо рта весь песок с запекшейся кровью... Пополз мимо догоравших танков, срывался в воронки, несколько раз терял сознание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39