ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

вот ты вернулся без единой царапины, с медалями на груди, и еще неизвестно, какими путями достались тебе эти медали, а Савелий слег где-то в польской земле. Где же справедливость? Кто из вас двоих заслужил большее право на жизнь — ты или Савелий? Недоброе и неуместное в данную минуту чувство поднималось в груди, как будто Захар был виноват в гибели Савелия. Тем виноват, что остался в живых, сумел увернуться от вражеской пули.
Словно прочитав мысли Аитипа Никаноровича, Захар сказал задумчиво:
— Жалко Савелия. Такому человеку жить да жить. Где погиб?
Захар не врал, он действительно уважал Савелия и до войны был с ним в более близких отношениях, нежели с Тимофеем.
— Под Варшавой.
— Под Варшавой? — переспросил он, вздергивая брови.—Рядом воевали, значит. И я Варшаву брал. Жарко было, это так, царапнуло меня там... Ну а тут, в Метели-
це, как ему удалось от полицаев открутиться? Меня тоже чуть было не сцапали.
Этот вопрос удивил Антипа Никаноровича.
— Удалось... А ты почем знаешь?
— Наведывался в сорок втором, по осени,— отозвался Захар и, помолчав, добавил, как о деле общеизвестном: — Партизанил же тут... А деревню когда спалили? До самого прихода наших стояла, насколько я знаю.
— В самый последний день, когда бегли. Мы в лесу отсиживались. Вертаемся — и как обухом по темени,—-зола...
— Много метелицких погибло?
— Легче ответить, хто выжил. Что ни двор — то сироты. Покосили мужиков.
Захар помолчал и перевел разговор на хозяйские темы, начал расспрашивать о послевоенной жизни, о новом председателе Якове: как он, даст коня привезти лес на хату и кто из мужиков сможет помочь в строительстве? Он уверенно заявил, что к зиме вселится в новую хату, в чем Антип Никанорович усомнился. Хату строить — дело серьезное, за три-четыре месяца еще никому не удавалось.
— Пока не отстроюсь, в колхоз не пойду,— сказал Захар.— Не квартировать же мне у вас до весны.
— Все одно не управишься,— покачал головой Антип Никанорович.— А у нас места хватит.
— Мужиков соберу, быстро сладим.
— Накладно будет.
— Ничего,— усмехнулся самодовольно Захар.— В обиде не останутся.
— Ну, дай бог. Отдохни, коли уморился, я тут по хозяйству,— закончил Антип Никанорович и незаметно покосился на чемоданы. Не ошибся, значит. Этот мужик взял свое с привеском, раз хату собрался поставить за одно лето.
Он вышел из горницы и, не дожидаясь баб, принялся готовить небогатую домашнюю закуску,
К вечеру хата Антипа Никаноровича наполнилась гостями. Захара пришли проведать фронтовики, вернувшиеся раньше его, и довоенные друзья. Каждый приносил с собой что-либо из закуски. В последние годы в Метелице повелось ходить в гости со своими харчами. К этому при-
выкли и не считали зазорным брать от гостей еду. Когда у людей каждая бульбина, каждый кусок хлеба стал на учете, и понятия приличия, гостеприимства, хлебосольства изменились. Уже считалось неприличным идти в гости с пустыми руками, потому что лишний рот за столом всем был в тягость.
Фронтовики, собравшись вместе и пропустив по чарке-другой, как обычно, заводили одни и те же разговоры о войне, о боях, о штурме того или другого города и, как обычно, внушали друг другу и всем окружающим, сколько им пришлось всего хлебнуть, сколько раз брала их за глотку косая и отпускала в самый последний момент, что если они и остались в живых, то благодаря случаю. Так оно и было. Каждый из них мог не вернуться, как не вернулся Савелий, как не вернулись две трети метелицких мужиков, каждый из них был исполосован ранами и четыре года ходил в обнимку со смертью. Тыловики поддакивали, сочувствовали и соглашались во всем, считая свои горести и страдания ничтожными в сравнении с тем, что выпало на долю фронтовиков.
Только захмелевший Лазарь, всегда и со всеми согласный, вдруг вздумал перечить бывшим солдатам.
— А мы што, думаете, так себе, а? Да мы тут хлебнули болей вашего! — перекрывал Лазарь своим бабьим голосом мужской гул за столом.— Вас хоть кормили, а мы шолупайки грызли, а? Батька мой серед дороги... без могилки... Людей живком в землю закапывали... и полицаи скрозь... Добре вам с винтовками да автоматами, а нам? Хлопят — к стенке... и девок насильничали, а мы, не приведи господь, знай кланяйся!
— Хватит тебе, Лазарь!—отмахивались от него.— Война, чего ж ты хотел?
— Да я што, я ж так,— притихал Лазарь, но тут же опять встревал в разговор: — Думаете, мы так себе, а? Это вам — война, а нам — одно изуверство!
И хотя Лазарь, может быть, впервые в жизни говорил толковое слово, его не слушали и не принимали всерьез. Что возьмешь с недотепы Лазаря? Поговорил, и ладно, грех на него обижаться.
— Да, Лазарь, всем досталось.
— Ты послухай-ка, что Алексей рассказывает. Захар снисходительно похлопывал Лазаря по плечу.
Трубный голос его рокотал спокойно, ровно, но так, что вздрагивала лампа-восьмилинейка, подвешенная за крюк в потолке над столом. Довоенный дружок и гуляка Алексей Васильков глядел прямо в рот Захару и, как влюбленная девка, льнул к его округлому плечу. «А помнишь, Захар?— заплетал Алексей языком.— А помнишь, кореш ты мой дорогой?» Но так и не договаривал, что «помнишь». Захар был центром внимания за столом, вокруг него велись все разговоры. Он это видел и принимал как должное. При каждом движении медали его позванивали, как бы подстегивая мужиков к новым похвалам фронтовику, и казалось, что делает он это умышленно.
Антип Никанорович старался быть радушным, приветливым хозяином, но помимо воли серчал и все настойчивей скрипел табуреткой. Назойливое позванивание медалей начинало его раздражать. Он заметил, что Захар избегает разговоров с Тимофеем, словно того и нет за столом. Тимофей же молчал, как непрошеный гость в чужой компании, и это не нравилось Антипу Никаноровичу.
На дворе уже сгустились сумерки, детей уложили спать, и вся компания вышла во двор, чтобы свободно задымить цигарками и не сдерживать зычных голосов. Долго еще галдели мужики, вспоминая и военное, и довоенное время, разговора же касательно личной жизни Захара никто не затронул, и Антип Никанорович знал, что этот разговор впереди, никуда от него не уйдешь.
Наговорившись и помня, что завтра вставать с первыми петухами, гости разошлись по домам. Антип Никанорович, Захар и Тимофей вернулись в хату. Прося с Ксюшей навели порядок на столе и говорили о чем-то своем. Антип Никанорович еще раньше предупредил Захара, чтобы в присутствии Ксюши о Савелии — ни слова.
— Ушли служивые? — спросила Прося.
— Подались,— отозвался Захар и присел к столу. После шумной компании в хате стало тихо и пусто.
Были слышны ходики на стене, скрип половиц и табуреток, лай чьей-то собаки на улице и особенно отчетливо — позванивание Захаровых медалей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148