Постоял немного, склонив голову набок, и спросил:
— А чего у тебя борода, как все равно у деда?
— Вот побреюсь — и не,будет,— ответил Савелий, подходя к окну и застегивая на ходу приготовленные Ксюшей костюмные брюки.
— А чего не брился? — допытывался Артемка.
— Холодно было,— нашелся Савелий.— А борода греет.
— А чего?..
Он хотел еще что-то спросить, но у двора показалась Ксюша, и Савелий заторопился к выходу. Во двор он выходить не решился, подождал в сенцах. Ксюша пришла бледной и растерянной. Она ступила на порог, взглянула на Савелия, заморгала ресницами, лицо ее перекосилось, и по щекам покатились слезы.
— Что там? — спросил Савелий, почуяв какую-то большую беду.
Ксюша не успела ответить. Подошел дед Антип.
— Все, Савелий. Становись на прикол.
— Шутить не время, батя,— ответил Савелий и заторопился: — Ксюша, давай скорее какую сумку, сейчас ухожу. Батя, где искать партизан?
Ксюша стояла не двигаясь, дед Антип молчал. Савелий поглядел на обоих и растерянно, ничего не понимая, крикнул:
— Да что же вы?
— Нельзя тебе уходить,— буркнул дед Антип и опустил голову.
— Как это — нельзя? — удивился Савелий.— Я обязан и уйду. Где искать?..— Он повернул в хату, но дед Антип остановил:
— Погодь, Савелий. Стой!
Савелий остановился. Он чего-то здесь не понимал, чего-то не знал такого, что всем было ясно. Дед Антип провел его в трехстен и усадил за стол, сказав Ксюше:
— Подавай снедать.
Ксюша захлопотала у стола, на ходу рассказывая мужу:
— Не успела... У этого балаболки язык — что помело. Налетела посеред улицы на Наталью, та и пытает: «Савелий возвернулся?»
— Ну и что?
— Так прямо ж под окнами Гаврилки. А там — Петро...
— Погодь, Ксюша,— перебил ее дед, глядя на растерянного, ничего не понимающего Савелия.— Гаврилка старостой у нас. Да с ним столковались бы, коли што — Любку напомнили. А Петро полицаями заправляет, кулацкий огрызок!.. Падла такая, што—тьфу!
— Но я успею еще...— Савелий приподнялся.
— А его куды денешь? — спросил дед, указывая на Артемку.— А ее, Ксюшу? Завтра ж всех — к стенке. Такое правило у них. Пришел — живи, не троне, волчара, уйдешь — порешит всю семью!
В груди у Савелия похолодело. Наконец он понял, в какое положение попал.
— Может, Тимофей что придумает? — спросил он с надеждой.
— Што он придумает? — ответил дед Антип.— Моя вина, Савелий. Моя. Не попередил тебя, вот и втюрились. Не след было мальцу показываться на глаза. Ах, поганец! — ругнулся он на Артемку.— И тот, блаженный, чего приперся?
— За топором приходил,— отозвалась Ксюша.
— Но меня ждут! — простонал Савелий.—Ты понимаешь, батя,что это значит?
— Не дурны! А за них не пужайся, все будет аккурат, ко времени.
Заскрипела калитка, лениво тявкнул Валет, и на пороге появился отец Лазаря, годок деда Антипа Макар. За Макаром — сам Лазарь с четвертью мутного самогона. Ма-кар подошел к Савелию, виновато поглядел ему в глаза, с трудом поклонился в пояс и сказал дрожащим старческим голосом:
— Прости, Савелий, моего дурака. Бог не дал от роду — люди не втемяшуть.
— Садитесь, дядька Макар. Чего ж теперь... Подбежал Лазарь и затараторил:
— Савелий, брат, да рази я хотел? Да рази я што-нибудь такое...
— Ну, ты! — прикрикнул Макар и добавил, обращаясь к Савелию: — Дите малое, ни дать ни взять. Ну, што мне с ним?..
Обижаться на Лазаря было все равно что на Артемку— разум один. Оставалось винить только себя. Савелий еще надеялся на Тимофея. Не мог он, не хотел верить, что это тупик. Разговор за столом до него не доходил. Единственно, что отчетливо достигало слуха Савелия,— это тюрканье сверчка за печкой: тю-ррр! тю-ррр! Звуки с болью врезались в голову, но ему почему-то не хотелось, чтобы они прекратились. Чем-то домашним, спокойным веяло от них и притупляло, заглушало страшную мысль: дезертир. Даже Артемка, подбежавший с просьбой привинтить значок, не мог вывести его из оцепенения. Савелий велел сыну спрятать значок, носить его нельзя, и опять прислушивался к сверчку, испытывая резкую боль в голове. Со зрением творилось что-то неладное: люди, сидящие за столом, все вещи, окружающие Савелия, казались далекими, как в перевернутом бинокле. Он весь напрягался, будто чего ждал. А может, и ждал: вот придет Тимофей и развеет этот дурной сон. С минуты на минуту он должен был подойти, дед Антип еще с утра сходил в детский дом, пока Савелий отсыпался.
Тимофей появился неожиданно, ни скрипа калитки, ни лая собаки не слыхать было. Савелий сорвался с места и кинулся навстречу. Они обнялись, оглядели друг друга. Тимофей сокрушенно покачал головой и только потом увидел гостей. Он вопросительно поглядел на Савелия. Дед Антип, заметив растерянность сына, сказал:
— Зараз и Гаврилка явится.
— Дела...— протянул Тимофей.
Дед Макар опять, уже перед Тимофеем, начал извиняться за своего недотепу-сына.
— Не надо, дядька Макар,— остановил его Савелий.— Никто не виноват. Я сам...
Тимофей никого ни о чем не расспрашивал, а Савелий впился в него взглядом и с нетерпением ждал ухода гостей. В Тимофее была последняя надежда, только он мог что-то изменить. Савелий понимал, что никто ничего не сделает, но гнал эти мысли, заставляя себя верить в Тимофея. Сверчок умолк, и зрение у него наладилось. А может, и не было сверчка?
Дед Макар, видать, почуял, что пора уходить, и стал подниматься, но тут появился староста.
Гаврилка вошел, культурно постучав в дверь, остановился на пороге, неторопливо оглядел всех и сказал:
— Хлеб-соль!
С минуту все молчали, пока Тимофей не ответил:
— Благодарствуй, Гаврило Кондратьевич. Проходите, гостем будете. Или — служба?
— Да все разом, Тимофей Антипович.
Гаврилка показал свои мелкие, мышиные зубы и плюхнулся на табуретку, принимая слова Тимофея за приглашение сесть к столу. Дед Антип скрипнул скамейкой, и в горле у него заклокотало. Тимофей налил стакан и протянул старосте.
— А ты — што ж?
— Мы уже,— ответил Тимофей.
— Ну, дык с прибытием, Савелий Данилович! Пришлось, видать,— посочувствовал Гаврилка.— Эх, жизня!
Он поднес стакан к губам и начал медленно, с присвистом цедить самогон сквозь зубы. Дед Антип опять заклокотал и набычился, подогнув голову. Савелий, сам того не желая, примечал все до мелочей. Никогда дед Антип так откровенно не показывал свою ненависть к гостю.
Поговорили о том, о сем. Гаврилка сказал Савелию, что надо отметиться, стать на учет и немцев не бояться — не тронут мирного человека. На прошлое немцу плевать, лишь бы сейчас выполнял их установления и подчинялся безо всяких там штуковин. Он посидел полчаса и ушел. Следом за Гаврилкой поднялись и дед Макар с Лазарем.
Савелий тут же схватил Тимофея за рукав и потянул во двор, под навес.
— Ну, Тимофей, на одного тебя надежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— А чего у тебя борода, как все равно у деда?
— Вот побреюсь — и не,будет,— ответил Савелий, подходя к окну и застегивая на ходу приготовленные Ксюшей костюмные брюки.
— А чего не брился? — допытывался Артемка.
— Холодно было,— нашелся Савелий.— А борода греет.
— А чего?..
Он хотел еще что-то спросить, но у двора показалась Ксюша, и Савелий заторопился к выходу. Во двор он выходить не решился, подождал в сенцах. Ксюша пришла бледной и растерянной. Она ступила на порог, взглянула на Савелия, заморгала ресницами, лицо ее перекосилось, и по щекам покатились слезы.
— Что там? — спросил Савелий, почуяв какую-то большую беду.
Ксюша не успела ответить. Подошел дед Антип.
— Все, Савелий. Становись на прикол.
— Шутить не время, батя,— ответил Савелий и заторопился: — Ксюша, давай скорее какую сумку, сейчас ухожу. Батя, где искать партизан?
Ксюша стояла не двигаясь, дед Антип молчал. Савелий поглядел на обоих и растерянно, ничего не понимая, крикнул:
— Да что же вы?
— Нельзя тебе уходить,— буркнул дед Антип и опустил голову.
— Как это — нельзя? — удивился Савелий.— Я обязан и уйду. Где искать?..— Он повернул в хату, но дед Антип остановил:
— Погодь, Савелий. Стой!
Савелий остановился. Он чего-то здесь не понимал, чего-то не знал такого, что всем было ясно. Дед Антип провел его в трехстен и усадил за стол, сказав Ксюше:
— Подавай снедать.
Ксюша захлопотала у стола, на ходу рассказывая мужу:
— Не успела... У этого балаболки язык — что помело. Налетела посеред улицы на Наталью, та и пытает: «Савелий возвернулся?»
— Ну и что?
— Так прямо ж под окнами Гаврилки. А там — Петро...
— Погодь, Ксюша,— перебил ее дед, глядя на растерянного, ничего не понимающего Савелия.— Гаврилка старостой у нас. Да с ним столковались бы, коли што — Любку напомнили. А Петро полицаями заправляет, кулацкий огрызок!.. Падла такая, што—тьфу!
— Но я успею еще...— Савелий приподнялся.
— А его куды денешь? — спросил дед, указывая на Артемку.— А ее, Ксюшу? Завтра ж всех — к стенке. Такое правило у них. Пришел — живи, не троне, волчара, уйдешь — порешит всю семью!
В груди у Савелия похолодело. Наконец он понял, в какое положение попал.
— Может, Тимофей что придумает? — спросил он с надеждой.
— Што он придумает? — ответил дед Антип.— Моя вина, Савелий. Моя. Не попередил тебя, вот и втюрились. Не след было мальцу показываться на глаза. Ах, поганец! — ругнулся он на Артемку.— И тот, блаженный, чего приперся?
— За топором приходил,— отозвалась Ксюша.
— Но меня ждут! — простонал Савелий.—Ты понимаешь, батя,что это значит?
— Не дурны! А за них не пужайся, все будет аккурат, ко времени.
Заскрипела калитка, лениво тявкнул Валет, и на пороге появился отец Лазаря, годок деда Антипа Макар. За Макаром — сам Лазарь с четвертью мутного самогона. Ма-кар подошел к Савелию, виновато поглядел ему в глаза, с трудом поклонился в пояс и сказал дрожащим старческим голосом:
— Прости, Савелий, моего дурака. Бог не дал от роду — люди не втемяшуть.
— Садитесь, дядька Макар. Чего ж теперь... Подбежал Лазарь и затараторил:
— Савелий, брат, да рази я хотел? Да рази я што-нибудь такое...
— Ну, ты! — прикрикнул Макар и добавил, обращаясь к Савелию: — Дите малое, ни дать ни взять. Ну, што мне с ним?..
Обижаться на Лазаря было все равно что на Артемку— разум один. Оставалось винить только себя. Савелий еще надеялся на Тимофея. Не мог он, не хотел верить, что это тупик. Разговор за столом до него не доходил. Единственно, что отчетливо достигало слуха Савелия,— это тюрканье сверчка за печкой: тю-ррр! тю-ррр! Звуки с болью врезались в голову, но ему почему-то не хотелось, чтобы они прекратились. Чем-то домашним, спокойным веяло от них и притупляло, заглушало страшную мысль: дезертир. Даже Артемка, подбежавший с просьбой привинтить значок, не мог вывести его из оцепенения. Савелий велел сыну спрятать значок, носить его нельзя, и опять прислушивался к сверчку, испытывая резкую боль в голове. Со зрением творилось что-то неладное: люди, сидящие за столом, все вещи, окружающие Савелия, казались далекими, как в перевернутом бинокле. Он весь напрягался, будто чего ждал. А может, и ждал: вот придет Тимофей и развеет этот дурной сон. С минуты на минуту он должен был подойти, дед Антип еще с утра сходил в детский дом, пока Савелий отсыпался.
Тимофей появился неожиданно, ни скрипа калитки, ни лая собаки не слыхать было. Савелий сорвался с места и кинулся навстречу. Они обнялись, оглядели друг друга. Тимофей сокрушенно покачал головой и только потом увидел гостей. Он вопросительно поглядел на Савелия. Дед Антип, заметив растерянность сына, сказал:
— Зараз и Гаврилка явится.
— Дела...— протянул Тимофей.
Дед Макар опять, уже перед Тимофеем, начал извиняться за своего недотепу-сына.
— Не надо, дядька Макар,— остановил его Савелий.— Никто не виноват. Я сам...
Тимофей никого ни о чем не расспрашивал, а Савелий впился в него взглядом и с нетерпением ждал ухода гостей. В Тимофее была последняя надежда, только он мог что-то изменить. Савелий понимал, что никто ничего не сделает, но гнал эти мысли, заставляя себя верить в Тимофея. Сверчок умолк, и зрение у него наладилось. А может, и не было сверчка?
Дед Макар, видать, почуял, что пора уходить, и стал подниматься, но тут появился староста.
Гаврилка вошел, культурно постучав в дверь, остановился на пороге, неторопливо оглядел всех и сказал:
— Хлеб-соль!
С минуту все молчали, пока Тимофей не ответил:
— Благодарствуй, Гаврило Кондратьевич. Проходите, гостем будете. Или — служба?
— Да все разом, Тимофей Антипович.
Гаврилка показал свои мелкие, мышиные зубы и плюхнулся на табуретку, принимая слова Тимофея за приглашение сесть к столу. Дед Антип скрипнул скамейкой, и в горле у него заклокотало. Тимофей налил стакан и протянул старосте.
— А ты — што ж?
— Мы уже,— ответил Тимофей.
— Ну, дык с прибытием, Савелий Данилович! Пришлось, видать,— посочувствовал Гаврилка.— Эх, жизня!
Он поднес стакан к губам и начал медленно, с присвистом цедить самогон сквозь зубы. Дед Антип опять заклокотал и набычился, подогнув голову. Савелий, сам того не желая, примечал все до мелочей. Никогда дед Антип так откровенно не показывал свою ненависть к гостю.
Поговорили о том, о сем. Гаврилка сказал Савелию, что надо отметиться, стать на учет и немцев не бояться — не тронут мирного человека. На прошлое немцу плевать, лишь бы сейчас выполнял их установления и подчинялся безо всяких там штуковин. Он посидел полчаса и ушел. Следом за Гаврилкой поднялись и дед Макар с Лазарем.
Савелий тут же схватил Тимофея за рукав и потянул во двор, под навес.
— Ну, Тимофей, на одного тебя надежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148