ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

роман
Редкое безветрие на Лысом холме радует людей, как праздник. Можно передохнуть от серой дорожной пыли, что клубится вихрем над землей знойными летними днями, перехватывая дыхание и застилая глаза, забиваясь в уши и за ворот сорочки; зимой — от бешеных метелей, снежных заносов, острого, как четырехзубые крестьянские вилы, северяка. В спокойные дни люди добреют, становятся веселыми, и в осипших голосах их чувствуется мягкая приветливость; разговаривают тише обычного, словно боятся нарушить наступившую тишину.
Люди издавна осели на Лысом холме и назвали свой хуторок Метелицей. Нынче Метелица — небольшая деревня со школой, лавкой, колхозным двором в полверсте за околицей и детдомом по соседству, в лощине, заросшей сплошь садами и приземистыми вербами вдоль дороги. Прямо под холмом — болото с речушкой-канавой посередине и множество торфяных карьеров, заполненных черной водой, на другой стороне — колхозные поля и выгон версты на три, за которым темнеет лес; в двух верстах от Метелицы проходит нитка железной дороги, там же — станция и пристанционный поселок. Не богата Метелица ни землей, ни лесом, и люди в ней простые, не горделивые.
Августовское небо колыхалось полдневным маревом, а по ночам роняло крупные яркие звезды на уснувшие поля и огороды. Конец лета выдался на редкость погожим и безветренным. Но люди той тишины не замечали. Тревожно было в Метелице. И страшно. Трогаться с насиженных мест, бежать на восток или оставаться и ждать — так чего? В первую очередь эвакуируют город. Из деревни угнали только колхозный скот да увезли детдомовских.
До войны усвоили твердо: не уступим и пяди земли родной. Как же так получилось? Где наши? Где немцы? Ничего не поймешь. А может, остановят немчуру поганую, ре пропустят? Говорят, на Березине дают им крепко. Должно быть, есть сила, коли мужиков не всех призвали...
Артемку Корташова эти заботы не касались — занимался строительством. Он сидел у плетня, широко расст вив ноги, и старательно похлопывал ладонями по песчано горке. Утрамбовав песок, ребром ладони срезал одну стер ку горки, лишнее сгреб, стенку пригладил. Склонив голе ву на плечо, полюбовался своей работой. Хмыкнул довольно и принялся за вторую стенку, деловито и серьезно! Строить хату для солнышка — это не баловство, это — ого! А то что ж выходит: у него, у Артемки, хата есть, у корс| вы' Зорьки — хлев, у свиньи — закуток в углу гумна, там же, под крышей,— нашест для кур с петухом Бойцом, I вислоухого Валета —будка добрячая под хлевом, кот живет на куске старого половика за печкой, а солнышко ни| где не живет. Артемка это знает во как! Дед Антип так сказал: «Солнышко, Артемка, нигде не проживав. Нету у него хаты». А дед Антип знает все на свете.
Артемка отгладил последнюю стенку, ткнул в нее пальцем, покрутил — получилось окно. Спереди сделал квадратное углубление наподобие двери. Вот, кажется, и все. Встал, потоптался на месте и задумался. Чего-то не хватало. Окна есть, двери есть, дорожка к хате —тоже. Артемка засунул палец в рот, хрустнул песок на зубах, и он сердито сплюнул, проговорив точь-в-точь как дед Антип:
— Тьфу, пакость!
И вдруг улыбнулся: не хватало трубы. Отломил от плетня палочку, воткнул сверху и плюхнулся в песок на ста| рое место. Надо бы огородить «хату», как у добрых мужиков, и палисадничек под окнами разбить.
Но тут на Артемку надвинулась тень, и широкая боса; нога, наступив на «хату», развалила ее вчистую. Он испу ганно вскочил. Перед ним стояла мать.
— А-а-а! — заревел Артемка, уже на весу барахтаяо в руках матери.
— Господи, вот он где! — причитала мать.— А я кри чу, кричу... Чего молчал? Ремня на тебя нет!
— Хату солнышкову развалила! Хату развалила!-кричал он, отбиваясь от матери.
— Какую хату? Чего ты мелешь? Немцы под Липовкой!
Это известие не подействовало на Артемку.
— Не пойду-у!
— Цыц! — прикрикнула мать сердито, поставила его на землю и дала увесистого шлепка.— Марш к возу, лихоманка на тебя! Ах ты, горечко! — И кинулась к воротам.
Артемка притих. Что-то здесь не то, раз мать носите
как угорелая да еще и шлепает ни за что ни про что. Все лето только и бубнят: немцы, немцы... Что там еще за немцы?
Возле ворот стоял воз, доверху заваленный узлами, корзинами, сундучками, мешками сухарей, и дядька Тимофей укладывал все это добро поплотней, ковыляя на своей культе. Рядом топталась Анютка, худющая — кожа да кости— девочка с большими серыми глазами, не просыхающими от слез. «Рева лупатая!» — дразнил ее Артемка, но часто бегал на дядькин двор. Жена дядьки Тимофея тетка Прося и мать выносили из хаты всякие пожитки, им помогала тетка Наталья — материна двоюродная сестра, дед Антип выводил со двора корову Зорьку с намотанной на рога веревкой.
— Ну, Зорька, хватит кобениться! — приговаривал дед сердито.
Он подвел корову к возу, привязал к заднику веревку, беспричинно шикнул, сплюнул в пыль и повернул во двор. — Что это? — спросил Артемка у Анютки. — Немцы,— пропищала Анютка и захлопала длинными ресницами, готовая в любую секунду зареветь.
Все суматошные, перепуганные, бегали, натыкаясь друг на друга. Дядька Тимофей и тот вертелся у воза юлой. А с его культей не накрутишься. У соседнего двора Довбня Захар с теткой Полиной тоже собирались. Только Розалия Семеновна полулежала на возу, кутаясь в теплую кофту и дрожа от озноба. Розалия Семеновна — учительница, работала вместе с дядькой Тимофеем, у него квартировала, потому что — городская, приехала недавно и хаты у нее не было. Теперь вот заболела не ко времени.
По всей деревне — крик. Пыль на улице поднялась столбом, расплывалась в небе лохматой шапкой. Возы тронулись по шляху в сторону леса. Там, за лесом, в обход болота, дед Антип говорил, город Гомель. Большой город — целых сто, а то и больше Метелиц.
И страшно стало Артемке от пыли в безветрие, от кри-ков и беготни. Он подошел к деду и ухватился за его домотканую штанину.
— Деда, а куда мы?
— Война, Артемка. Пусти штанину.
— А чего это — война? — допытывался он, семеня за едом по пятам.
— Это — когда люди один другого убивают и жрать не-его. Не лазь под ногами.
— А чего убивают?
— Швыть на воз!— осерчал дед и ругнулся куда-то в сторону станции.
Непонятно говорил сегодня дед. И все какие-то непонятные. Война, немцы... Чего война? Что за немцы такие страшные?
С грехом пополам уложились. Мать сунула Артемке в руку сорочку, он натянул на себя и перестал сверкать голым пузом. Взобрался на воз, умостился на мягком оклун-ке рядом с Анюткой. Хромой дядька сел впереди, за вожжи. Захар Довбня уже отъехал, и тетка Полина кричала:
— Поспешай!
— Ну, с богом!—-сказал дед Антип.— Пора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148